ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ

ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ

В суете зыбких сенсаций генерала Судоплатова о повальных вербовках КГБ великих физиков от Р. Оппенгеймера до Н. Бора, а также среди многочисленных публикаций ветеранов КГБ о советском атомном шпионаже затерялась тема ратных подвигов на данном державном поприще Главного разведывательного управления Генерального штаба, тем более, что эту тайную крепость не потрясли беспощадные ветры гласности и правдоискательства, обрушившиеся валом на внешнюю разведку КГБ. Существует и другая причина: по советским канонам военная разведка (ГРУ) всегда рассматривалась как «младший брат» КГБ, а при Сталине — да и почти до трагикомического финала тоталитаризма — КГБ осуществлял жесткий контроль над «дальним соседом» — так на партс-ленге именовалось ГРУ в отличие от Лубянки, которая по отношение к Старой площади имела счастье быть «соседом ближним».

А между тем наша военная разведка всегда была мощной организацией, отнюдь не уступавшей «ближним соседям». Именно ГРУ, а не НКВД удалось сохранить нелегальный аппарат (хоть и с потерями) во время войны и поддерживать связь с известной «Красной капеллой». Ниіже повествуется о деятельности оттавской резидентуры ГРУ, немало сделавшей в области атомного шпионажа. Тайное стало явным в результате бегства в сентябре 1945 года шифровальщика резидентуры И. Гузенко. По сути дела, это привело к первому звонкому провалу после войны, открывшему глаза многим западным политикам на масштабы шпионажа верных союзников по антигитлеровской коалиции. Статья построена на западных материалах, в том числе и на интерпретации событий самим Гузенко. Не последнюю роль в бегстве Гузенко якобы сыграла печь для сжигания документов, которой, зловеще хохоча, резидент КГБ в Оттаве стращал и без того запутанного шифровальщика.

Ох уж эта печь! В «Аквариуме» перебежчика ГРУ Резуна, выступающего под скромным псевдонимом Суворов, сотрудникам ГРУ в воспитательных целях прокручивают фильм о сжигании в печи заживо изменника Родины. Увы, эта же печь перекочевала даже в книгу почтенного А. Кабакова.

Можно ненавидеть и КГБ, и ГРУ, но совсем не обязательно представлять эти организации сборищем тупых психопатов, зачумленных перспективой Грядущей Печи, ибо тогда становится непонятным, как эти люди могли проводить хитроумные операции, одно упоминание о которых до сих пор будоражит весь мир.

Михаил Любимов

В июне 1943 года полковник ГРУ Заботин, шифровальщик Игорь Гузенко и майор Романов прибыли в Канаду на место новой службы. Чуть позже приехали остальные: подполковник Мотинов, майор Василий Рогов, лейтенант Павел Ангелов, капитан Юрий Горшков и другие. Все сотрудники военной разведки имели прикрытие — официальные должности переводчиков, секретарей, шоферов и т. д.

К тому времени Канада уже четыре года участвовала в войне на стороне союзников. Ее промышленность выпускала самолеты, танки, шила обмундирование, канадские солдаты участвовали в боях на заморских театрах военных действий. В Советский Союз по «Программе канадской помощи СССР» шли вооружение, военные суда, продовольствие. Официальным инспектором на канадских предприятиях-поставщиках был майор Соколов, который еще до прибытия Заботила начал создавать в Канаде агентурную сеть.

Впрочем, Москва с 1924 года имела в Канаде информаторов — в основном лиц, сочувствующих коммунистическим идеям. Самыми активными из них были: член парламента Фред Роуз (настоящая фамилия Розенберг, родители — выходцы из России) и Сэм Карр (в действительности Шмуль Коган, родом из-под Винницы). Последнего в 1929 году направили в СССР для обучения основам марксизма-ленинизма, организации забастовок, шпионажу и диверсиям.

Естественно, национальный секретарь компартии Канады Сэм Карр и партийный функционер, член ЦК Фред Роуз стали агентами разведывательной сети полковника Заботина. Они занимались также вербовкой наиболее лояльных к СССР канадских партийцев.

