АКТИВНЫЙ ШПИОНАЖ
АКТИВНЫЙ ШПИОНАЖ
В течение лета 1938 года Гитлер все больше и больше склонялся к мысли об открытии военных действий против Запада. Он обсудил положение с Гиммлером, тот в свою очередь посоветовался с Гейдрихом, а Гейдрих — со мной. О президенте Рузвельте Гитлер отзывался с презрением, называя США «сборищем грязных евреев». Он был уверен, что, начнись война, Германия победит Запад. Однако он допускал мысль, что Великобритания совместно с Соединенными Штатами Америки может предпринять попытку контратаковать европейский континент со стороны Северной Африки, хотя, как он считал, западное побережье Африки не располагает нужными портами для проведения подобного маневра, а прибрежные районы Северной Африки не годятся для широкого применения современной военной техники.
Именно последний довод этих довольно бессвязных соображений фюрера возымел на меня прямое воздействие. Гиммлер, всегда видевший в словах Гитлера указания к конкретным действиям, решил, предварительно проконсультировавшись с Гейдрихом, уточнить положение в портах и прибрежной полосе Западной Африки. И вот осенью 1938 года я получил первое задание активного шпионажа. Гейдрих хотел, чтобы я представил полный доклад о порте Дакар — главном морском узле французов в Африке. Он предупредил меня, что об этом задании не должен знать никто, даже моя семья. Официально же было объявлено, будто я отправился на 18 дней в «деловую поездку» по Германии. Я пообещал Гейдриху, что никто не узнает об истинном характере моей поездки, и до сего дня сдерживал свое слово.
В Лиссабоне я вошел в контакт с одним японцем и быстро сдружился с ним, что в последующие годы оказалось для меня исключительно ценным.
Прибыв в Дакар, я остановился, как было предусмотрено, в семье португальца еврейского происхождения. Мой хозяин торговал золотом и драгоценностями и так же, как его лиссабонский партнер, работал на нас. О моем задании ему заранее сообщили с помощью «деловой переписки» с Лиссабоном, и к моему приезду все было готово.
Через пять дней упорного труда мой португалец смог добыть от портовых властей ценные сведения о техническом оснащении порта. Их сразу же переслали в Лиссабон под видом деловой корреспонденции о товарах и образцах. Я уже не помню точной суммы, посланной нам в Дакар, но она была весьма значительна.
Хорошо организованные вечеринки в узком кругу позволили мне войти в контакт с солидными людьми из страховых компаний для моряков, а также с владельцами португальских и французских судов. С их помощью я набросал довольно ясную картину общего положения, а случайные замечания, оброненные за столом, давали мне весьма полезную информацию о порте.
Мысль о предстоящих фотосъемках все еще беспокоила меня. И хотя к тому времени я уже сумел преодолеть мои первые страхи и подозрительность, я все равно нервничал, усматривая в каждом случайном прохожем агента французской контрразведки. Но как бы мне ни хотелось оттянуть фотосъемку объектов, она являлась самой важной частью моего задания. Итак, хозяин устроил для меня «прогулку» в порт вместе со всей семьей. Мы побывали в разных местах порта, и я делал «семейные снимки», которые обычно делают туристы. Однако каждый раз семья становилась таким образом, что фоном ей служили здания или сооружения, интересовавшие меня. А если мне нужно было сфотографировать какую-нибудь деталь, семейство окружало меня тесным кольцом для маскировки моих действий.
Проявленная в Берлине пленка принесла отличные результаты.
Я провез пленку в повязке на бедре, которое специально слегка порезал бритвой. Бинт пропитался кровью, и пленка, упакованная герметически, образовывала выпуклость: все вместе это было похоже на нарыв от заражения раны и вызывало немало сочувствия среди таможенных чиновников и пограничной охраны.
Сперва я сделал Гейдриху устный доклад о поездке, что заняло полных два часа, а на следующий день представил подробный письменный отчет с приложением фотоснимков.
