Родное, родное железо

Родное, родное железо

Здесь трудно жирным, здесь тощим проще,

Здесь даже в зиму стоит жара,

И нету поля, и нету рощи,

И нет ни вечера, ни утра.

А. Городницкий. «Песенка подводников»

Рассказывать о подводном корабле да и вообще о любом плавсредстве очень трудно. Человеку, далекому от флота, ничего не понять. Думаю, что, услышав фразу типа «.личному составу сдать ПДУ и ИП на ЦДП НХСу.», особо впечатлительные дамы упадут в обморок, а мужчины начнут материться вполголоса. А уж если их ушей достигнет реплика вроде «…КГДУ срочно на ГЭУ для проведения НФИ и ТТП…» — драки не избежать. Но чтобы понять, что такое жизнь подводника, представлять себе подводный крейсер необходимо хотя бы приблизительно. Хотя бы в общем виде. Так что, начнем!

По сути, подводная лодка — один огромный механизм, в котором все взаимосвязано. Можно ненароком задеть тумблер в первом отсеке, и надолго обесточить какой-нибудь прибор в десятом или, по ошибке перекрыв клапан в восьмом, начать помаленьку топить пятый-бис отсек. На корабле возможно все! Стирать белье паром от турбины и хранить сало в торпедном аппарате, уютно дремать на работающей турбине и жарить яичницу в газоанализаторном приборе. Подводная лодка — место для осуществления самых невероятных возможностей.

Как любой театр начинается с вешалки, так и любой корабль начинается с пирса. Ржавые, некрашеные и полузатопленные, они все равно милы и желанны, словно вредная, но любимая жена. Именно к ним, тяжело дыша, приваливаются боками корабли после плавания, к ним голодно присасываются концами питания и швартовыми. На пирсе подводник слышит все новости и приказы, на нем вскидывает руку к козырьку для подъема флага, и его же красит в любое время дня и ночи перед визитами московских флотских начальников. В полярный день с пирса приятно половить рыбу, в полярную ночь надо скалывать лед и сгребать снег. Пирс не материален, а духовен, он — ощущение дома и всего, с ним связанного.

А уж непосредственно корабль начинается с трапа и его могучего стража — верхнего вахтенного. Одного взгляда на него хватает, чтобы проникнуться уважением к нашей славной истории и четко осознать: мы непобедимы. Дедовские валенки с галошами, засаленный тулуп с отцовского плеча, овеянная океанскими ветрами и потерявшая цвет шапка. Поверх всего спасательный жилет. Правда, этот атрибут навьючивается только по штормовой готовности. Да еще матроса пристегивают карабином к поручням ограждения рубки, чтобы его, бедолагу, ветром не унесло за борт и, наверное, чтобы не сбежал. С вооружением тоже все в порядке. Автомат на груди, магазин цепочкой прикован к автомату, подсумок перевязан и опечатан печатью командира корабля. Тут необходимо пояснить. Магазины, как правило, имеют свойство падать за борт и тонуть на немыслимой глубине. Не достать. Ну а подсумки опечатывают. В надежде, что побоится дисциплинированный матрос печать сорвать, и начальнику спокойнее. В наши нелегкие, но забавные времена, когда на Большой земле оружие продают эшелонами кому ни попадя, в нашей глуши за потерянный патрон смешивают с грязью всех, от вахтенного до командира. Если по совести, то это правильно, но не до абсурда же доводить? Да и к чему моряку оружие? Его и так бояться надо. Помните? Один матрос — взвод, два матроса — рота. Картину завершает красный обветренный нос, торчащий из всего этого нагромождения одежды и амуниции. Северный флот не подведет!

Идем дальше. Миновав верхнего вахтенного, протискиваемся в ограждение рубки. Поднимаемся на мостик. Гордый Андреевский флаг вопреки общепринятому мнению не реет. Он аккуратно обвернут боцманом вокруг флагштока, дабы не обтрепывался об антенны раньше установленного шкиперской службой срока. Страна у нас ныне небогатая, флагов на всех не напасешься, приходится экономить. Ну да ладно. Постояли, подергали за рынду, посмотрели и вниз. Ныряем в верхний рубочный люк. Он невысокий, метров десять. Каюсь, но точной высоты я уже не помню. Вот тут-то и начинается самое интересное.

