Помощь тутси со стороны хуту

«Те, кто пытался сопротивляться в таких местах, как Бисесеро или болота Бугесеры, – пишет Дефорж, – кажется, в целом могли выжить самостоятельно, но те, кто спасался бегством, прячась или покупая свою безопасность, обычно нуждались в помощи хуту»[725]. Правда, помощь тутси со стороны хуту не стала массовым явлением. Одной из главных причин этого оказалось активное противодействие властей любым попыткам оказывать поддержку жертвам геноцида. Тем, кто по тем или иным мотивам решался на это, грозило обвинение в «пособничестве врагу», а также штраф, избиение, изнасилование и даже смерть. Вот почему отказ друзей и соседей в помощи тутси стал обычной реалией в те страшные дни. Когда один старик тутси в Бисесеро обратился к своему другу хуту с просьбой спрятать его внуков, тот ответил: «Я бы с удовольствием это сделал, но не могу. Мы получили приказ не делать этого»[726].

Но все же находились люди, которые шли на риск. Конечно, как правило, на помощь тутси приходили хуту, связанные с ними родственными узами или дружескими отношениями. Именно так случилось в селении Руганда на границе с Заиром: «Несмотря на яростную пропаганду и насилие, – писал корреспондент “The New York Times” Реймонд Боннер, – узы верности и дружбы сохранились между хуту и тутси. Здесь, в Руганде, одна семья хуту укрывала с апреля сначала 30, а теперь 8 тутси, в основном детей, чьи родители были убиты. “У меня не было проблем с тутси; они были моими соседями, а я – христианка”, – сказала Анн-Мари Мукарукака… Другие хуту в Руганде знали, что в доме Мукарукаки прячутся тутси, но они не выдали их. Анн-Мари даже сообщила об их нахождении местным властям, которые состоят исключительно из хуту. Для этих крестьян принадлежность к хуту или к тутси никогда не была важна»[727]. Соседка Денизы из Кайензи укрыла ее после того, как та была изнасилована и искалечена интерахамве. «<Она>, – рассказывает Дениза, – взяла меня и лечила средствами традиционной медицины. Я оставалась у нее около месяца, пока не смогла ходить. Все это время она прятала меня и помогала мне»[728]. В столичном квартале Ремера соседи Мари Мушонганоно, хотя и отказались из-за страха приютить ее с мужем и двумя малолетними близнецами, однако в течение нескольких дней «прикрывали» их, говоря регулярно приходившим солдатам, что те покинули свой дом. Позже одна супружеская пара все же предоставила им кров, но на следующий день поплатилась за это жизнью; тогда же был убит муж Мари. Тем не менее друзья спасли ее с близнецами; один из них, бельгиец, довез их до границы с Бурунди и заплатил чиновникам пограничной службы 5100 долл., чтобы им разрешили покинуть Руанду[729]. Были священники, которые помогали своим прихожанам, как, например, служитель епископальной церкви Симеон Нзабахимана в Кибуйе, который прятал в своей ванной комнате восемь девушек тутси, постоянно рискуя собственной жизнью во время периодически повторявшихся обысков[730].

Но известны случаи, когда хуту оказывали помощь и незнакомым им людям. Один солдат спас студента тутси из Национального университета Бутаре, которому грозила расправа вместе с другими задержанными, собранными у здания префектуры Бутаре. Этот человек вернул студенту удостоверение личности и помог ему добраться до безопасного места. «Он сказал, – вспоминает юноша, – что должен был убить меня, но он разрешает мне уйти… Он сказал, что поможет мне, и довел меня до Чьярвы. На самом деле я не знаю, почему он поступил так»[731]. Молодой кассир в банке в Кибуйе Теонест Нзигийимана помогал тутси просто потому, что этого требовала его совесть. «Я видел, – объясняет он, – что власти делали дурные вещи, и в глубине своего сердца я знал, что это плохо. Мы всегда делились едой с этими людьми (тутси. – И. К.), жили рядом с ними, вступали в брак, работали вместе. А теперь на них охотились, и они не могли получить денег. Они были им нужны для покупки лодок, чтобы бежать <в Заир через озеро Киву>. Они посылали записки, и я приходил туда, где они прятались, в развалинах домов или на полях сорго. Если у них на счетах были деньги, они подписывали чек, и я передавал им заявленную сумму. Если у них не было денег, я всякими способами доставал их»[732]. Так, Теонест откликнулся на просьбу Луи Рутаганиры, укрывавшегося две недели среди трупов в церкви Кибуйе и прятавшегося затем в лесу недалеко от города, помочь ему деньгами, чтобы нанять каноэ и добраться на нем до заирского острова Ижве[733]. Он вызволил из рук интерахамве нескольких тутси, взяв банковский кредит, чтобы те смогли выкупить свою жизнь и жизнь своих семей. Среди них была Мадалена Мукариемерия, которая, отдав все свои сбережения интерахамве, получила лишь временную отсрочку и вскоре снова стала объектом вымогательств. Уже ни на что не надеясь, она послала с сыном записку в банк с просьбой о кредите, и ее записка по счастливой случайности попала в руки к Теонесту, который отдал мальчику свои собственные 20 тыс. руандийских франков. Он продолжал заботиться о ней и после этого. «Она [Мадалена], – вспоминает Теонест, – писала мне на обрывках бумаги, что ее жизнь подходит к концу, что в любой момент она может умереть и что если я могу достать деньги, это позволит ей оставаться в живых еще несколько дней. Я думал, что, возможно, никогда больше не увижу эту женщину и что я обязан помогать ей»[734].

