Бунт на корабле

А вот эта история о давлении, которое испытывали жены подводников, об изуверских методах командования, о лжи, разъедающей память о погибших ребятах.

Буквально с первых дней все родственники были недовольны работой «Общественного комитета», которым руководила Ирина Лячина. Все понимали, что львиная часть денег уходит либо в дивизию, либо в руки комитетчиков. Справиться с этой проблемой не получалось, поскольку комитет поддерживало руководство дивизии.

Когда шло предварительное обсуждение кандидатуры председателя «Общественного комитета», я предложила Екатерину Багрянцеву, как человека, пользующегося доверием в гарнизоне.

— Что вы? — ответил Иван Иванович. — Она же бунтарка. А вот Лячина из повиновения не выйдет!

Так и получилось в дальнейшем. Выборы «Общественного комитета», которые проходили 31 августа, были похожи на вялотекущую шизофрению. Ирина Лячина зачитала список кандидатур на общем собрании и умирающим голосом спросила, есть ли возражения. В ответ царило молчание — женщины, опухшие от слез, и отупевшие от лекарств, не вполне понимали реальную обстановку. В этой мутной водице очень жирная ловилась рыбка.

— Ну против Морозова-то никто возражать не будет? — более бодрым голосом спросила Лячина.

Нет, никто, он добрый, Юрий Морозов. Вон Александру Руцкому разрешил семгу в питомнике ловить и машиной вывозить. Не беда, что рыбий питомник принадлежит Ура-Губинскому рыбколхозу, в нем можно сачком орудовать, как в личном аквариуме…

Проголосовали — и выбрали Морозова председателем ревизионной комиссии «Общественного комитета». Таким образом, приток средств оказался в руках Ирины Лячиной и ее заместителя по общественной организации Ивана Нидзиева, а контроль за расходованием — у Юрия Морозова, руководителя Ура-Губинской администрации (Ирина Лячина работала у него помощником).

4 сентября женщины что-то сообразили и пришли с нижайшей просьбой включить в состав комитета хотя бы одну из числа матерей. В гарнизоне постоянно проживали 43 жены и 8 матерей.

Когда Наталья Шевчук начала говорить об этом, ее перебивали чисто женскими приемами: стонами, всхлипами, угрозами обмороков.

— Я больше не могу! — театрально вскидывала руки одна.

— Вы что, хотите довести нас до сердечного приступа? — спрашивали другие.

— Вы сына потеряли, а я — мужа! — кричала Галина Белогунь. — Какого мужа! О! Какого мужа! Да вы хоть знаете, какой у меня был муж…

Эта шпионская вылазка закончилась для Натальи Шевчук реанимацией. После этого матери не раз обращались к Ирине Лячиной с просьбой о включении их в состав комитета.

— Что вы? Молодым же нужнее, — отвечала она загадочной фразой.

В составе «Общественного комитета» не было ни одной матери, а вот гражданская жена была. Это была ситуация, искусственно раздуваемая руководством дивизии. При открытом и справедливом распределении средств такого не могло быть. Ирина Лячина, словно получив индульгенцию на все действия, шла, не оглядываясь на убитых и раненых.

Прошел месяц, и рядовой состав женщин был совершенно отстранен от всякой информации. Комитет на глазах превратился из умеренно страдающего в полностью авторитарный. Среди женщин зрело недовольство, некоторые пытались прорваться на заседания.

— А какие у вас веские основания для того, чтобы присутствовать? — уже уверенным голосом спрашивала Ирина Лячина.

29 сентября поздно вечером девчонки с экипажа пришли ко мне домой.

За ночь прямо за кухонным столом мы составили «Требования инициативной группы», направленные на новые выборы комитета, где выразили недоверие действующему комитету и четко изложили план действий. В ту же ночь инициативная группа оббежала всех «курянок» и собрала подписи. На тот момент в поселке жили 39 семей, подписали 30 — все, кроме членов комитета и одной женщины. Девчонки расходились далеко за полночь, смех не смолкал под зонтами, дышалось легко — они приняли решение.

Наутро Иван Нидзиев уже все знал.

На собрании он ласково спрашивал каждую:

— А что конкретно вы хотите? Включить вас в состав комитета? Да, пожалуйста!

Так все 30 женщин стали членами «Общественного комитета», на выборах уже никто не настаивал, кто и как теперь делил деньги — неизвестно. Женщины понимали, что их опять обманули, но не знали, что делать. Меня обозвали организатором бунта на корабле.

Что касается последующего заявления Ирины Лячиной в прессе, где она, выступая от имени женщин, выражает недовольство Губернаторской комиссией, то эта инициатива возникла на пустом месте. Губернаторская комиссия хотела решить вопрос о покупке книги одного автора для библиотек, никаких денег они не требовали, только согласования. Лячина ответила отказом.

— Почему вы не соглашаетесь? У вас есть условия? Мы их готовы выполнить? — спросила Людмила Чистова, заместитель губернатора Мурманской области.

— Ничего у меня нет, — в своей обычной высокомерной манере ответила Лячина. — Я просто хочу, чтобы вы с нами считались.

После встречи Иван Нидзиев сказал:

— Зачем они приезжали? Вот в чем вопрос вопросов!

И он напал, как делают это умные и хитрые звери — из засады. Ирина опубликовала письмо, что вызвало большой резонанс и… отвлекло общественность от Лячинского комитета.

Оправдываться пришлось губернатору Юрию Евдокимову, для чего он ездил к Президенту. Кстати, позднее все эти службы помирились, взаимно проверили друг друга и пришли к выводу, что никаких финансовых нарушений при распределении средств не было. Меня позднее также вызывали в Мурманскую администрацию, чтобы показать результаты проверки, на что я ответила, что это не имеет ко мне никакого отношения, поскольку я была всего лишь инструктором по работе с семьями.

Эхо событий

Иван Иванович Нидзиев после этих событий уволился, живет в Подмосковье. Сейчас он генеральный директор крупной холдинговой компании, которая владеет торгово-развлекательным комплексом в Южном округе Москвы.

Ирина Лячина работала помощником спикера Совета Федерации Сергея Миронова. Живет в Санкт-Петербурге в двух квартирах, объединенных на одной площадке.

По-прежнему оставались на флоте, насколько я знаю — Александр Саркисов (АПЛ «Тамбов»), Владимир Кублицкий (АПЛ «Воронеж»), психолог Сергей Хоменко.