Рябиновые кисти сентября

Все происходило быстро.

В среду привезли голубые бревна. В воскресенье свеженький сруб уже блестел матовыми оконцами — Свято-Никольская церковь выросла на глазах.

Утром здесь еще росли рябины. К обеду голубые бревна легли на красные ягоды, а вечером на земле остались дрожать погибающие деревья. Сердобольная старушка Зоя собирает непомятые ветки и дарит их мне. Я иду с огромным красным букетом — встречные улыбаются. Наверное, букет не может быть грустным.

Родной гарнизон пахнет краской и известью. Это непривычно для него. 40 строителей спешно ремонтируют «улетные» видяевские дома. Поселок похорошел, но радости на лицах не прибавилось.

Но это все произойдет потом, в сентябре. А нам, если следовать хронологии, следует вернуться в август.

25 августа

День Матвиенко. Социальный вице-премьер Валентина Матвиенко приехала утром и провела в гарнизоне весь день.

Горе отодвинулось в сторону — надо было устраивать жизнь.

Ее ждали с некоторым страхом и надеждой. Если Президент страны для видяевцев был человеком довольно абстрактным, хоть и наделенным большими полномочиями, то от Матвиенко зависело решение конкретных вопросов. Более того, про нее говорили, что она вникает в мелочи повседневной жизни, одним словом — она была ближе к народу.

Ее ждали еще и с интересом — какая она?

Оказалось — обыкновенная. Черный элегантный костюм сидел уверенно.

Быстрая, решительная, энергичная, резкая — она создавала вокруг себя водоворот событий, мнений, столкновений. Мне довелось общаться с Матвиенко в неформальной обстановке — она простая и открытая.

Весь день Валентина Матвиенко не выходила из видяевского Дома офицеров. Сначала была встреча с «Общественным комитетом родственников АПРК «Курск». Разговор шел о пенсиях, компенсациях, льготах, гражданстве и путевках.

Затем она прошла в кабинет начальника Дома офицеров и тут произошли те события, о которых писали потом по принципу «слышал звон, да не знает, где он». Ситуацию представляли в некоем трагическом смысле, на самом же деле она была как будто списана с Салтыкова-Щедрина.

Галина Логинова, мать каплея Сергея Логинова, бросилась к вице-премьеру с криком: «Помогите зарегистрировать брак сына с невесткой — она беременна!»

Меня вызвали в кабинет, потому что возникла путаница со списком гражданских жен. Я подала накануне список, по которому среди гражданских жен числилось 6 человек, из них 2 беременны.

Но на столе у Матвиенко оказалось два списка, один — мой, другой — неизвестно чей: по нему проходило 9 гражданских жен, из них 4 — беременны. За одну ночь некоторые срочно «забеременили» от погибших ребят — разродиться им, несмотря на справки, так и не удалось.

Матвиенко просила разъяснений, а выслушав, повернулась к военным:

— Почему ситуация с заключением брака зашла так далеко?

Военные объясняли так запутанно и долго, что вице-премьер пришла в ярость.

Дело действительно было запутанным. По закону такие браки, естественно, регистрировать нельзя. Но Иван Нидзиев пообещал это сделать. Ему внимали, как поющей птице Феникс — красиво, но неправда. Но когда глава Ура-губинской администрации Юрий Морозов подтвердил, что все гражданские браки с погибшими будут зарегистрированы, невесты успокоились. Кстати, был случай, когда одна невеста взяла фамилию погибшего жениха, но ни один брак так и не был зарегистрирован. Но вернемся к вице-премьеру.

— Кто не хочет зарегистрировать брак этих женщин?! — грозно закричала Матвиенко.

— Кто? — эхом отозвались военных, которых набился целый кабинет. Они озирались вокруг, ища виновного.

— Кто?! — более грозно спросил командующий Северным флотом Вячеслав Попов.

— Заведующая ЗАГСом! — прошелестело множество голосов.

— Заведующая ЗАГСом, — погромче сказал Вячеслав Попов.

— Позвать сюда заведующую! — крикнула Матвиенко.

— Позвать! Позвать! Срочно! — закричали все сразу.

Привели заведующую. Среди всех присутствующих она, похоже, одна сохранила твердую память и рассудок, к сожалению, у меня не записана ее фамилия.

— Зарегистрировать срочно! — сказала Матвиенко.

— Я не пойду против закона! — твердо ответила женщина.

— Кто отвечает за все это безобразие? — возопила вице-премьер. Повисла пауза — никто не знал, кто отвечает.

— Я! — выступил на сцену молчавший до этого Юрий Морозов. — Я возражаю против регистрации брака, поскольку он незаконен.