Появление в Канаде советского посольства (и аппарата военного атташе) совпало с началом поражения фашистских войск. Сталинградская битва вызвала волну ликования в Канаде, премьер-министр Мак Кензи Кинг лично поздравил сотрудников посольства с разгромом немцев на Волге, принцесса Алиса и генерал-губернатор (наместник английской королевы) устроили прием в честь советского посла Зарубина.

Приемы прошли и в советском посольстве, бывать на них стало делом престижным среди канадцев, и возникли даже очереди желающих. Из них Мотинов и Заботин отбирали тех, кто будет полезен в дальнейшем, и целенаправленно обрабатывали их…

Рассказывает генерал Мотинов: «У премьер-министра Мак Кензи Кинга была своя шифровальная служба, влезли мы и туда — удалось склонить к сотрудничеству шифровальщицу. Полученную от Черчилля телеграмму она давала читать сначала нам и только после этого докладывала Кингу. Бывало, Сталин читал послание Кинга Черчиллю раньше, чем британский премьер-министр Правда, как всегда с женщинами, вышла маленькая неувязка — встречалась она при передаче документов с Пашей Ангеловым и влюбилась в него по уши.

— Она все время целоваться лезет, — жаловался Ангелов.

— Ну и что, мог бы и поцеловать…

— Не могу я так.

— Если для дела надо, то и ведьму поцелуешь. Как начальник приказываю — целуй!

Спустя некоторое время докладывает: «Поцеловал-таки, но противно». А ведь она потом на следствии его имя ни разу не упомянула…»

Крупной удачей военной разведки в добыче атомных секретов стало привлечение к сотрудничеству канадских ученых, входящих в Национальный исследовательский Совет и исследовательский отдел Министерства обороны. Ими стали Дэнфорд Смит (кличка Надо), Над Мазерал (Багли) и Израэль Гальперин (Бэкон).

В марте 1945 года поступила информация:

«Бадо сообщает: наиболее секретные работы ведутся по ядерной физике… Бадо полагает, что с этим связана покупка правительством завода по производству радия; он же передает доклад о работе Национального исследовательского Совета…»

В связи с этим резидентуре поставили задачу:

«…Уточните у Бадо, сможет ли он получить уран 235, и предупредите его об опасности. Попросите его представить детальное письменное сообщение о заводе по производству радия».

Примерно в это же время Мотинов подготовил текст телеграммы в Москву:

«…? стадии строительства находится завод по производству урана. Инженерный персонал будет набираться из Макгильского университета. В результате экспериментов с ураном установлено, что он может стать начинкой для бомб. Американцы развертывают широкие исследовательские работы, вложив в это 660 миллионов долларов».

Однако не все завербованные ученые активно работали на советскую разведку. Израель Гальперин (Бэкон) старался уйти от заданий, о чем сообщал связной.

«…С ним стало трудно работать, особенно после того, как я попросил его достать уран 235. Он заявил, что это невозможно… Бэкон объяснил мне теорию атомной энергии, которая, возможно, известна вам. Он отказался представить в письменном виде информацию и дать фотографию. К моим запросам относится с большой неприязнью…»

Возможно, чувствовал Бэкон-Гальперин, что вскорости настанет расплата…

Но самым большим, пожалуй, достижением военной разведки в Канаде стала вербовка английского ученого по имени Аллан Най Мэй (Алек), который кстати говоря, в свое время учился в Кембридже вместе с советским агентом Дональдом Маклином.

Еще до того, как Най Мэй прибыл в Канаду, Забо-тину поступило указание из Москвы выйти с ученым на связь и присвоить ему кличку «Алек».

Мэй был серьезным и замкнутым физиком-экспе-риментатором, сочувствовал коммунистам и поддерживал Советы. В апреле 1942 года он был привлечен к английской ядерной программе «Тьюб эллоис». С этого момента Москва особо заинтересовалась им, и вначале 1945 года лейтенант Павел Ангелов встретился с Алеком.

Приехав в Монреаль, Ангелов нашел в телефонном справочнике адрес Алека и, не позвонив ему, явился прямо на квартиру Мэя.

Человек с мягкими манерами, лысый и усатый открыл дверь разведчику.