Практически всегда хуту, помогавшие тутси, делали это тайно. Однако известен случай, когда такая помощь была открытой и даже демонстративной. Поль Каманзи, торговец из коммуны Мухази (Кибунго), потрясенный происходящим вокруг него, делал все, что было в его силах, чтобы помешать массовым убийствам. Он сообщал местным тутси о намерениях интерахамве, искал для них безопасные убежища, укрывал некоторых из них в своей лавке. Он порвал отношения со своими соседями и со своей семьей, прежде всего со своими братьями, активно участвовавшими в «охоте» на тутси. Каманзи просил о помощи собственного отца, когда же тот отказал ему, он, не желая иметь дело с убийцами или теми, кто не противостоит им, присоединился к тутси, укрывшимся в коммунальном офисе Мухази и погиб 15 апреля во время резни, которую устроили там солдаты президентской гвардии, коммунальные полицейские и интерахамве[735].

Но не всегда помощь тутси диктовалась исключительно гуманными соображениями. В ряде случаях свою роль играл сексуальный и порой даже матримониальный мотив. Одетту Мукамусони, девушку тутси, геноцид застал в доме ее знакомых в Кигали; она оказалась свидетельницей убийства хозяйки и ее детей. «Час спустя, – рассказывает Одетта, – вошли грабители и обнаружили меня. Они приготовились изрубить меня на месте, но один из них по имени Калликст защитил меня от своих людей. У него было ружье, и он был главным. Он взял меня к себе в качестве жены, потому что у него не было супруги. В его доме я слышала через дверь разговоры, что резню планировалось осуществлять повсюду и что к сезону засухи не останется ни одного ребенка тутси. Поэтому я сказала себе, что, поскольку Бог позволил мне сохранить мою жизнь, я не должна потерять ее понапрасну. Вот почему я никогда не пыталась уйти оттуда и избежала опасности погибнуть среди других тутси»[736].

