Как надуть старпома…

В обед не работают даже проститутки!

ЗКД 31-й дивизии капитан 1 ранга Пекур

Господи, как же приятен утренний сон после бурно проведенного вечера! Особенно когда ты на службе, все твои командиры суетятся там себе, а ты тихо хрючишь на шконке в родной каюте, предварительно запершись на все замки, а также на дополнительные защелки и запоры. Гражданскому человеку осознать такое удовольствие не под силу. Он генетически не способен понять наслаждение такой наглостью по отношению к начальству. Только кадровый военный человек, твердо знающий, что ты — начальник, он — дерьмо; он — начальник, ты — дерьмо, умеет сладко спать и чмокать губами в тот момент, когда твоему старшему в настоящий момент служебные обязанности не позволяют делать то же самое. Хотя он был бы совсем и не прочь.

Наш старпом Валя Пашков был отличным мужиком и примерным служакой. Ну, само собой, со своими прибамбасами, но у кого их нет. Главное — человек хороший. А уж старпом просто великолепный. Он пережил двух командиров, и оба оставляли на него корабль с чистой душой. Пашков отменно умел организовывать работу. Была у него одна особенность, по которой его можно было узнать безошибочно: просто пулеметная скорость речи. Валентин Сергеевич тараторил с такой частотой, что половину слов понять было просто невозможно, а вторая половина сливалась в единую фразу без слов и запятых. Прибавьте к этому еще стойкий «бульбашский» акцент. Букет получался, что надо. Ну а когда Пашков к тому же был зол, его речь совершенно не поддавалась расшифровке. Хоть служебные донесения открыто в эфир отправляй — враги головы сломают, не разберутся. Со временем, однако, все привыкали и даже начинали разбирать большую часть из сказанного старпомом. А если и не понимали, то мастерски делали вид, что все предельно ясно и доходчиво, отдавая дань отменным человеческим качествам скорострельного старпома.

Меня и моего друга комдива три Витьку Воробьева с Пашковым, кроме совместной службы, связывали еще и близкие дружеские отношения. Возраст-то одинаковый. Что, впрочем, не мешало Валентину Сергеевичу «строить» нас обоих вдоль и поперек в служебное время. Особенно когда после совместного празднования какого-нибудь юбилея или выходного дня мы умудрялись прикорнуть, а он был вынужден торчать в центральном посту и проводить учения, отработки и прочую корабельную обязаловку. В такие моменты Сергеича основательно давила «жаба», и он старался под всевозможными предлогами высвистать нас в центральный, а то и просто пригнать в приказном порядке. Но если Воробьеву по корабельному расписанию и так приходилось зевать на ГКП, то со мной было потруднее. Я запросто мог «раствориться» в кормовых отсеках, мотивируя это ремонтом испарителя, холодильной машины, насосов, клапанов и всего остального. Хотя вообще-то меня как второго управленца это должно было мало касаться. Но, как и все люксы, старпом, с присущим ему наивным высокомерием, полагал, что знает о механической части все, поэтому мои фокусы почти всегда срабатывали.

В тот момент мне довелось исполнять на родном корабле обязанности помощника командира. Таким кульбитом на исключительно люксовскую должность, хотя и временно, я был обязан нашему командиру, но с подачи старпома. Тот, то ли в виде эксперимента, то ли не найдя среди люксов достойную кандидатуру, взял и вынул меня с пульта ГЭУ. Я уже к тому времени прослужил почти десять лет, считался по нынешним временам очень даже старослужащим, опытным и пройдошливым офицером. В нужный момент Сергеич отрекомендовал меня нашему каперангу, и тот, обожая всевозможные опыты над людским материалом, думал недолго. К слову сказать, с тех пор с легкой руки старпома мне практически до конца своей службы приходилось на немалый срок становиться то замполитом, то помощником, то черт знает кем. Наверное, справлялся. Механиком и управленцем я бывал только в море. В чем были и свои прелести.