— Сердечный привет от Майкла, — не теряя времени, назвал пароль Ангелов. Доктор Мэй изменился в лице, он производил впечатление человека, попавшего в ловушку. Осторожно закрыв дверь, Алек поспешил заверить Ангелова, что «старая связь с Москвой» оборвалась и он к тому же находится под наблюдением контрразведки.

— Довольно грубо, — вспоминал потом Ангелов, — я ему сказал, что не верю этому. Во-первых, пришло для него задание из Москвы. А во-вторых, если доктор откажется, у него возникнет повод для серьезного беспокойства.

Мэй после этого намека сник и упавшим голосом спросил, что ему нужно сделать. Разведчик пояснил: Москве нужен доклад об исследованиях по атомной бомбе в Канаде и США, причем срочно. Алек в конце концов согласился. Он только просил следующие встречи проводить в других местах, чтобы не попасть в руки контрразведки.

Уходя, Ангелов вручил Алеку 200 долларов, небольшой портфель и две бутылки виски, последнее «от меня лично», как он выразился. Советский человек, даже если он разведчик и даже за границей, без взятки обойтись не может…

В начальный период «работы» с Алеком полковник Заботин был сосредоточен и чем-то угнетен.

Во-первых, сотрудники Заботина сбились с ног, разыскивая людей, имевших информацию о работе над атомной бомбой, а тем временем такой ценный источник, как Алек, работал «вхолостую», пока Москва не удосужилась сообщить о нем.

Во-вторых, Москва предложила установить связь с Алеком через Сэма Карра, что отнюдь не устраивало полковника. Заботин прекрасно знал, на чьи деньги существует канадская компания, секретарем которой был Сэм Карр, он также хорошо знал, на кого работал Карр, и не без оснований считал, что и сегодня тот непременно «стучит» в дверь НКВД. Но телеграмма, полученная из Москвы относительно Мэя, была строга:

«Он является корпорантом (то есть членом национальной компартии — Авт.) и его кличка Алек. Лучше установить с ним контакт через Сэма Карра. Немедленно сообщите, когда связь будет работать».

После обмена телеграммами с Москвой, в которых Заботин просил разрешения на вербовку Мэя другим лицом, директор (начальник военной разведки) разрешил действовать самостоятельно.

Но не только Сэм Карр являлся стукачом НКВД: ими были многие работники посольства. Впрочем, сам НКВД представлял в канадском посольстве второй секретарь Виталий Павлов, о чем сотрудники прекрасно знали.

Задачей Павлова и его людей была слежка за всеми служащими посольства и изучение деятельности компартии Канады. Вообще агентов-иностранцев НКВД вербовал с помощью Коминтерна, который располагал особым досье на всех важных кандидатов.

Случалось, агенты НКВД переходили потом в военную разведку. В 1945 году Заботин получил следующую телеграмму из Москвы:

«Фред — директор корпорации. Ранее, начиная с 1924 года, работал на Соседей».

«Соседи» — органы разведки НКВД, «корпорация» — компания, а Фред — кличка Фреда Роуза. Замечателен здесь высочайший «профессионализм» руководителей НКВД, давших, не мудрствуя лукаво, кличку, которая совпала с собственным именем агента.

Бывали и обратные ситуации, когда агент военной разведки уходил в сеть НКВД. Часто интересы параллельных разведок сталкивались, в таких случаях Москва решала, кому кем «владеть».

Впрочем, этими двумя разведками дело не ограничилось. В 1944 году прибыл секретарь посольства Гусаров, он практически был парторгом Центрального Комитета ВКП(б) в посольстве и мог даже поучать поела. Гусаров, минуя политическую разведку, передавал руководству компартии Канады директивы ЦК, которые устанавливали политику канадских коммунистов, внедрял надежных людей в молодежные организации, рабочие союзы, различные ассоциации. Совместно с разведслужбой Коминтерна Гусаров готовил досье на сторонников коммунистического движения для их последующей вербовки.

Экономическую разведку в Канаде вел атташе по экономике Кротов.

У всех руководителей разведок были свои шифровальщики — каждый со своим шифром: начальники, кроме того, имели свои личные шифры, дабы посылать сообщения, которые не мог бы прочесть даже свой шифровальщик.