При спасении нередко срабатывал и корыстный интерес. Примером тому может служить история Марии-Луизы Кагойире, жены состоятельного коммерсанта тутси из Ньяматы, у которого нашли приют несколько семей беженцев. Утром 11 апреля интерахамве ворвались в их дом и убили почти всех, кто был там, в том числе мужа Марии-Луизы и их детей. Ей же удалось с чужим ребенком, которого не заметили милиционеры, перебраться по лестнице через стену во двор своего соседа Флорьена, начальника военной разведки в Бугесере, с супругой которого она находилась в дружеских отношениях. Во дворе никого не было. Она спрятала ребенка в бревенчатой кладовой, а сама забралась в собачью конуру. На третий день, услышав чьи-то шаги, она выглянула наружу, увидела Флорьена и выбралась из укрытия. Пораженный сосед воскликнул: «Мария-Луиза, они убивают всех в городе, ваш дом сожгли, но вы еще здесь? Что я могу сделать для вас?». Она ответила: «Убейте меня, но не выдавайте интерахамве, они разденут меня и изрубят». Тот запер женщину и ребенка у себя, а на следующий день заявил ей, что интерахамве посчитали убитых в городе и, не найдя ее тела, ищут повсюду. Она должна уйти; если ее найдут здесь, в его доме, ему придется расплачиваться своей жизнью. Той же ночью Флорьен отвел Марию-Луизу вместе с мальчиком к своему знакомому хуту, который прятал небольшое число своих знакомых тутси. Но и там было небезопасно. Некоторое время спустя интерахамве явились с обыском и в этот дом. Хозяйка пошла на стук открывать дверь и вернулась, говоря, что «гости» требуют денег. Мария-Луиза отдала ей пачку банкнот, которые прятала в платье. Та оставила немного для себя и вышла к интерахамве. Они ретировались, но не надолго. Каждый день торг происходил снова, и хозяйка стала заметно нервничать. К ним зашел Флорьен, чтобы предупредить, что «молодые люди в городе очень злы на Марию-Луизу и что она должна уйти». Та повторила свою просьбу: «Убейте меня, у вас есть чем, я хочу умереть в доме. Не отдавайте меня в руки интерахамве». Он возразил: «Я не собираюсь убивать подругу моей жены. Я мог бы найти транспорт, если бы у вас нашлись деньги, чтобы заплатить за него». Она вынула новую пачку банкнот, он пересчитал их и сказал: «Это здорово! Этого вполне достаточно». Но, по всей видимости, Флорьен рассчитывал на большее, так как вскоре дал ей понять, что ждет совсем другого вознаграждения: «Интерахамве разграбили ваш дом, и они уйдут богатыми. Неужели я, кто спас вас, ничего не получу за это?» Мария-Луиза ответила: «У меня две виллы в Кигали, возьмите их. Я отдаю и магазин на главной улице. Я подпишу вам доверенность на все. Но я хочу, чтобы вы доставили меня в Бурунди». На том и договорились. Флорьен отвез ее в армейском фургоне, спрятав в мешок, на военную базу в Гако. Сначала она оставалась в его квартире, запертая в ванной комнате; когда все спали, кто-то приносил ей еду. Так длилось несколько недель, а потом явился друг Флорьена. «Инкотаньи, – сообщил он, – будут здесь со дня на день, мы собираемся эвакуировать казармы. Слишком опасно оставлять вас здесь. Я должен увезти вас». Он посадил Марию-Луизу в грузовик, который доставлял грузы на фронт, и они отправились в путь. Благополучно миновав все блокпосты и доехав до темного леса, водитель остановился и сказал: «Теперь бегите только прямо и не останавливайтесь. Когда лес кончится, вы найдете бурундийский пограничный пост и будете спасены». Не имея сил бежать, вспоминает Мария-Луиза: «…я шла, падала, ползла на руках и коленях, когда же достигла поста и услышала голоса, звучавшие во тьме, то сразу провалилась в глубокий сон»[737].

Конечно, наиболее эффективную помощь людям, оказавшимся под угрозой смерти, могли оказать те, кто имел властные полномочия, как тот же Флорьен. У них, безусловно, была возможность спасти гораздо больше людей, чем у обычных хуту. Правда, в первые недели геноцида усилия немногих военных и политических функционеров, пытавшихся остановить волну убийств, в большинстве случаев терпели неудачу. Некоторые из них заплатили за это своей жизнью, как префект Бутаре Хабьялимана или бургомистр Мугины Ндагижимана. Но даже и при таком исходе их вмешательство давало потенциальным жертвам хоть какое-то время, чтобы бежать или найти более или менее надежное укрытие. Совсем иначе обстояло дело во время развертывания операции «Бирюза». Подполковник Инносан Бавугаменши, глава жандармерии Чьянгугу, сумел предотвратить резню восеми тысяч тутси в лагере у Ньярушиши: «В тот день, когда французы прибыли в Руанду, – свидетельствует очевидец, – новый командир жандармерии полковник Бавугаменши собрал беженцев из других коммун в Чьянгугу, а также людей, прятавшихся в буше, и поместил их в Ньярушиши. Решив уничтожить всех одним ударом, приблизительно 10 тыс. интерахамве окружили лагерь. Они прибыли около пяти утра, вооруженные мачете, копьями и другим оружием. К счастью, полковник Бавугаменши был в курсе их планов, и он отправил туда жандармов на двух автобусах. К полудню интерахамве рассеялись, а около четырех часов вечера прибыли французы»[738].

Трудно представить, что в условиях геноцида человек, не занимавший никаких официальных постов и не обладавший никакой властью, мог спасти большую группу тутси и оппозиционеров хуту. И тем не менее мы знаем о таком человеке. Это хуту Поль Русесабагина, назначенный в те трагические дни временно исполняющим обязанности менеджера отеля «Миль колин» и Отеля дипломатов, находившихся в центре столицы и принадлежавших бельгийской компании «Sabena Airlines». История спасения беженцев в «Миль колин» стала широко известна после выхода в 2004 г. фильма «Отель “Руанда”»[739] и последовавшей за ним публикации в 2006 г. автобиографической повести «Обычный человек»[740].