— А вы кто такой? — опешила Матвиенко.

— Я глава местной администрации! — важно сообщил Морозов.

— Бюрократ!!! — закричала Матвиенко, и на том дело завершилось.

Все это на самом деле так не походило на то, что описывала в те дни одна из центральных газет, где ситуация разворачивалась, как детектив: тут тебе и противостояние офицеров — вот же злодеи! И высокомерие властей — а как же иначе! И униженность беременных женщин. Особенно обидно было за Наташу Касьянову, невесту Сергея Логинова, — скромную, тихую, но гордую девочку, которая на самом деле ни у кого ничего не требовала и в ноги никому не падала.

Следующим по плану был прием родственников. Он проходил спокойно, почти по-домашнему. Пришли те, у кого были какие-то нестандартные ситуации — всего 19 человек, я вела протокол.

Коркины спрашивали, будут ли поднимать лодку.

Бочковы и Цимбал — распространятся ли льготы на жителей Украины.

Были обращения по жилью.

Одни жаловались, что невестка им не дает денег.

Другие, придя с просьбой о регистрации брака — тогда все верили в это — сказали: «Вот если бы она (гражданская жена) была беременна, мы бы все отдали за будущего внука!»

Но… проходили дни и это состояние одухотворенности, общей близости уходило, как вода в песок. Ссоры возникали даже между родителями сына и невестками в зарегистрированном браке — испытание золотым тельцом немногим оказалось по силам.

Народ тем временем собрался в зале. Никто не обещал собраний, люди пришли сами и хотели говорить с Валентиной Матвиенко.

Ждали долго, в зале царило смятение — ничего не было известно. Она появилась.

— Готова ответить на ваши вопросы! — сказала открыто, быстро расположив людей, поскольку не юлила, не кивала на Ваньку, не уходила от неприятных вопросов.

Это было первое мирное собрание, на котором никто никого не обвинял.

29 августа

Заседает губернаторский (так и хочется сказать губернский) комитет.

30 августа

В Доме офицеров висит объявление: «Желающие улететь самолетом — гарантированно улетят сегодня!»

Психолог Санкт-Петербургского института военно-морской медицины Виктор Макаров утром бегал на Питьевое озеро купаться.

— У нас же вода ледяная?

— А я зимним плаванием занимаюсь, — отвечает он.

— Что вам показалась в Видяево интересным?

— Люди! — не задумываясь отвечает он. — Я смотрю через их глаза в их души. В глазах — печаль и грусть. Здесь нет агрессии, но грусть есть и даже какая-то всеобщая безрадостность.

— Просто вы застали нас в трагический момент. Вот у меня в глазах грусть, но я человек веселый.

— Печаль всегда рука об руку с радостью ходит, — говорит он. — Печаль — один из трех элементов, из которых соткан мир.

31 августа

Создается «Общественный комитет членов семей и родственников военнослужащих АПРК «Курск». Это самое незначительное событие августа вскоре вырастет до гигантских размеров, определит стиль поведения и характер взаимоотношений женщин.

Я встречалась с родственниками старшины контрактной службы Вячеслава Майнагашева. Они все приехали из Хакассии. Невеста Ирина, которой исполнилось 18 лет, недавно переехала к жениху, и они пока не расписались, мечтали о собственной квартире в Видяево.

2 сентября

Открывается мемориальная доска на 8 пирсе. Это первое материальное свидетельство памяти: то, что можно потрогать руками, куда можно положить цветы, иконку, зажечь свечу.

Слезы сдержаннее. Они не смешиваются с торжественными обещаниями военных.

С одной стороны — пестрая толпа женщин под зонтами. С другой стороны — строгие ряды под знаменем. Они тоже не смешиваются.

Слова никого не трогают, даже тех, кто их произносит, хотя вид у всех при этом приятно печальный.

4 сентября

Народ зашевелился. Деньги, товары, продукты в гарнизон идут неуправляемым потоком. Всем этим распоряжаются военные и «Общественный комитет женщин», который почти на сто процентов состоит из жен офицеров. На заседание комитета пытаются прорваться матери погибших подводников, чтобы сказать: «Которые тут временные? Слазь!» Это начало передела власти.

Становится жарко — прошло так мало времени.

В этот день приходила взволнованная Марина Белова:

— От куда? Ну откуда они могли узнать? Я ни с одним журналистом не встречалась.

Оказалось, что на улицах Нижнего Новгорода, где живут ее родители и свекровь, корреспонденты местной газеты провели опрос среди прохожих: за кого они — за Марины или за ее свекровь?

Поистине бьет ключом журналистская мысль в поисках новых форм проведения шоу-трагедий.

