Татьяна Карпова

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

После этих событий я получила письмо от сестры Геннадия — Татьяны. Я писала отцу, но ответила она, сказала, что отец не любит писать письма.

«Какой он был, наш Гена: сын, брат, зять, племянник? — пишет Татьяна. — Попробую обрисовать его.»

Она пишет, что в их семье дети рождались исключительно в январе и ровно через четыре года.

Виктор — 1-го января 1951 года.

Гена — 1-го января 1955 года.

Таня — 15-го января 1959 года.

«Как это удалось родителям, понятия не имею, — пишет сестра Геннадия. — Захочешь специально такое сделать — не получится.»

«Семья у нас была простая — рабочий класс, — пишет Татьяна. — У родителей — неоконченная школа: у отца — 5 классов, у мамы — 7 классов. Но дети получились «хорошие». У всех — высшее образование. И воспитывали как-то легко, без нравоучения, наказаний, мы даже считали, что нас и не воспитывают вовсе, а мы так, сами по себе растем. Я даже помню, как в старших классах мы с Геной спорили, и я ему возьми, да и скажи: «Какой воспитали, такая и есть!» А он: «Да кто тебя воспитывал? Улица, да школа!» Сейчас я думаю, что всех бы так воспитывали»

Старший сын Лячиных Витя был по нынешним понятиям «ботаником» — спокойный, старательный отличник, увлекался радиоделом. Позднее стал радиоинженером.

«Гена в отличие от Вити рос другим: живым, подвижным, неусидчивым, вспыльчивым, — пишет Татьяна Петровна. — Спортом увлекался, благо, раньше в школе были секции, какие хочешь, а ростом и здоровьем Бог его не обидел. Играл за школу в хоккей, футбол, волейбол, баскетбол. Дружил с ребятами старше себя, музыкой интересовался, тогда у нас уже был магнитофон «Днепр». Фотографией, довольно серьезно, закроется в кладовке — перезаряжает фотоаппарат «Смена», в ванной была фотолаборатория. Короче, нормальный парень рос — увлечения, рыбалка, улица. Учиться было некогда».

Геннадий Лячин учился неровно: выручали память, внимательность. Послушает на уроке, ответит. А потом появилась у Гены мечта — он хотел учиться в Ленинграде. Тогда он и взялся за уроки не понарошку, а всерьез и стал хорошо учиться.

Отношения между детьми были очень теплыми, но Виктор уехал учиться, когда Танюшка была во втором классе, а Гена — в шестом.

«Потому все мои детские воспоминания связаны с Геной, — пишет Татьяна. — В школу водил, косы заплетал, задачки решал, с улицы загонял домой, жалел и не спал ночами, если у меня болел зуб — все это Гена! Когда меня спрашивают о нем, я всегда отвечаю, что это был настоящий старший брат!»

Геннадий покинул дом после школы, и сестра с братьями стали встречаться только во время коротких каникул. «Приедет такой большой и мягкий, «сгребет» тебя в охапку, приподнимет и ласково поцелует». Обязательно всем подарки привозил. Посидит молча, осмотрится, чего нет, что разбилось — и по магазинам. Приходит нагруженный покупками.

«Вы знаете, он ведь умел абсолютно все, — пишет Татьяна. — Бывают же такие мужчины! Шить — пожалуйста! Девчонкам — юбки, деду — штаны. Варить, стирать — запросто. Наклеить обои, покрасить — мигом. Ну а что касается мужской работы — здесь даже говорить ничего не надо: глаз у него хозяйский был». В училище — он был старшиной — его рота заметно отличалась: форма подогнана тютелька-в тютельку.

Она рассказывает, как была удивлена, когда приехала на Север и увидела, что Гена в курсе всех домашних дел, хотя дома-то редко бывает. Он без всяких напоминаний заглянул в холодильник и купил продукты, каких не хватало, потом собрал детские вещи и постирал. Он был очень аккуратен и требователен к другим в этом вопросе.

«А какое трепетное у него было отношение к женщине: жене, сестре, теще, дочери!» Он вообще любил людей. Когда приезжал в отпуск, соседка по дому говорила: Вон идет мой красавчик!»

«Гена — это часть меня, — пишет Татьяна Карпова. — Я всегда знала, что у меня есть родной, дорогой человек, будь он рядом или далеко. Это те широкие сильные плечи, на которые я могу опереться. Когда умерла мама, я шептала ему, что мне страшно. Когда я осталась одна с маленькой дочкой — он снова был рядом. И все души не чаяли в нем. Его нет. А жизнь продолжается… Какой ужас! Да, вы правы: столько слез не бывает на свете!»