Телеграммы Кротова шли в Комиссариат внешней торговли, телеграммы Гусарова — в ЦК, Павлов слал донесения в НКВД, а Заботин — в штаб-квартиру ГРУ.

Все телеграммы шифровались в одном месте — на втором этаже посольского здания.

Прежде чем туда проникнуть, нужно было нажать секретную кнопку звонка, упреждающего появление человека перед стальными дверями второго этажа. Дежурный разглядывал посетителя через специальное отверстие и после этого допускал его ко вторым стальным дверям, еще более мощным. Далее следовал коридор со множеством других стальных дверей в комнаты, окна которых закрывались изнутри решетками, а снаружи ставнями, опять же стальными. В комнатах громко играла музыка, чтобы нельзя было подслушать разговоры. В специальном отсеке стояла громадная печь, где можно было быстро сжечь колоссальное количество секретных документов. Эту штуку Павлов нарочно сконструировал на случай экстренного «сматывания удочек».

— Впрочем, — ухмыляясь, добавлял Павлов, — в такой печи легко сжечь даже человека…

И зловеще хохотал при этом. Шифровальщика Игоря Гузенко постоянным напоминанием возможной кремации энкавэдэшник довел до того, что Гузенко начинал трястись при одном лишь приближении к адской машине. Она снилась ему по ночам, и вскоре ему стало наяву мерещиться собственное тело в огнедышащей пасти.

Пожаловаться на «соседа» было некому, да и опасно — у того копился компромат на всех сотрудников. Любая фраза с критическим оттенком, легкое свободомыслие или анекдот могли стать причиной высылки человека в Москву. Расправиться «соседу» с личным обидчиком было проще-простого — достаточно настрочить донос…

Среди всех агентов Заботина доктора Мэя отличала информация наивысшей ценности. Вот одна из шифровок, переданных в Москву:

ДИРЕКТОРУ № 241

Факты, переданные Алеком:

1. Испытания атомной бомбы были проведены в Ныо-Мехико… Бомба, сброшенная на Японию, сделана из урана 235. Известно, что выход урана 235 на заводе магнитного разделения в Клинтоне составляет 400 граммов в день… Планируются к публикации научно-исследовательские работы в этой области, но без технических подробностей. Американцы уже выпустили книгу об этом.

2. Алек передал нам пластину со 162 микрограммами урана в форме окиси на тонкой пленке…

9.7.45 г. ГРАНТ (кличка Заботина — Авт.)

Узнав от Мэя о строящемся урановом заводе в районе Чок-Ривер, Заботин завязал знакомство с одним канадцем, живущим поблизости от завода, и самолично съездил к нему в гости. Во время прогулки по реке на моторной лодке полковник внимательно осмотрел урановый завод и тут же доложил в Москву.

Москва отреагировала заинтересованно:

ГРАНТУ № 11438

Телеграфируйте — как связан Ваш знакомый с заводом, где он сейчас работает и каковы ваши отношения? Если возможно, дайте более подробное описание внешнего вида завода.

ДИРЕКТОР 14.8.45 г.

Пришлось Мэю пару раз съездить на этот завод. Он ухитрился проникнуть и на чикагский завод, работавший в рамках уранового проекта. Москва продолжала давить:

ГРАНТУ № 11931

Примите меры и организуйте получение документальных материалов по атомной бомбе! Технические процессы, чертежи, расчеты.

ДИРЕКТОР 22.8.45 г.

Впрочем, сами аппаратчики в Москве особого усердия не проявляли. Вот телеграмма Заботина, бывшего в недоумении из-за долгого молчания Центра:

Прошу Вас информировать меня — в какой степени удовлетворяет Вас и наших ученых полученный от Алека материал по вопросу урана (его доклады по производству и т. д.). Это нам необходимо для того, чтобы мы могли поставить аналогичные задачи перед другими источниками. Получили ли Вы всю почту этого года (по июль)?

ГРАНТ 31.8.45 г.