Осмотры музеев принято начинать по порядку: первый зал, второй, третий, и так до конца. Так вот те, кто попадает на корабль традиционным путем, оказываются сразу в третьем отсеке. С него и начнем, ибо третий отсек нашего ракетоносца — это голова, мозг, мозжечок, гипофиз, да и огромная волосатая задница в конце концов, словом, все что угодно. Справа от люка скромная дверь с загадочной табличкой «ГКП». Главный командный пункт. Это тот самый центральный пост, место, где вершится судьба корабля. Тут проходят утренние и вечерние доклады командиров боевых частей, здесь командир корабля устраивает разносы подчиненным и дремлет в кресле, когда нечего делать. Если корабль стоит в базе, в центральном посту бдит дежурный по кораблю со своими вахтенными нукерами, а в море в него набивается такая пропасть народа, что и перечислять устанешь. Командир, механик, вахтенный офицер, оператор пульта общекорабельных систем, боцман, ракетчик, оператор БИП, мичман на вахтенном журнале и парочка матросов, на всякий случай. Кроме того, в самом центральном находится еще и штурманская рубка, где, естественно, пусто тоже не бывает. А если еще представить, что в поход вышла куча праздношатающихся проверяющих, которые обожают протирать штаны около начальства, то здесь просто плюнуть некуда. Ведь кроме людей на ГКП впихнут аппаратуры по максимуму. Куда только возможно. И если корабль считать городом, то центральный пост по количеству народа на квадратный метр смело может поспорить с городским базаром перед большим праздником. В принципе это можно отнести ко всему третьему отсеку. Именно в нем собрано почти все, что управляет кораблем.

Напротив центрального поста рубка акустиков. Спускаемся на среднюю палубу. Еще одна акустическая рубка с романтическим названием «Изумруд». Рубка связи, рубка СПС, еще какая-то выгородка братьев-акустиков. Вдоль левого борта сейфы с оружием, которое так редко вытаскивается наружу, что лично я, прослужив в одном экипаже десять лет, свой пистолет так и не подержал в руках ни разу.

Со средней палубы узкий и незаметный трап вниз. На нижнюю палубу. Родной подвал. Все свое. И хотя большую часть места занимает штурманский гиропост, самое основное внизу — мы. Пульт управления главной энергетической установкой. Пульт ГЭУ. Если иронически — «сердце ядерного исполина», если с точки зрения немеханических начальников — рассадник безобразий и сборище правонарушителей. Кому как. В нашем подвале мило и уютно. Можно заглянуть на ЦДП (смотрите словарь) к начхиму попить чайку или с той же целью к киповцам в их закуток. Можно, вытащив вахтенного матроса из трюма, приказать тому принести на пульт баночку огурцов или помидоров, благо овощные провизионки в нашем трюме, а ключи от них у матросов есть всегда. Можно выскочить во время вахты в свой гальюн, вместо того чтобы, стуча от нетерпения ногами по палубе, ждать подмену. Можно многое, с умом и без шума. Мы в подвале. Нас не видно сверху, что никак не гарантирует спокойную жизнь.

Пульт ГЭУ — любимый анус командования. Захотелось размять голосовые связки — покричи в «Каштан» на пульт, они там все равно безобразия безобразничают, им полезно. И еще любят командиры наши в море нагрянуть к нам с самой что ни на есть неожиданной проверкой, иногда даже похожей на налет ОМОНа на бандитскую «малину». Но мы привыкли. Это даже стало похожим на некое бесконечное спортивное состязание, в котором победитель не определяется, а вот проигравший всегда один, но не каждый день. Чего только мы не мастерили, чтобы лишний раз не подставляться перед командованием. И датчики на ступеньках, и дистанционный замедлитель открывания двери, чтобы успеть стряхнуть дремоту и сотворить деловые одухотворенные лица. Всего и не упомнишь. Любопытно, что все люксовские выгородки в приказном порядке всегда на замке. А вот у нас в том же приказном порядке замок из двери наоборот неоднократно выламывали. Странно как-то получается. Пульт управления целыми двумя реакторами должен быть проходным двором, а вот выгородка с дремлющим перед тремя лампочками мичманом — страшно секретный объект. Но пойдем дальше.

Сначала повернем налево. За переборочным люком находится 2-й отсек. Как говорят ныне, VIP-зона. Тут живет командир, в своем, как говорится, салоне. Салон — это, конечно, громко сказано, это всего лишь две совмещенные каюты, правда, с отдельным командирским гальюном. По некоторым слухам, некоторые командиры умудряются делать в герметично закрываемом гальюне замкнутую систему очистки воздуха, и после этого даже курить там. Но это только слухи. (Правда, когда я был командиром 10-го отсека, такой эксперимент в отсеке я произвел. И никто не унюхал.) В одной комнатке командирской каюты спальня, в другой — кабинет с диваном, письменным столом и холодильником. Как правило, в последние годы командиры пошли такие, что в одиночку в море их не отпускают, а если и отпускают, то все равно с «наседкой». Поэтому командир обречен в море почти всегда жить с кем-нибудь из начальников.