Начиная с 7 апреля в четырехзвездочном отеле «Миль колин» нашли убежище более тысячи человек, в большинство своем тутси (в том числе жена и дети Русесабагины). Понимая, какой опасности подвергается такая масса людей, собранных в одном месте, Русесабагина в интервью, данном 15 апреля одной бельгийской газете, призвал международное сообщество обеспечить их защиту; его призыв повторил представитель «Sabena» по бельгийскому телевидению[741]. Руандийские власти были вынуждены поставить у отеля нескольких жандармов. Однако 23 апреля ситуация резко изменилась. Ранним утром Русесабагину вызвал к телефону лейтенант Магеза и передал ему приказ Министерства обороны эвакуировать отель в течение тридцати минут. Русесабагина, пораженный, спросил: «Вы хотите, чтобы я эвакуировал отель?» «Если вы не сделаете это, тогда я сделаю это вместо вас», – ответил тот ледяным тоном и повесил трубку.

«Я не мог долго думать, – рассказывает Русесабагина, – я должен был действовать. У меня было подозрение, что у этого лейтенанта не было приказа самому руководить резней. План состоял в том, чтобы выгнать нас отсюда и позволить милиции на улицах осуществить настоящую бойню. Она была бы менее организованной, и многие наверняка убежали бы, однако это решило бы давнюю проблему для правительства с “Миль колин”. <…> Я пронесся через пять лестничных пролетов до крыши и посмотрел вниз на улицу. От того, что я увидел, у меня все похолодело внутри. Милиция полностью окружила это место. Там находились сотни людей, державших в руках копья, мачете и винтовки. Через час здесь была бы территория смерти.

Я помчался вниз по лестнице и вернулся обратно в свою комнату; там я быстро прикинул, где сейчас сколько времени. Было слишком рано звонить в Европу, но уже слишком поздно звонить в США, что в любом случае было бесполезно. Единственное, что я смог сделать, так это связаться по телефону с кем-то из руандийской армии, кто выше этого лейтенанта по чину и кто мог бы приказать ему отменить эвакуацию. Я вытащил черный передатчик и начал звонить всем знакомым генералам. Хотя было еще раннее утро, мне удалось дозвониться до некоторых, и я рассказывал об этой угрозе, надеюсь, с большой долей настойчивости. Те, с кем я соединился, знали, что “Миль колин” был в опасности, но не хотели говорить, кто отдал приказ. Я все еще звонил с просьбами о помощи, когда в дверь постучал служащий… Кто-то хотел видеть меня у парадного входа, сказал он. <Я подумал, что это лейтенант Магеза>, и был удивлен, увидев вместо него человека… <в котором> узнал высокопоставленного жандармского офицера Нтивирагабо[742].

“Какова здесь ситуация?” – спросил он. “Меня попросили эвакуировать отель”, – ответил я ему. “Этот план изменился, и именно поэтому я здесь”, – сказал он.

Я понял, что один из моих звонков сработал. Этот полковник был послан мне на помощь. <…> начальником полиции генералом Ндиндилийиманой. Его чин обеспечил успех. Милиция и солдаты немедленно рассеялись. <…>

Я горячо поблагодарил полковника.

“Сэр, вы спасли сегодня много жизней”, – сказал я ему. “Я только выполнял свою работу”, – сказал он мне сухо и ушел».

Русесабагина понимал, что выиграл время лишь ненадолго, и чтобы предотвратить новое нападение, решился на рискованный шаг. Он позвонил самому Теонесту Багосоре, расположившемуся в номерах Отеля дипломатов, и заявил ему: «Полковник, прошу простить, что потревожил вас. Я получил приказ от Министерства обороны закрыть “Миль колин”, и как генеральному менеджеру всей собственности “Sabena” в Руанде мне, следовательно, придется также закрыть и Отель дипломатов». В ответ на его резкие возражения Русесабагина повторил свое требование: «Мой долг и моя обязанность закрыть все отели “Sabena” в Руанде. Я не хотел бы, чтобы это стало неожиданностью. Я лишь хочу, чтобы у вас было достаточно времени упаковать вещи». И Багосора нехотя отменил приказ[743].