— Ну, Марин, что ты расстраиваешься? За тебя же больше процентов проголосовало…

Она улыбается.

В этот день приезжал известный писатель-маринист Николай Черкашин. Мне поручили проводить его в музей, где работает фотограф из музея Северного флота Александр Раупе. У него тут тихое местечко, где можно отдохнуть от суеты, да и сам он человек не суетный.

Массовый психоз дает разные всходы. Вбегает штабной офицер и кричит на меня за то, что включен ксерокс.

— Это я сделал, — тихо говорит Черкашин.

— Не беспокойтесь, я привыкла ко всеобщему хамству, — отвечаю я довольно спокойно, и он улыбается.

5 сентября

Потихоньку уезжают: Наташа Ерахтина с маленькой дочкой — одни из первых. Мы вместе едем в автобусе, это грустно — она безучастна ко всему, даже к ребенку.

Для Храма привозят материал из Костомукши — безвозмездный дар небогатого городка.

8 сентября

53 телевизора «Рекорд» выгрузили в Доме офицеров. Стайка одинаковых коробок напоминает о суете. Суета и началась — на другой же день. Несмотря на мою тогдашнюю закаленность, меня все же поразил один случай. В кабинет, где сидел Нидзиев, а я вела протокол приема, едва передвигая ноги, входит женщина и падает на стул.

— У меня не осталось сына, — со слезами говорит она. — На что мне теперь жить? У меня и дома ничего нет. Дайте хоть телевизор!

— Дадим, конечно, дадим! — поспешно говорит Нидзиев, боясь, что она потеряет сознание.

Я была у этой женщины дома два дня назад — квартира забита хрусталем и аппаратурой, на полу стоят нераспакованные коробки.

11 сентября

Это совместное заседание военных и женщин запомнилось одним нестандартным требованием, которое внесло некоторое оживление в рутинную работу.

— При подъеме тел прошу учесть, что в лодке могут быть живые, — с большим чувством и с еще большим напором сказала Галина Белогунь. — Я верю, что мой муж жив! Вы начнете резать лодку, а он там…

— Конечно, конечно, — осторожно ответил Александр Дьяконов и незаметно посмотрел на календарь, вероятно, не слишком доверяя своей памяти — со дня трагедии прошел месяц.

Я не судья и не общественный обвинитель. Я рассказываю, как это было…

Комиссии следуют за комиссиями: то губернаторская, то флотская. Все они проходят с участием женского актива, все посвящены вопросам распределения денег. Северный флот пытается решить вопросы снабжения поселка за счет средств, которые поступили на Нахимовский фонд. Женщины настаивают на том, что все деньги отдали им. Идут бесконечные дебаты и прения.

18 сентября

Собрание экспромтом — общее недовольство, местами переходящее в злобные реплики. И это все о деньгах, о деньгах.

И потом — великое множество таких собраний, как две капли воды похожих друг на друга.

А я считаю день поминовения последним днем событий, связанных с Великой трагедией. Потом началась трагедия рвачества. Здесь не место для рассказа о ней, об этом — позже.

20 сентября

Храм-памятник открылся в день поминовения моряков-подводников. Ровно 40 дней прошло после 12 августа.

— Жизнь — удивительная штука, — сказал контр-адмирал Михаил Кузнецов. — Почему-то погибают удивительные люди! Наверное, это уже легенда. Мне сегодня рассказали: когда над местом трагедии летал вертолет и снимал — там сидели чайки. Их посчитали: оказалось ровно 118.

Иерей Сергий, настоятель Свято-Никольской церкви:

— Русскому человеку всегда было за что умирать! Лучший свет Христовой веры освящает любой праведный путь.

Святейший Патриарх передал церкви икону «Новомученики». — Наши ребята не принадлежали себе, — сказал игумен Аристарх, настоятель Трифонов Печенгского монастыря. — В этом великая тайна и загадка нашей души. Россия тоже не принадлежит себе! Все восприняли эту трагедию, как личную. Для тех, кто ушел, Россия — особая боль. Скажу, что я сейчас смотрю на мир глазами ребят с «Курска». Сколько ж можно терпеть то бедствие, что царит в России? Эта трагедия — не случайность. Она — последняя жертва падающей России! И первая — возрождающейся!

Как жаль, что его слова не стали пророчеством.

Накануне Марина Белова принесла свои стихи, которые она написала неожиданно для себя:

Улыбались земля и небо.

И ласкался у ног прибой.

Милый мой! Где б ты был или не был –

Я теперь навсегда с тобой!

Вечером над новым Храмом раскинулась радуга. Огромной подковой улыбалось само небо.

Я теперь тоже навсегда с тобой, таинственная подлодка, неспетая песня моя!