Так вот, если, отсиживаясь на пульте, я мог не показываться пред светлые очи начальства с утра до вечера, то как помощник вынужден был уже торчать в центральном посту по всем тревогам. По крайней мере, сначала. Зато и слинять с корабля в любое время по очень «уважительным» причинам можно было запросто. Ведь на помощнике командира висит вся хозяйственная дребедень: от нижнего белья матроса до чистоты и порядка на внешнем объекте.

Дела мои шли неплохо, не без ляпов, конечно, но, на мой взгляд не хуже, чем у «профессиональных» помощников. Старпом тоже был доволен. Он ведь мог воздействовать на меня не только как на подчиненного, но и как на друга, что также было неплохо. Командир в эти дела не лез, отдав все полностью на откуп старпому. А Пашков, как и полагается настоящему старшему помощнику, взваливал свои функциональные обязанности на всех окружающих. Больше всего доставалось Бубе-«маленькому» — старпому по боевому управлению. А далее следовал я. И если поначалу он использовал меня в несколько щадящем режиме, то, увидев, что я все меньше и меньше делаю проколов, начал гонять на полную катушку. Мое отношение ко всему этому, надеюсь, описывать не надо.

Однажды в один из вечеров после службы, озверев от очередной штабной проверки, мы с Воробьевым решили расслабиться. Сход назначили у меня. Естественно, позвали и Валентина Сергеевича. Тот по врожденной привычке ничего конкретного не сказал, но зайти пообещал, благо жили мы в соседних домах. Надо сказать, что дело происходило в «период летнего кобелирования», жены были на Большой земле и твердого семейного надзора мы не имели. Ну а благоверная старпома домой не поехала, и он находился в подвешенном состоянии. И хочется, и колется. По дороге домой прошлись по магазинам, затарились, прикупили закусочки. Потом Витек забежал домой, переоделся и прибыл ко мне. Поджарили курочку, накрыли на стол, сели.

Старпом зашел после первой. Присоединился. Закусили. После второй начались разговоры. За их задушевностью мы незаметно опорожнили одну, другую емкость. Валентин Сергеич сам по себе употреблял аккуратно и немного. Должность и присутствие жены обязывали. Ну а мы — по полной схеме. Старпом уже ушел домой, а нас понесло. Допив все у меня, побрели к Витьке. Там усугубили свое состояние корабельным шилом из домашних запасов комдива три. После чего вдруг все-таки «вспомнили», что завтра на службу. Обнявшись на прощание, банкет на этом закончили. Я пожелал Витьку спокойной ночи, покинул его гостеприимный дом и отправился к себе. Добравшись до своей квартиры, рухнул на диван и погрузился в призрачный мир сновидений изрядно нализавшегося офицера.

Очевидно, нагрузились мы основательно, так как утром я чувствовал себя отстоявшим на вахте суток пять бессменно. Усталость, усталость и только усталость. Глаза упрямо не хотели разлипаться, тело пыталось двигаться вразрез с командами вестибулярного аппарата, а язык был сухим и горячим, как у больной бродячей собаки. Мало того, органы слуха сначала упорно отказывались реагировать на громыхание будильника, предусмотрительно поставленного мной с вечера в пустое ведро, для пущего эффекта. Но тем не менее кусок мяса, именуемый капитан-лейтенантом Беловым, все же сполз с постели, влекомый силой воинского долга и внутренних резервов организма. Однако моя духовная часть контактировать с физической отказывалась напрочь. Только после того, как мое тело долго пыхтело под струей холодной воды, тщетно пытаясь изменить состояние ротовой полости при помощи зубной щетки, сознание, наконец, частично воссоединилось с плотью, и я более или менее стал приходить в себя. Но из всех ощущений стойко преобладало одно — смертельно хотелось спать. Со всеми остальными последствиями вчерашнего расслабления организм удалось немного примирить при помощи принятого внутрь литра огуречного рассола. На удивление, времени до подъема флага оставалось еще уйма, и я, облачившись в форму, выскочил на улицу.