Из рассказа Русесабагины следует, что своим спасением 23 апреля беженцы в «Миль колин» были обязаны кому-то из высшего руководства ВСР и что он звонил исключительно руандийским военным. Однако в интервью «Human Rights Watch» в 1998 г. он сообщил, что связывался также с генеральным директором МИДа Франции[744]. Трудно сказать, насколько важную роль сыграло зарубежное давление в данном случае, однако известно, что Русесабагина при активном участии некоторых беженцев, имевших связи с политическими и общественными кругами других стран, пытался привлечь к ситуации в отеле внимание мировой общественности и государственных деятелей. Он рассылал факсы с просьбой о помощи в ООН, Белый дом, МИД Бельгии, на Кэ д’Орсэ и самым авторитетным международным организациям[745]. 26 апреля из отеля был отправлен отчаянный призыв в адрес «Oxfam»: «В Кигали убийцы ищут тех, кто спрятался, и убивают их. Вчера они убили 70 человек в Ньяминамбо[746] (детей, стариков, беременных женщин). Никого, особенно тутси, не пощадили… Нас в этом отеле 500 человек. Нас охраняют здесь шестеро солдат, но уже делались попытки убить нас. Сделайте что-нибудь как можно скорее»[747]. В тот же день 26 апреля укрывавшийся в «Миль колин» известный руандийский журналист Томас Камилинди в интервью МФР описал тяжелые условия жизни в отеле, в частности, отсутствие воды[748]. И такие усилия начинали давать эффект.

Благодаря широкой международной огласке в начале мая ряд зарубежных стран выразил готовность принять несколько десятков беженцев из «Миль колин», однако операция по их эвакуации 3 мая провалилась, а 13 мая интерахамве предприняли новую попытку нападения на отель. В 10 часов утра к Русесабагине пришел сотрудник руандийской военной разведки лейтенант Ирадакунда, которого он знал совсем немного, и между ними состоялся следующий разговор:

«“Послушайте, Поль, – сказал лейтенант. – Мы собираемся напасть на вас сегодня в 16:00”.

“Кто? – спросил я. – Сколько их?”

“Я не знаю подробностей”.

“Они придут, чтобы убить, или они придут, чтобы очистить отель?”

“Я не знаю подробностей. Не спрашивайте меня, что делать. Но я говорю вам это как друг: в 16:00”.

И с этими словами он повернулся и ушел».

До появления интерахамве оставалось шесть часов. И снова, как и 23 апреля, Русесабагина принялся звонить, но теперь уже представителям властей различных стран с просьбой употребить все их влияние, чтобы заставить милицию отказаться от атаки или, в крайнем случае, убедить руандийские власти послать к отелю хорошо вооруженных жандармов или военных. Он связался также со своими боссами в “Sabena”, которые пообещали использовать свои связи с французским правительством. Время неумолимо двигалось вперед. Ожидание было мучительным. «Когда пробило 16:00, – пишет Русесабагина, – я стоял у входа и ждал. И ничего не произошло. Не было видно никаких толп, собиравшихся за бамбуковой оградой. Возможно, задержались руководители. Или, возможно, лейтенант ошибся на час. Стрелки миновали 17:00. А затем 18:00. Солнце уже зашло, и все было тихо. Я не расслаблялся. По-видимому, один из моих телефонных звонков все же достиг цели, но я не мог быть уверен, какой именно, и он, вероятно, давал лишь временную отсрочку. Примерно в 22:00 снаряд из гранатомета врезался в южную стену чуть выше второго этажа. Он пробил отверстие в стене лестничного пролета и выбил стекла в номерах 102, 104, и 106, но никого не ранило. Я приготовился к нападению, однако этот выстрел оказался единственным»[749].

Если при угрозе нападения 23 апреля Русесабагина использовал в основном внутренние каналы, то 13 мая – международные. Свою роль сыграли и его «бельгийские связи». Возможно, не меньшее значение имело и его обращение в Госдеп США, представитель которого пригрозил руандийским военным, что их будут считать «лично ответственными, если что-то случится»[750]. В итоге всех этих усилий Русесабагины, когда МООНР сумел, наконец, договориться о поэтапном обмене беженцев из правительственной зоны Кигали на беженцев из зоны РПФ, именно постояльцы «Миль колин» были эвакуированы в первоочередном порядке и раньше других. Более того, отель оказался единственным действительно безопасным убежищем в стране в период геноцида, ибо все, кто укрылся в нем, остались в живых. И в этом неоценимая заслуга Поля Русесабагины, «руандийского Шиндлера», как порой называют его.