Первый личный опыт дал мне немало пищи для размышлений. Я решил, что в будущем, готовясь к операциям, я должен всегда иметь в виду практические трудности, с которыми будут сталкиваться мои агенты. Ведь хуже всего готовиться и выполнять секретную работу под давлением неожиданных обстоятельств. Разведку нужно вести постепенно, шаг за шагом. На чужой территории она должна облекаться в форму какого-нибудь предприятия, чтобы можно было пустить корни. Только при таком условии будет взращен и собран богатый урожай.
Но наши руководители отказались развивать шпионаж подобным образом. Гитлер хотел форсировать решительно все, ибо он и только он «был назначен Провидением вести эту войну». За что бы он ни брался в любой сфере деятельности, все неизбежно выливалось в принудительную беспорядочную гонку. Теперь, оглядываясь назад, можно только поражаться, как это Германия смогла создать такой военный потенциал.
Вот что я написал в своем отчете после возвращения из Дакара: «В секретной разведывательной работе никогда нельзя действовать поспешно. Успех обеспечивается тщательным отбором и подготовкой способных сотрудников. Они обязательно должны быть жителями страны, где ведется разведка, и заниматься «солидным» делом до тех пор, пока не найдется другое естественное объяснение пребывания агента в стране. Лишь через год-два ему можно давать первое пробное задание. Профессиональные разведчики должны использоваться только в период больших кризисов или войны. Ценные контакты, особенно в политических кругах, следует устанавливать постепенно, в течение ряда лет и использовать их в самый решающий момент. Хорошо также прибегнуть к этим каналам для передачи любой информации с целью дезориентизации противника…»
Для шпионов-профессионалов подобные общие рассуждения о секретной разведке — прописные истины, но в сложных условиях войны их часто забывают. Таким образом, в Германии того времени нечего было и говорить о постепенном развертывании нашей разведки. Ее основы начали закладываться лишь накануне второй мировой войны, а организация унифицировалась только в последний год войны. В целом же ее работа складывалась из ряда удачных импровизаций. Удивительно высокую эффективность нашей разведки можно объяснить только безжалостной тратой человеческих и финансовых ресурсов.
Насколько важна — и плодотворна в конечном счете — в разведке тщательная подготовка, показало проведение операции немецкой подводной лодкой под командованием капитана Прена против британской военно-морской базы Скэйп Флоу в октябре 1940 года. Успех операции стал возможен благодаря кропотливой подготовки в течение пятнадцати лет. Альфред Веринг раньше был капитаном Королевского флота, потом стал работать в военном секторе разведки. После первой мировой войны он был разъездным агентом немецкого часового завода. Все время работая по директивам разведки, в Швейцарии он глубоко изучил и освоил ремесло часовщика. В 1927 году с фальшивым швейцарским паспортом на имя Альберта Ор-теля он поселился в Англии; в 1932 году принял британское подданство и вскоре открыл маленький ювелирный магазин в Киркуолле на Оркнейских островах, возле Скэйп Флоу, откуда время от времени посылал нам отчеты о передвижениях британского флота.
Как раз в начале октября 1939 года он прислал нам важное сообщение о том, что восточные подступы к Скэйп Флоу в проливе Киркезунд перекрыты не противолодочными сетями, а старыми судами, специально затопленными на сравнительно большом расстоянии друг от друга. Получив эти сведения, адмирал Де-ниц по радио приказал Прену атаковать британские суда в Скэйп Флоу.
Прен немедленно изменил курс на Оркнейские острова и ночью 14 октября осторожно пробрался между затопленных в проливе судов. Среди других судов в гавани стоял на якоре линкор «Ройал Оук». Прен выпустил по нему торпеды и, прежде чем англичане поняли, что происходит, был уже далеко в открытом море.
Потопление линкора заняло меньше пятнадцати минут, но этой исключительно успешной операции предшествовали пятнадцать лет терпеливой и энергичной работы Альфреда Беринга.
