Партизанские методы
Партизанские методы
В приложении к журналу «Альгемайне швайцерише милитерцайтшрифт» за декабрь 1984 года была опубликована обстоятельная статья «Афганистан: 5 лет сопротивления и локальная война». Вот что там говорилось об основных элементах тактики моджахедов:
«Эксперты различают три вида операций, проводимых партизанами:
а) неожиданные террористические акции в городах или в их окрестностях, как, например, 6 августа 1984 года в столичном аэропорту, или же разрушение 24 августа 1984 года высоковольтной линии, обеспечивающей Кабул электроэнергией;
б) засады вдоль шоссейной кольцевой дороги с целью уничтожения транспортных колонн. При этом нужно различать заранее подготовленные и неподготовленные засады. Основной их целью является уничтожение заправщиков, которые обеспечивают боевую технику советских войск горючим. Применяемые в данных операциях тактика и вооружение предельно просты:
1) колонна останавливается с помощью минирования дороги;
2) группа, вооруженная АК-47 и РПГ-7, открывает огонь по советским БМП и прежде всего по заправщикам;
3) ее прикрывает огнем группа снайперов;
4) для уничтожения заправщиков используются также минометы калибра 82 мм;
5) из крупнокалиберных пулеметов ведется огонь по советским вертолетам и истребителям-бомбардировщикам. С этой целью, по возможности на различных высотах, создаются две огневые позиции. Огонь из первого пулемета вынуждает советские вертолеты демаскировать себя при влете в долину. В это время второй пулемет, находящийся выше, берет их под обстрел. Так как вертолеты Ми-24 не имеют броневой защиты сверху, то, применяя данную тактику, моджахеды уже неоднократно сбивали их. То же самое относится и к истребителям-бомбардировщикам;
в) третьим видом операций является оборона долин в ходе наступлений советских войск. Непосредственно перед наступлением проводится эвакуация населения долины. Так, например, в 1981 году из долины Панджшер с помощью автобусов в Кабул были эвакуированы 20–35 тыс. человек. После успешного отражения наступления советских войск население опять же на автобусах возвратилось в долину.
После эвакуации населения моджахеды покидают центральную часть долины. Как только наступающие советские войска входят в долину, они из боковых ущелий бьют войскам во фланги и в тыл».
Конечно, эта цитата не отражает всего разнообразия тактики вооруженной оппозиции. Арсенал средств и методов ведения войны постоянно обогащался. Только в первые зимние месяцы 1980 года оппозиция еще делала попытки противостоять ОКСВ довольно крупными силами. Но уже с лета перешла на иную тактику, сулившую куда меньшие потери, — к партизанским действиям небольшими группами.
Хотя, разумеется, это не было правилом без исключений. В приграничных с Пакистаном провинциях Кунар, Нангархар, Пактия, Пактика, в округе Хост и вблизи Кандагара мятежники имели группировки по несколько тысяч человек. Причем они действовали на протяжении всех девяти военных лет. Здесь оппозиция не могла опасаться окружения и полного разгрома — в случае чего отряды могли быстро уйти в Пакистан.
Имелись у мятежников и базовые районы с постоянными гарнизонами, развитой сетью оборонительных инженерных сооружений, прикрытием средствами ПВО. Тут же находились склады, госпитали, ремонтные мастерские. Все скрывалось, как правило, в ущельях, пещерах и т. п.
Перевалочные базы и пункты — еще одна особенность войны. Размещались они на караванных маршрутах близ границ с Пакистаном и Ираном, а многие — и на территории ДРА. Тут перегружались оружие, боеприпасы и прочее снаряжение, направленное оппозиционным силам.
Как воевали «духи»? До зимы 83-го вели активные действия весной, летом и осенью, а едва наступали холода, уходили за границу, где отдыхали, пополняли свои ряды, обучались военному ремеслу под руководством иностранных инструкторов. Зима, таким образом, давала передышку воюющим сторонам. И вот зимой 83-го многие формирования впервые не покинули Афганистан. Их руководители в Пешаваре и других местах категорически запретили им это. Война таким образом стала круглогодичной.
Боевые формирования оппозиции не имели строго определенной структуры и численности. Они были неодинаковыми в различных районах. Основным тактическим звеном оппозиции считалась группа численностью от 20 до 50 человек. Ее возглавлял авторитетный, прошедший военную подготовку командир, имевший заместителя и нескольких телохранителей (они же являлись репрессивным аппаратом группы). Группа включала 3–4 разведчиков (наблюдателей), 2–3 боевые подгруппы, расчеты крупнокалиберных пулеметов, минометов, гранатометов. Наводчики тяжелого орудия, минеры, связисты проходили подготовку в Пакистане в специальных учебных центрах.