А напротив его двери вход в обиталище механика, командира БЧ-5. Там попроще. Просто каюта, но и с умывальником, и с холодильником. На верхней палубе есть еще пара кают, где живут акустики и командир отсека. Второй отсек — единственный, из которого в третий можно попасть двумя путями. Через стационарный люк на средней палубе и через такой же, который ведет прямо от кают верхней палубы в рубку акустиков, находящуюся уже в третьем отсеке. Сам второй отсек аккумуляторный и под палубой все место занимает аккумуляторная яма, с огромным количеством батарей, сколько их — сказать убоюсь, ибо это все еще военная тайна. На носовой переборке отсека висит красный ящик со страшной надписью «Перед входом в торпедный отсек выложить зажигательные принадлежности». Проникаешься осознанием момента. Глубоко вдыхаешь воздух и дергаешь кремальеру. Нагибаешься, и ты уже в первом отсеке.

Первый отсек — это просто до зубов вооруженный корабельный холодильник. Это верхняя палуба с шестью торпедными аппаратами, набитая простым, да и, чего греха таить, ядерным боезапасом, ну и нижняя палуба с единственным заслуживающим простого человеческого уважения объектом — гальюном. И хотя на многих кораблях гальюн есть и в каюте командира, этот носит гордое название «командирский гальюн», наверное, еще с первых кораблей проекта 667. А потому он почти всегда отдраен, чист и даже благоухает чем-нибудь, что вообще-то напрямую зависит от степени требовательности командира. Первый отсек — это традиционно самый холодный отсек на корабле. И то, что там практически нет постоянно работающих механизмов, и то, что именно он своими обводами рассекает толщу воды, сильно сказывается на климатических особенностях отсека. И хотя там часто несут вахту в ватниках, когда весь 5-бис отсек обливается потом, там все равно в нарушение всех инструкций живут во время похода. Это вообще присуще подводному крейсеру — жить на боевых постах. Живут в первом отсеке, кое-кто в третьем, все выгородки 4-го и 5-го отсеков облюбовываются офицерами и мичманами, стаскивающими туда матрасы и подушки и несущими вахту, практически не вставая с постели. И сколько ни ругается командование по этому поводу, все всегда остается по-прежнему. Так удобнее, и точка.

Отсеки 4-й и 5-й — царство БЧ-2. Ракетные шахты, выгородки, в которых спят мичманы, и жилые каюты, где спят все оставшиеся. Это отсеки вечной комфортной прохлады и стабильного климата. Баллистические ракеты — штуки серьезные, требуют нежного отношения и повседневного ухода, чем-то напоминая ученого-ботаника, который всегда боится простуды, а потому постоянно меряет температуру, давление и очень любит равномерную влажность. У ракетчиков свои холодильные машины, и поэтому, когда на корабле неожиданно срывает холодилки, у них в отсеках все равно приятно и прохладно. Вообще, ракетчики по большей части ребята хорошие, но немного напыщенные и переполненные осознанием собственной значимости и неимоверной секретности, что отчасти верно, но не совсем применимо на корабле, ибо даже последний матрос знает, что и где можно спрятать у них в отсеках. Тем не менее, следуя традиции, ракетчики очень стараются не пускать никого даже на свою нижнюю палубу, что по букве инструкции верно, а фактически глуповато. Еще у ракетчиков умиляет наличие мичманов, служебные обязанности которых порой заключаются только в приборке верхней палубы отсека и несении вахты самым простым вахтенным отсека. Но все это удивительно лишь на мой легкомысленный «механический» взгляд дилетанта-механика. А еще в 5-м отсеке каюта старпома. Место, где не только могут морально изнасиловать по самое «не хочу», но и выдать энное количество спирта-ректификата, а проще — шила. На этом все достопримечательности ракетных отсеков заканчиваются, если не задумываться о том, что их содержимое может разнести на молекулы весьма значительную часть территории потенциального противника.