Москва высокомерно хранила молчание, позволяя себе лишь командовать и поучать, регламентируя даже мелочи. Это видно из обмена телеграммами, когда в Москве узнали, что Мэй должен покинуть Канаду и выехать в Лондон.

ГРАНТУ № 10458

Разработайте и сообщите телеграфом условия явки и пароль встречи Алека нашим человеком в Лондоне.

ДИРЕКТОР 28.7.45 г.

ДИРЕКТОРУ № 244

…Условия встречи — 7,17, или 27 октября на улице перед Британским музеем. Время 11 часов вечера. Опознавательный знак — газета слева под мышкой. Пароль — сердечный привет Майклу… Мы вручили Алеку 500 долларов.

ГРАНТ 31.7.45 г.

ГРАНТУ № 11955

На ваш № 244

Разработанные вами условия нас не устраивают. Сообщаю наши:

1. Место — перед зданием Британского музея на улице Грейт Рассел, со стороны Тоттенхэм Коурт Ро-УД-

2. Время — как указано вами, однако в 23 часа довольно темно, поэтому лучше в 20 часов, если это устраивает Алека…

3. Опознавательные знаки — слева под мышкой у Алека газета «Таймс», связник в левой руке держит журнал «Пикче Пост».

4. Пароль — связник: «Как пройти покороче до Странда?» Алек: «Пойдемте, я иду туда же».

В начале беседы Алек говорит: «Сердечный привет от Майкла…»

ДИРЕКТОР 22.8.45 г.

Вот так, и не иначе! Оттава предлагает фразу «Сердечный привет Майклу», а Москва — принципиально другую, неимоверно эффективную и ужасно надежную: «Сердечный привет от Майкла». Оттава в простоте своей хочет газету под мышкой, а дальновидная и бдительная Москва — газету «Таймс» и т. д.

Доктор Мэй передал Заботину доклад, который привел полковника в восхищение. Сжато, кратко и точно и в то же время вполне исчерпывающе — это говорило о высокой ценности такого агента, как Алек.

Одна часть доклада, состоявшая из десяти донесений, описывала конструкцию бомбы, ее детали и отдельные узлы, а также технические процессы их изготовлений. Зашифровка этой части невозможна, и Заботин решил отослать ее диппочтой.

Зашифровали и послали по радиосвязи вторую часть с информацией об организации атомного проекта в США и Канаде: структура проекта, список участников, фамилии военных, ученых и т. д. А также имена других ученых, через которых можно установить контакт с участниками. В докладе были не только названы сверхсекретные объекты и заводы в Оак-Ридже, Чикаго, Лос-Аламосе, Хэнфорде, но и четкое описание их, назначение и состав выпускаемой продукции.

Этот доклад, а также образцы урана 233 и 235, которые Ангелов привез от доктора Мэя, вызвали настоящий энтузиазм разведчиков. Однако отправлять уран в Москву с диппочтой было ненадежно. Решили передать образцы с Мотиновым, который как раз должен был возвращаться в Москву за новым назначением.

Вспоминает генерал Петр Семенович Мотинов: «На аэродроме меня встречал сам Директор. С большими предосторожностями я достал из-за пояса драгоценную ампулу с ураном и вручил ее Директору. Он немедля отправился к черной машине, которая стояла тут же, на аэродроме, и передал ампулу в машину.

— А кто там был? — спросил я потом Директора.

— Это Берия, — прошептал Директор.

А от ампулы с ураном у меня до сегодняшнего дня мучительная рана, и приходится менять кровь по несколько раз в год…»

Из воспоминаний шифровальщика Гузенко:

«По случаю богатых «трофеев» Заботин устроил хорошую пирушку, которую он начал тостом за американцев:

— Вчера они наши союзники, сегодня — соседи, завтра — враги.

Меня передернуло от такого цинизма, хотя это было не впервые. Среди самых твердолобых коммунистов посольства существовало убеждение, что нужна III мировая война с непременным разгромом капитализма.

Я рассказал об этом моей жене Анне, и она возмутилась:

— Им мало ужасов и страданий народов во второй мировой!..»

Когда Заботин произносил свой тост, то даже не предполагал, что вскоре из-за бегства Гузенко он окажется в подвалах Лубянки…