О важности тщательной подготовки свидетельствует и другой случай, происшедший накануне второй мировой войны. Мне поручили одно из самых известных дел о шпионаже — дело подполковника Соснов-ского. Событие, привлекшее внимание немецкой контрразведки, произошло однажды туманным утром в здании военного министерства на Бендлер-штрассе. Случай был весьма незначительный: на работу опоздала девушка, работавшая старшим секретарем одного из высших чинов генеральского штаба, полковника оперативного отдела. Этот пустяк, однако, привлек к себе внимание привратника министерства, который вдруг заметил, что девушка, такая пунктуальная, скромно и бедно одетая ранее, теперь была красиво одета, но утратила свою былую скромность и точность. Все это дало старому привратнику пищу для размышлений.
Спустя несколько лет, делая свой обычный ночной обход, он заметил свет в одной из комнат. Заглянув туда, он обнаружил, что фрейлейн фон Н. все еще сидит за пишущей машинкой. Когда он вошел, она испугалась, но сразу же взяла себя в руки и стала жаловаться на перегруженность работой. Привратник успел заметить испуг на лице фрейлейн фон Н., ее элегантные туфельки, новую шубку на вешалке и открытый сейф.
На следующее утро он пришел к полковнику и доложил обо всем увиденном. Сперва полковник просто разозлился, а затем подумал о содержимом своего сейфа, в котором находились последние планы операций против Чехословакии и Польши, статистические сведения о вооружении вермахта, описание новых видов оружия, данные о его производстве и т. д.
Несколько последующих дней полковник незаметно следил за секретаршей. Трижды в разные дни он возвращался к себе в кабинет поздно вечером и проверял содержимое сейфа. Все было в идеальном порядке. Однако в четвертый раз он увидел, что в важном оперативном исследовании не хватает последних десяти страниц. Над этим исследованием он работал вместе с секретаршей, которая должна была еще кое-что перепечатать. Но это не давало ей права брать документы из сейфа. Поэтому полковник решил доложить о происшедшем, после чего за девушкой установили строгий негласный надзор.
К концу недели под постоянным наблюдением находились уже четырнадцать знакомых фрейлейн фон Н. Вокруг ничего не подозревавших людей постепенно стягивалась петля. Вскоре у нас собралось достаточно улик для предъявления обвинения всем этим немецким гражданам. Арестовать их было чрезвычайно просто, но нас заинтересовал именно подполковник Сосновский. Чтобы арестовать гражданина Польши, надо было поймать его на горячем.
Наше наблюдение показало, что Сосновский установил связь с французской разведкой. Один из наших людей под видом агента двенадцатого бюро познакомился с Сосновским. Тот клюнул на приманку и высказал готовность передать ему секретные документы немецкого Военного министерства.
И вот на другой день, получив изрядную сумму денег, Сосновский передал материал нашему агенту в зале ожидания берлинского вокзала. Через несколько секунд после сделки Сосновского и нашего агента арестовали — арест нашего сотрудника был, конечно, необходим для маскировки и для того, чтобы мы могли использовать «признание» провокатора.
Еще через десять минут в разных частях Берлина были арестованы остальные подозреваемые. Начались допросы, продолжавшиеся без перерыва несколько суток. И, наконец, выяснилась вся история.
Сосновский был исключительно красивый мужчина, рослый, хорошего телосложения, с хорошими манерами, обаятельный. Став офицером польской армии, он был назначен в военную разведку, послан в Германию для сбора информации о вооружении немецкой армии и в особенности — для выяснения истинных планов немецкого генерального штаба.
В Берлине Сосновский вращался в дипломатических кругах и в высших слоях общества. Он использовал свое неотразимое влияние на женщин и вступал с ними в любовную связь всегда с целью добыть секретные сведения.