В случае необходим эсти для выполнения сложных задач несколько групп объединялись в отряды, численность которых составляла 160–200 человек.
Все было четко продумано. Группы и отряды имели оружие, вес которого позволял возить его вьючными животными и переносить в разобранном виде.
Основным стрелковым оружием были автоматы Калашникова китайского и египетского производства, а также советские, добытые в афганских частях. Были также американские винтовки, автоматы западногерманского, английского, шведского и израильского производства.
Широко использовались крупнокалиберные пулеметы ДШК, ручные протизстанковые гранатометы китайского, швейцарского, немецкого, американского, французского, израильского производства, безоткатные орудия. Минометы калибра 60–82 мм имела почти каждая группа. С начала 1984 года появилось большое количество китайских реактивных снарядов и пусковые установки к ним. Основная масса реактивных снарядов запускалась с помощью примитивных механизмов или вообще с земли.
В качестве средств ПВО применялись крупнокалиберные пулеметы, зенитные установки, переносные зенитные комплексы «Стрела» египетского и китайского производства. Позднее появились американские «Стингеры» и английские ракеты «Блоупайп». Было и большое количество мин: итальянских, американских, английских. Наиболее широко применялись мины в пластмассовом корпусе, а также фугасы с дистанционным управлением и радиоуправляемые мины. Часто использовались и мины-сюрпризы кустарного производства в виде японских термосов, малогабаритных приемников и прочего…
Мятежники вынудили 40-ю армию, как гласит один из источников, составленных советскими военными специалистами, «сосредоточить значительное количество своих сил на несении охраны важных военных и экономических объектов, режимных зон и коммуникаций, а также выделять значительные силы на сопровождение колонн. Это не позволило применять более широко и массированно соединения и части ОКСВ при проведении крупных войсковых операций. Так, например, на 1 июля 1986 года в составе армии всего имелось 133 батальона и дивизиона. Из них 82 батальона (или 61,7 %) выполняли охранные функции, 23 батальона охраняли коммуникации, 14 — аэродромы, 23 — различные военные и экономические объекты, 22 — местные органы власти. К ведению же активных действий по всей территории страны можно было привлечь только 51 батальон…»
Однако и 51 батальон наносил огромный ущерб стране, где шла война. Отсюда и такое количество жертв среди афганского населения — около (или более) миллиона.
В заключительной фазе войны с участием ОКСВ важным фактором стало все более широкое применение моджахедами ПЗРК «Стингер». В специальном докладе армии США[8] по этому поводу говорилось даже, что применение ракет «Стингер» «изменило характер боя» и стало «решающим оружием войны». В докладе утверждалось, что за период с сентября 1986 года по февраль 1989 года афганскому сопротивлению было отправлено до тысячи ракет «Стингер». Приводились характеристики этого вида вооружений: ракета весит 34,5 фунта, запускается с плеча, максимальная дальность ее полета — 3,1 мили.
Если верить этому же документу, то партизаны сбили 269 самолетов и вертолетов в результате 340 запусков этих ракет, то есть в среднем процент попадания составил 79 %, «что является необычайно высоким уровнем по американским стандартам». В докладе указывается, что даже после того, как Советы стали использовать ложные тепловые цели и другие контрмеры, партизаны продолжали сбивать самолеты. Они научились устраивать засады вдоль известных авиамаршрутов.
Также говорится, что другой урок, извлеченный из войны в Афганистане, состоял в том, что господство в воздушном пространстве имеет такое же жизненно важное значение в партизанской войне «малой интенсивности», как и в обычной войне. В докладе сделан вывод, что после введения в бои «Стингеров» партизаны смогли транспортировать и эффективно использовать другое оружие, такое, как минометы, противотанковые снаряды и безоткатные орудия.
Выше мы рассказывали о том, что из себя представлял популярный полевой командир Ахмад Шах Масуд. Здесь же хочется представить другого известного деятеля вооруженной оппозиции, известного под именем Туран (капитан) Исмаил-хан. Как и Ахмад Шах, он отличался умелыми действиями против советских войск и правительственной армии.