Затем идет 5-бис отсек. Кому-то, да и мне самому, честно говоря, до сих пор кажется странным, что после 5-го отсека идет не 6-й, а какой-то промежуточный 5-бис. Но это как раз та флотская изюминка, которую надо просто принять, не пытаясь найти этому логическое обоснование. Сказали, что после 5 идет не 6, значит, так надо. Хотя истины ради, надо сказать, что на 667 А, то есть на «азухах», такого отсека не было, но в следующих модификациях он появился, скорее всего, чтобы не ломать концепцию и задурить вражеским разведкам голову. Но сам 5-бис отсек — это что-то особенное. Спальный вагон. Три палубы и трюм. Начнем с самого низа.

Трюм 5-бис — это одновременно и сокровищница, и отхожее место. Рядом с провизионками, одна из которых самая лакомая под названием «дефицитка», стоят ДУКи, те самые «говнометы», через которые комдив три, с завидной периодичностью выстреливает все корабельное дерьмо, скопившееся за неделю. Процедура эта очень важная и полезная, как и продувание гальюнов, и соперничает с ней по количеству миазмов, вырывающихся в воздух. Вот такой парадокс: пища рядом с дерьмом. На нижней палубе кроме матросско-мичманских кают и столовой личного состава расположено самое славное место на корабле — камбуз. Это место будто медом намазано. Вокруг него всегда вертятся и матросы, и мичманы, сюда строго по расписанию и без опозданий спускается доктор и помощник командира для снятия пробы, иногда залетают оба старпома, с той же целью, а из люка, ведущего на верхнюю палубу в гарсунку кают-компании офицеров, высовывается голова старшего кают-компании и тоже протягивается тарелка. Камбуз — это место, которое нужно всем и от которого все стараются откусить хоть немного. Вот только самим кокам-инструкторам и кокам из числа матросов сильно не позавидуешь. Пища готовится непрерывно. Все-таки четыре приема пищи в сутки, и это для целых трех смен. Обед начинается с 11 утра и за два часа надо накормить все три смены, перенакрывая столы в кают-компании и столовой личного состава, потом мытье посуды и котлов и снова готовка, чтобы уже в семь вечера смена села за стол. Два часа ужин, и снова надо быстренько убирать со столов, в двадцать три часа начинается вечерний чай, который будет плавно переходить в завтрак уже в четыре часа утра и до восьми утра, а тот плавно перетекать в обед уже нового дня.

Средняя палуба отсека — это офицерская палуба. Десяток двухместных кают, секретная часть, кают-компания с гарсункой, гальюн, ну и, естественно, сауна, где происходит, как говаривал наш замполит, приехавший с Черноморского флота досиживать пенсию, «помойка офицеров». Каюта офицеров походит на вагонное купе, там, правда, койки только с одной стороны, естественно, нет окна, зато есть стол-секретер и одежный шкаф пенального типа. Естественно, каюта офицера — это его жилище, приют, нора, если так можно выразиться, но не гарантия того, что она неприкосновенна.

Есть такое общекорабельное мероприятия, как «смотр корабля». Честно говоря, очень полезное и нужное дело. Однако очень сильно утрированное, как и все в Военно-морском флоте. Поэтому кроме осмотра чистоты и порядка в отсеках, выгородках и на боевых постах, начальникам, похоже, больше нравится осматривать каюты личного состава. Наверное, это правильно, но когда заместитель командира дивизии в чине «полковника» с огромным воодушевлением роется в шкафах офицеров, точно так же, как до этого выкидывал вещи из рундуков матросов, становится немного стыдновато. Не за себя, а за таких вот. «настоящих полковников». Мне лично было бы неприятно специально разыскивать в каюте офицера грязный «карась» и радоваться ему, как найденному на пляже золотому дублону.

Дальше кают-компания. Конечно, ей далеко до изысканных салонов старозаветных линкоров и крейсеров, ей даже далеко до кают-компаний обыкновенных БПК, но все же это помещение имеет право так называться. Четыре стола, два кресла-качалки, телевизор. Сама зона отдыха очень условно отделена от места приема пищи. В былые времена за стеклом на фоне панорамного рисунка с видом средней полосы от ветки к ветке перелетали канарейки, среди коряг ползали хомячки, а в уникальном заводском аквариуме плескались рыбешки. Ныне аквариум сух, как пустыня Гоби, а в живом уголке навалена документация. Это когда-то там наверху волновались и переживали за психику и здоровье подводников, а сейчас если что-то и делается, то только руками энтузиастов или просто по инерции. Да и сама кают-компания тоже давно утратила статус места, где любой офицер может чувствовать себя равным даже адмиралу и без оглядки на погоны выражать свое мнение. Кают-компания давно низведена до офицерской закусочной, где могут по приказу старпома не садиться за столы, пока не проснется и не придет командир, даже если смене до заступления на вахту осталось совсем немного. В кают-компании начальник может обложить по матери любого, кто, как говорится, «ниже его ростом», невзирая на легендарный статус этого помещения.