Наконец, он нашел искомый объект в лице фрейлейн фон Б., которая была секретарем в ОКХ, Верховном командном органе немецкой армии. Она принадлежала к семье обедневших прусских дворян. Ее отец, в прошлом высший офицер императорской армии, умер, и они с матерью жили в весьма стесненных условиях. У фрейлейн фон Б. завязался роман с Со-сновским, и с ее стороны это увлечение было совершенно искренним.
Вскоре после этого Сосновский познакомился с подругой и коллегой по работе фрейлейн фон Б. фрейлейн фон Н. Они все вместе много времени проводили в фешенебельных ресторанах, барах и ночных клубах. Сосновский дарил девушкам щедрые подарки, постепенно приучая обеих к более высокому уровню жизни по сравнению с тем, что они привыкли иметь ранее. И весьма скоро без ведома фрейлейн фон Б. он вступил в связь с фрейлейн фон Н. Та ввела Сосновского в свою семью. Поляк вел себя с матерью тактично и благородно и вскоре вернул их хозяйству прежний блеск. Долги были уплачены, и семья смогла, по крайней мере, поддерживать образ жизни, диктуемый их положением в обществе. Старая хозяйка уже мечтала в один прекрасный день назвать этого щеголеватого богатого офицера зятем и, несмотря на высокие моральные принципы своего сословия, даже не помышляла протестовать против того, чтобы он проводил ночи в ее доме: чем теснее становилась его интимная связь с дочерью, тем больше мать верила в счастливое будущее.
Постепенно между подругами нарастала ревность. Это могло плохо кончиться, но Сосновский ухитрился выйти из положения так искусно, что в конечном счете каждая из девушек осталась довольна крохами его любви, а ревность привязала их к нему еще крепче.
Выбрав удобный момент, Сосновский открылся обеим. Он сказал им, что является тайным агентом польской разведки. Описав трудности своего положения, он показал им письма от варшавского начальства, которое выражало недовольство его неудачами и грозилось отозвать его из Берлина для прохождения службы в армии. Мысль потерять любимого была для обеих женщин невыносимой, и Сосновский, играя на этих страхах, признался — каждой женщине в отдельности — что, если бы он мог выполнить задание, он женился бы на ней и, воспользовавшись хорошими деньгами, полученными за службу, они провели бы свою жизнь где-нибудь за границей.
Обе подруги согласились работать на Сосновского, и во время любовных свиданий он инструктировал их. Они стали приносить некоторые документы, и Сосновский за ночь успевал их переснять. Дом фрейлейн Н. вскоре стал излюбленным местом встреч самых очаровательных женщин берлинского общества, имевших доступ к политическим, военным и экономическим сферам жизни. Среди этих женщин Сосновский завел еще несколько любовниц.
В Варшаве сперва считали присылаемый материал отличным, начальство было довольно. Но по мере того, как поступающая информация становилась все более и более важной и даже сенсационной, возрастала подозрительность руководства Сосновского. Материал казался слишком хорошим, чтобы быть достоверным, и в Варшаве пришли к выводу, что Сосновский пичкает их ложными сведениями по указке немецкой разведки. Когда же он привез в Варшаву два чемодана, набитых исключительно важными документами, его начальники не приняли их всерьез, заявив, что его подкупили немцы. Однако Сосновский получил все же разрешение продать эти материалы другим разведкам. Часть их сразу же купили Двенадцатое бюро и британская «Интеллидженс Сервис». Сосновскому предлагались огромные суммы за дальнейшую поставку сведений, и только после его ареста Варшава поняла свою ошибку. Но было уже поздно.
За арестом последовал суд над всеми соучастниками. Обеих подруг приговорили к смертной казни. Их последняя просьба о помиловании была Гитлером отклонена. Они пошли на казнь с неугасшей верой в Со-сновского. Самого Сосновского обменяли на несколько наших агентов, ранее арестованных поляками.
Неизбежным следствием дела Сосновского стало изменение генеральным штабом германской армии своих планов. Прошло немало времени, пока наш штаб смог полностью оправиться от этого удара.