На построение я успел вовремя. Командир в тот день с самого утра уехал в Североморск на совещание, и, построив экипаж, я доложил старпому. Пашков, принимая доклад, подозрительно поглядывал на мое «печальное» лицо, но ничего не сказал. Только хмыкнул что-то, как всегда, нечленораздельное. Витек выглядел не лучше. Чувство вселенской усталости от человечества исходило от всей его фигуры, не говоря уже о физиономии. После короткого получасового наставления на путь истинный, старпом дал наконец, команду «Всем вниз!», и народ лениво пополз на борт. Пока моряки неторопливо протискивались в рубку, мы остались перекурить. Наверное, любому курящему представителю мужского пола знакомо ощущение от первой утренней сигареты после «трудного» вечера. Табак просто продирается в легкие, и, понимая, что курить-то, в общем, не стоило, ты тем не менее куришь. После чего у каждого организм реагирует по-своему. Меня лично всегда очень тянет спать. Парадокс: и спать охота, и курить. Постояв пять минут на пирсе и отравив себя всего лишь одной никотиновой палочкой, я понял, что больше всего в жизни хочу упасть на родную шконку. А старпом во время нашего перекура беззлобно подтрунивал над моим и Витькиным внешним видом, потом посуровел и, взглянув на часы, погнал нас вниз, в центральный пост на доклад.

Добросовестно отзевав минут сорок в центральном и окончательно ошалев, я стремительно покинул пост, не дожидаясь конца и сославшись на дела, связанные с расписыванием вахты, проверкой камбуза и прочей ерундой. В каюте молниеносно скинул форму, заперся и принял позу «упор лежа об подушку». Уснул, как после удара веслом по затылку. Сразу и намертво.

Корабль — существо общественное. Каждую минуту «Каштан» громогласно извергает из себя массу команд, приказов и всякой другой всячины. Но настоящий подводник умеет спать и не реагировать на позывы, его не касающиеся. Вот и я через какое-то время даже не услышал, а отдаленно и неясно почувствовал свою фамилию. Открыл глаза. Сел. Все еще хотелось спать. «Каштан» заскрипел, и начал извергать из себя голос старпома. Еще не вникнув в то, что он говорит, я понял — Валентин в бешенстве. Прислушавшись к словесной чечетке старпома, я с большим удивлением обнаружил, что он зовет меня в центральный пост. И, судя по интонациям, зовет уже очень давно. Посмотрел на часы. Да. Часа три сон слизнул, как одну минуту.

Внезапно «Каштан» замолчал. Я даже не успел сообразить, что делать, когда на дверь моей каюты обрушился град ударов и душераздирающих воплей:

— Белов! Лопата! Открывай! Я знаю, что ты зарылся в тряпки! Я не мальчик, по всему пароходу тебя искать! Открывай! Вахтенный! Несите лом! Я сейчас его кандейку в щепки разнесу! Белов.

Слушая словесный понос Валентина, я прикидывал, что можно сделать. Я мог открыть ему дверь без особого ущерба для себя. Ну пополыхал бы минут пять, разнес бы меня в щепки — и все. Но оскорбление своей каюты я снести не мог. Я банально обиделся. Как же, чай пить старпом бегал ко мне, посидеть после сауны — у меня, стопочку опрокинуть — там же. И на тебе, дверь ломать! Посадить старпома в лужу становилось теперь делом принципиальным. Все равно ломать дверь Сергеич бы не стал. И я, пользуясь шумом, производимым старпомом в коридоре, начал не спеша одеваться. Правда, не включая верхнего света. Пашков продолжал извергать фонтаны эмоций на мою дверь с частотой швейной машинки, но ломать ее не спешил. Он метался по офицерской палубе отсека, хватал всех за руки, спрашивая, не видели ли они этого нахала, наглеца, негодяя, расп…я.

Устал старпом минут через десять. Тяжело дыша, он собрался с последними силами и выстрелил последнюю угрозу в адрес запертой каюты:

— Паша, ты же все равно рано или поздно выйдешь! Я тебе тогда задницу на кресты порублю! Погуляли вчера? Воробейка в центропосту сидит, как ванька-встанька, а ты — хрючить?! Только выйди! Помощник командира… хренов!