Отсюда заместитель или старпом может выгнать офицеров под каким угодно предлогом, даже в их свободное время, особенно если они, не дай бог, в море сами крутят какой-нибудь фильм, или, наоборот, нагнать матросов для проведения беседы или политинформации. Все это вкупе с техническим прогрессом привело к тому, что в мою последнюю боевую службу у половины офицеров были свои маленькие телевизоры и видеомагнитофоны, музыка и книги, а в кают-компанию ходили только для приема пищи или на какие-нибудь важные беседо-совещания.

Вот так и уходят вековые традиции офицерского флотского быта! Но не будем о грустном. Успокоим себя тем, что мы подводники, у нас тесно, и флотские традиции не всегда соответствуют атмосфере подводного корабля. Перейдем в сауну. Само собой, сауна маленькая, работающая от электрического тэна, но удобная и уютная. А на нашем корабле для нее вообще сделали закрываемый от всех малюсенький предбанник, в котором я своими руками сделал небольшой угловой столик, куда удобно класть не только мыло и мочалки, но еще удобнее ставить бутылку с пивом. И посидеть на скамейке, на которой помещается ровно три офицерские задницы средней упитанности. Сауна хороша всем, кроме одного. Для сорока с лишним офицеров она мала, и когда туда идет париться и мыться моя третья смена, удовольствие уже не то. Перегретая и переувлажненная парная, с запахом пота кучи народа большой радости уже не доставляет. Но это все-таки какая ни есть, а одна из небольших офицерских радостей на корабле. И ее услугами очень часто пользуются всякие начальники, выходящие в море «наседками», выпаривая командный зуд часами, в самое что ни на есть рабочее время.

Теперь пора на верхнюю палубу. Сразу над трапом, ведущим на нее, расположен люк в надстройку 5-бис отсека. Он, как и положено люку в отсеке живучести, предназначен для спасения личного состава. Но, слава богу, тонут корабли исключительно редко, и у этого люка есть не менее уважаемое предназначение. Через него на корабль грузят провиант и прочую хозяйственную поклажу. Погрузка продовольствия — это вообще отдельная песня. В процессе ее, зазевавшись на трапе, можно получить по хребту замороженной свиной тушей, а после погрузки крайне необходимо проверить всю надстройку корабля, где изобретательные матросы умудряются прятать десятки ящиков с консервами, надеясь на то, что после проверки хоть один, да не заметят. И как ни выстраивай во время погрузки рядом с матросами офицеров и мичманов, все равно что-то пропадет. И даже самые упертые интенданты, понимая это, стараются заложить этот самый процент пропажи в объем получаемой на складах снеди. Ничего не поделаешь! У матросов срочной службы прямо-таки генетическая тяга к пище насущной и созданию ее запасов на черный день.

А сразу после люка идут матросские шестиместные каюты, напротив умывальник и душ для личного состава, медицинский изолятор и одновременно жилище доктора, ну и самое желанное место большинства отравленных никотином — курилка. Почти всегда, разве что за исключением часов «собачьей вахты» после четырех утра коридор верхней палубы представляет собой очередь в курилку. Сама курилка рассчитана на четырех человек, но, как правило, там усаживается человек пять-шесть, а в пересменку и в небольшой перерыв между тревогами может набиться и десяток, после чего можно и не курить, все равно пропитаешься никотином, как губка водой. Демократии в очереди не существует. Точнее, она существует, но всевозможные старшие на борту — командир и старпомы — всегда идут вне очереди, даже если в этом нет необходимости. Это не совсем справедливо, но никуда от этого не денешься, а поднимать голос всегда получается себе дороже. И поэтому при смене вахт наиболее заядлые курильщики бегут к заветной курилке, не дожидаясь команды «Подвахтенным от мест отойти», чтобы если уж не покурить сразу, так хотя бы занять очередь в числе первых. И почти всегда там их сторожит либо замполит, либо помощник, а случается, и сам старпом, но народ это не останавливает никогда. А как живут курильщики на тактических лодках, на которых и курилок нет?! Да и стали они появляться только в последних проектах. Ужас! Три месяца без никотиновых палочек! Но, как ни крути, для здоровья полезно!

Кстати, насчет здоровья. Тут же почти по всему левому борту владения нашего эскулапа, короля салфеток, смоченных спиртом, для протирания шей личного состава, бессменного гостя камбуза и просто хорошего человека. На удивление доктора всегда пользуются большой любовью и уважением моряков всех категорий, и, как правило, оказываются исключительно приличными людьми. Говорят, что доктор тоже должен жить в каюте, но разве нормальный корабельный врач променяет двухкомнатную благоустроенную каюту с собственным гальюном и умывальником на тесную каморку с соседом, который, не дай бог, еще и храпит? Никогда! Да и больные на корабле явление не такое частое. И поэтому изолятор почти всегда занимает сам доктор. А больные чаще жалуются на зубы, изжогу, растянутые спины и банальные ушибы. Эпидемий и валового мора личного состава уже давненько не наблюдается, хотя форс-мажоры тоже приключаются. Но нечасто. А потому самые главные обязанности доктора в походе — это раздать на разводе салфеточку, чтобы протереть ей руки и шеи, осмотреть разок в неделю телеса матросов на предмет синяков и снять пробы на камбузе. Ну и, наверное, по мелочам скрасить жизнь командирам и начальникам баней с различными ароматическими маслами, и загоранием под ультрафиолетовой лампой. И после докторских апартаментов можно двигать дальше. В корму!

«…После 5-бис отсека для меня уже винты…», — так говорят многие люксы, снедаемые снобизмом, выкованным меж академическими стенами Фрунзенки или ВВМУПа, при этом забывая, что за последним жилым отсеком находится еще почти половина корабля, а если быть точнее, целых пять отсеков. Это все то, что позволяет ядерному гиганту, не побоюсь высокого слога, жить. Корма дает кораблю свет, воду, тепло, способность двигаться и попросту существовать. Но, отбросив в сторону вечные контры между механическими силами и люксами просто продолжим нашу общеобразовательную экскурсию.

Шестой, электротехнический, отсек. В общем-то, на трех палубах совсем неширокого отсека набита масса всякой всячины, впрочем, как и во всех энергетических отсеках. В шестом отсеке дремлют до поры до времени могучие дизеля, рядом с которыми можно посреди автономки неожиданно подышать свежим океанским воздухом во время пополнения запасов ВВД. На верхней палубе небольшая выгородка секретной документации, из которой мы иногда по тревогам умудрялись извлекать подремывающего мичмана-секретчика, замордованного в центральном посту до состояния раскатанного скалкой теста и оттого расползающегося по любой незаметной постороннему глазу горизонтальной поверхности. Тут же, на верхней палубе, находится и пост «ядерных солдат» БП-65. Пост управления системами и механизмами реакторного отсека. Пост как пост. Правда есть тут некая изюминка, в виде тамбур-шлюза, через который, по задумке конструкторов, должны выводить аварийные партии из реакторного отсека в случае самого нехорошего, что может случиться на корабле. К счастью, происшествия такого рода относительно редки, а поэтому тамбур-шлюз используется личным составом как душевая, что вызывает неизлечимую изжогу у командного состава корабля. Мол, воду драгоценную тратите и нарушаете все нормы ядерной безопасности, да и просто «нарушения нарушаете». Все это, наверное, правильно, но как не воспользоваться уютной кабинкой, которая изнутри сплошь из нержавейки, со скамеечкой, иллюминаторами в дверцах и душевыми соплами оригинальной конструкции, как раз для обмыва пораженных радиацией тел специальными физрастворами. Вот и пользуются спецтрюмные тамбур-шлюзом при молчаливом попустительстве командира и старшины отсека и на фоне вечной ярости центрального поста.