Что справедливо, то справедливо. Витькино место всегда в центральном. Должность, однако. Но это его проблемы. Прислонив ухо к переборке, послушал, как затихает вдали взбудораженный старпом, перестраховался еще пару минут, нахлобучив фуражку, подхватил предусмотрительно приготовленную папку с бумагами и открыл дверь. Меня никто не караулил. Да и в отсеке людей особо много не было. Время было предобеденное, народ оттягивался по каютам. Поднялся на верхнюю палубу. Как и следовало ожидать, погрузочный люк 5-бис отсека оказался нараспашку. Снаружи на ракетной палубе никого кроме верхнего вахтенного не было. Когда я спустился на пирс, верхний словоохотливо сообщил:

— Тащ каплнант. Вас тут старпом ищет. Уже давно. С утра. Спрашивал, не уходили ли вы в штаб.

Вахтенным стоял матрос Зезюков, разгильдяй отменный. По этой причине и стоял на вахте через день, а то и вовсе не сменяясь. Я поинтересовался:

— А ты что ему говорил?

Зезюков, однако, дураком не был. Старпом старпомом, а на вахты ставлю я. Не дай бог, разозлюсь, автомат вообще к груди прирастет.

— Я, тащ, ему сказал, что вы вроде уходили, но я не уверен. Конкретно ничего не видел.

Мне именно это и нужно было. Я похлопал Зезюкова по плечу.

— Умница. Завтра отдыхаешь.

И пошел обратно на корабль. Правда, теперь через рубочный люк.

Когда я спустился вниз и шагнул в центральный, там воцарилась немая тишина. Как будто все увидели привидение. Кажется, в этот момент речь как раз шла обо мне. И не в лучших выражениях. Лицо Пашкова в тот момент описанию просто не поддается. Дикое изумление с вытаращенными глазами и стоящими дыбом усами. Ошарашенный моим появлением, старпом даже перешел с пулеметной на нормальную человеческую речь:

— Паша? А ты откуда?

Я вытер со лба несуществующий пот. Обвел всех вокруг усталым взглядом. Судя по глазам окружающих, большая часть народа подвох почувствовала, но с какой стороны, не понимала. Нужен был сольный номер. И я начал.

— Откуда-откуда? От верблюда! Как будто не знаешь? Из штабной клоаки, естественно! Зае… я там песни СПНШа слушать. А потом, я же тебе говорил, на складе интенданту мыло не дали.

Судя по сморщившейся залысине Вали, он тщетно пытался припомнить сей факт. Не давая ему опомниться, я с нарастающим «раздражением» продолжил:

— Когда курили после подъема флага. Совсем заслужился, не помнишь ни черта. Валентин Сергеевич, ты на меня бочку не кати.

Старпом поскреб лысину. Махнул рукой.

— Ладно, не заводись. Что там в штабе?

И я завел монолог о штабе — козлах береговых, камбузах, нарядах, патрулях и всей остальной вечной флотской проблематике. Тут всегда есть, о чем поведать.

После того как старпом распустил всех из центрального поста, я подошел к нему и с проникновенной жалостью в голосе попросил:

— Валь! Спать хочу, дальше некуда. Вчера здорово посидели. А тут полдня в штабе промотался, голову на подушку не положил. Я после обеда на построение не выйду, подремлю?

Пашков, тактично не упоминая о концерте у моей двери, которого я «не слышал», и чувствуя свою вину передо мной, кивнул головой.

— Иди, отдыхай. Я Витька еще час назад в каюту отправил. Он тут голову на все приборы ронял. Да, а вечером приходи ко мне. Моя на грибы зовет.

И я с чистой совестью отправился спать.

Через четыре года, когда мы уже были гражданскими людьми, Витька, помогая Валентину на даче, рассказал ему, как я обвел его вокруг пальца. Пашков, по рассказам, хохотал, как безумный. А если бы он знал все.