Шагнем через тамбур, и вот мы уже в сердце ядерного исполина. Реакторный отсек. Единственный отсек, где вахта постоянно не несется, а вахтенный просто периодически заходит проверить помещения, а остальное время наблюдает по приборам на БП-65 и посматривает на отсек в капризные видеокамеры, если они еще работают и им не скрутили «головы». Даже запах в отсеке особенный, не такой, как на всем корабле, более свежий и одновременно какой-то металлический. В отсеке есть два коридора по левому и правому борту. Коридор правого борта проходной, и через него народ попадает в корму, а левого — глухой и никуда не ведет. Под коридорами два трюма, набитых оборудованием, а ровно посредине отсека перемычка между коридорами, в которых находятся два люка в аппаратные выгородки правого и левого бортов. Как графоманят «особо одаренные» гражданские и не только писатели, открыв их, «можно войти в реактор» и увидеть «малиновые всполохи ядерного пламени». Бог им судья! В реактор «войти» невозможно как по определению, так и в силу конструктивных особенностей, а вот поставить ногу на крышку реактора вполне доступно. Для этого и надо пролезть в аппаратную, осмотреться, и даже не обладая глубокими знаниями материальной части, понять, что вот этот круг внизу, утыканный всевозможными трубками, стойками и кабелями, и есть та самая крышка реактора, под которой происходит цепная реакция деления. Аппаратные выгородки — это самые чистые помещения на корабле. Сверкающие титаном и нержавейкой выгородки чем-то напоминают операционные, которые надраивают раз от раза к каждой проверке, причем моют аппаратные сверху до низу белоснежной бязью, намоченной разведенным спиртом. И отвечают за аппаратные выгородки исключительно офицеры, за аппаратную правого борта — КГДУ-1, а левого — КГДУ-2. Это, естественно, не значит, что они там запираются и драят все в одиночку, нет, они просто работают наравне со спецтрюмными, присматривая, чтобы те не выжимали разведенный спирт прямиком в рот.

Суров и строг ритуал вскрытия аппаратных выгородок. Ядерная безопасность все ж таки! Тут и запись в вахтенном журнале, и получение разрешения командира, и обязательное прибытие механика. Все это правильно, и аппаратные всегда закрыты на внушительные замки и опечатаны. Только вот каждый командир отсека имеет и лишний слепок с печати, и замок, который можно пальцем открыть, да и до чего хорошо и удобно сушить в аппаратной намокшие на верхней вахте бушлаты и хранить отсечное имущество, которое на штатных местах свистнут так быстро, что и мигнуть не успеешь. И несмотря на эти безобидные бытовые хитрости, весь седьмой отсек, а аппаратные выгородки в особенности, являются тем местом, перед которым практически весь личный состав люксовых боевых частей испытывает безотчетный страх, ну прямо как дикари перед зажигалкой. И даже те офицеры и мичманы из числа штурманско-ракетных подразделений, которые по своей любознательности периодически забираются в седьмой отсек на экскурсию, минут через десять покидают его как-то очень быстро, пряча в глазах неподдельный испуг и стараясь побыстрее убраться подальше в нос корабля. А ведь при нормальной работе установки радиационный фон в аппаратной гораздо меньше, чем, например, на пляже у Москвы-реки.

За седьмым отсеком начинается турбинное царство. Это вотчина первого дивизиона БЧ-5, а сама турбогруппа является самым большим подразделением на корабле, превышая ненамного даже многочисленных «китайцев» — ракетчиков. Как-то раз мне довелось сходить в автономку командиром 8-го отсека, и я до сих пор испытываю чувство огромного уважения к тем офицерам и мичманам, которым довелось служить в турбинной группе. Даже самые жуткие бездельники хочешь не хочешь, а становились в турбинном отсеке пусть невольными, но трудягами. А какие колоритные люди встречались среди турбинистов! Наш старшина команды турбинистов, старший мичман, которого все называли только Григорьичем, был просто легендарной личностью. 36 боевых служб! Причем первую он осуществил матросом, еще в Гремихе, и даже помнил моего отца. Кряжистый, бородатый и неимоверно сильный физически, Григорьич знал турбинное дело так, что бывали случаи, когда проверяющие из штаба флота и из московского Техупра просто не шли проверять турбинные отсеки, услышав, что старшиной у нас Григорьич. Если Григорьич на месте — все в порядке, и нечего человека зря от дел отрывать. Вот и гоняли его в последние годы на самые ответственные выходы в море по всем экипажам дивизии по причине неуклонного и поступательного уменьшения специалистов во флотилии.

Описать и восьмой, и девятый отсек, чтобы было понятно для человека, никогда на лодке не бывавшего, сложно. Можно утонуть в загадочных терминах, и в конце концов получится не рассказ, а техническое описание. Начнем с того, что оба отсека абсолютно одинаковые, с единственным заметным отличием. Они как бы зеркально и наискосок расположены. Как и положено любому отсеку, у них есть верхняя палуба, на которой соответственно расположены БП-85 в восьмом отсеке и БП-95 в девятом. Это пульты управления системами и механизмами турбинных отсеков. На верхней палубе масса электрощитов и прочих агрегатов электротехнического дивизиона, отсечные вентиляторы, куча всевозможных общекорабельных железок, ну и, естественно, тамбур-шлюз. Тамбур-шлюзы турбинных отсеков — это второе банное место, где практически официально моется вся турбогруппа и даже часть офицеров БЧ-5. А все дело в том, что офицерская сауна в 5-бис отсеке мала, но это все-таки именно сауна. А вот в турбинном отсеке можно сотворить настоящую русскую парную, благо пара в турбине хватает. Все, что ниже верхней палубы, имеет общее название «машина». Царство пара, горячих и холодных трубопроводов, веретенного масла и эмульсий, оглушающего стука и безбрежных трюмов. «Машина» — это огромная электростанция, способная питать электроэнергией небольшой город, упрятанная, по сути, в довольно небольшой объем. А их на корабле целые две. Это ГТЗА (главный турбозубчатый агрегат), вращающий линию вала и винты, и АТГ (автономный турбогенератор), дающий кораблю то самое электричество, без которого он мертв. А в дополнение ко всему это сотни метров трубо- и паропроводов, десятки всевозможных насосов, россыпи сепараторов и клапанов, груды всевозможных цистерн и стены электрощитов.

Десятый отсек — это ностальгия, помноженная на первые лейтенантские воспоминания о своем самом первом в жизни отсеке, об украденном водолазном ноже и полностью разграбленном аварийном запасе пищи. Десятый отсек — это песня молодости и груды банок консервированной картошки за ГЭДами. Десятый отсек — это прохладный зад ракетного подводного крейсера, непроходимый люк в ВСУ (всплывающее спасательное устройство), упругое кресло в ВХЛке (водно-химическая лаборатория) и вечно неработающий токарный станок. Десятый — самый маленький отсек на корабле, но и, на мой сильно предвзятый взгляд бывшего его командира, самый симпатичный и уютный. С первого взгляда он тесен и неудобен. Кажется, что в него затолкали все, что не смогло уместиться в других отсеках, хотя это и не так. 10-й отсек — отсек живучести. Он тот, в который при аварии должна эвакуироваться вся корма, а при определенных обстоятельствах, наверное, и весь корабль, чтобы потом выходить наверх. Можно через ВСУ, но этого никто, кажется, на практике не проверял, да откровенно говоря, я бы и сам не советовал этого делать. Сколько мы на отработках с матросами ни пытались туда проникнуть в положенном количестве и снаряжении, ничего путного из этого не выходило. Либо кто-то застревал, либо мы банально не помещались там все. Поэтому основной спасатель народа — кормовой люк, тот самый, через который так и не смогли выбраться на «Курске» молодые лейтенанты.

До сих пор помню этот алгоритм. Надеть снаряжение, подключить аппараты ИДА-59 на дыхание в атмосферу, опустить тубус, открыть клапан сравнивания давления… и пошло-поехало. Тут же и два ГЭДа, и гальюн, уютный и чистый по причине того, что ходит в него и по-большому и по-маленькому только корма. Рядом и пресловутый токарный станок, который крутиться-то крутится, но вот ничего остального к нему не найти. Ну, может, пару ржавых резцов. А на нижней палубе грозно ворочаются сходящиеся в 10-м отсеке линии валов. В трюме рокочет помпа, при помощи которой я один раз здорово искупался в лейтенантские годы, ощутив на своей шкуре, что такое тонуть мгновенно, даже не успев сообразить, что же произошло. А ниже трюма десятого уже и не спустишься, а за кормовой переборкой отсека уже винты. Экскурсия закончилась. Дальше и на самом деле только винты и вода.

И тут сразу предвидится масса замечаний от особо привередливых и информированных читателей. А почему ничего не сказано о системе ВВД и количестве станций ЛОХ? Почему незаслуженно забыта КПС и никоим образом не рассказано о дифферентовочной системе корабля? И что особо возмущает, ни слова о системе гидравлики, и абсолютно отсутствуют тактико-технические характеристики ракетного комплекса корабля! А что уж вовсе непростительно для бывшего корабельного инженер-механика, абсолютно не раскрыта тема ядерной энергетической установки и параметров ее работы. И наверное, каждому читателю было бы интересно узнать, какая порода дерева используется в дейдвудных сальниках.

Вероятно, это будут очень резонные замечания, но это всего лишь рассказ, а не техническое описание корабля, всего лишь мизерная, поверхностная экскурсия, для тех, кто никогда не бывал в прочном корпусе.

А интересно, помнит ли кто еще, чему равно количество дырок на кожаных тапочках подводника, служившего на уходящем в вечность РПК СН 667 БДР проекта?