Родился этот человек в 1950 году в уезде Шинданд (провинция Герат). После окончания лицея учился в военном училище в Кабуле. В 1974 году был направлен для прохождения службы в зенитное подразделение 17-й пехотной дивизии, дислоцированной в Герате. Тогда, как отмечают его сослуживцы, Исмаил не занимал определенной политической позиции и не был особенно истовым мусульманином. Его партизанская карьера началась в марте 1979 года во время знаменитого гератского мятежа, когда Исмаилу посчастливилось сбить один из штурмовиков, участвовавших в бомбардировке восставшей дивизии. Это сразу сделало капитана заметной фигурой. После подавления мятежа он ушел к моджахедам, в группу Камаля Гульбагаза («Исламское общество Афганистана»), действовавшую вблизи Герата. Начинал как рядовой моджахед, однако со временем его военные знания, грамотность и дисциплинированность были замечены и оценены. Сам глава ИОА профессор богословия Б. Раббани, подыскивая достойного кандидата на роль местного эмира, несколько раз встречался с бывшим зенитчиком и в итоге именно на нем остановил свой выбор. В Пакистане Туран Исмаил был представлен военным советникам из США.
Став эмиром от ИОА на западе Афганистана (в его «зону ответственности» входили семь провинций), Исмаил к началу 1985 года превратился в грозного противника госвласти. По популярности и по наносимому им урону он занимал второе место в «табели о рангах» среди всех полевых командиров после Ахмад Шаха Масуда.
Люди, близко наблюдавшие Исмаила, также отмечали, что это правоверный мусульманин: не курит, не пьет, не нюхает «травку».
Структура его подразделений предусматривала наличие нескольких отделов (или департаментов): политического, разведки и контрразведки, финансового, пропаганды и агитации, кадров. Высшим органом явился совет эмиратства. Наибольшим влиянием в середине 80-х Туран Исмаил пользовался в провинции Герат, где контролировал почти все уезды и значительную часть провинциального центра. В 1986 году здесь насчитывалось до 5 тысяч членов ИОА, под ружьем постоянно находились до трех тысяч из них.
Точно так же, как и Ахмад Шах, Исмаил сумел внедрить своих людей в органы госбезопасности, имел агентуру и в штабе 17-й пехотной дивизии. Таким образом, он был прекрасно осведомлен обо всем том, что замышлялось против него в Герате. Ему ничего не стоило добыть запасные детали для трофейной советской техники и оружия. Только в отличие от своего партнера Исмаил-хан никогда не вступал в переговоры с госвластью и советскими представителями. Он действительно был самым настоящим «непримиримым».
Из дневника В. Снегирева: Ночная поездка в район кишлака Мирбачакот.
Лязг гусениц. Пыль. Броня. Бегущий впереди колонны на привязи со связанными сзади руками местный подросток Гулям Сахи. Он выполняет роль наводчика.
Встающее солнце. Жерла тяжелых пушек — беспощадные, мертвые, изрыгающие смерть. Задранные хоботы минометов, сеющие смерть. Шакальи силуэты боевых вертолетов, рыскающие по небу и несущие смерть. Танки в пшеничных полях.
И ясное, сразу жаркое утро.
Все деревни на огромном пространстве окружены броней. Редкие выстрелы.
Первый пленный. Наводчик опознал в нем врага. Афганец одет прилично. Оружия при нем нет, есть какие-то потертые справки. С ним разговаривают хадовцы — ласково, почти по-товарищески.
Глаза арестованного — белесые, выцветшие, в них — любопытство, наивный какой-то свет. Он и трое хадовцев сидят на обочине, беседуют. При моем появлении все дружески мне кивают. Хорошая, добрая компания. «Вы кто?» — наивно спрашиваю я. «Друг, — радостно отвечает он. — Я друг». Это хорошо, что друг. Хорошее солнечное утро, и рядом друзья. А пушки в посевах — это нелепость.
Сидевший слева от пленного полуобнял его и что-то доверительное говорит, нашептывает ему. Второй заходит сзади, неторопливо снимает с головы пленного чалму, разматывает ее, скручивает жгутом. Набрасывает ему на горло. Стягивает. Сильнее. Еще сильнее.
Хорошая дружеская компания. Все улыбаются, кроме пленного, который хрипит и выдавливает только одно слово: «Салам». Его глаза вылезают из орбит. «Салам», — хрипит он, будто уже здоровается с аллахом.
Щебечут птицы, и солнце празднично сияет полям, деревням и рощам.
* * *
…Дневниковые записи часто оставляют тягостное впечатление. Случайно ли оно? Можно ли считать все увиденное и с тех пор навсегда впечатанное в мою память нетипичным для афганской войны? Нет, отвечаю я на этот вопрос. Я никогда не страдал болезненным воображением, а мое зрение никогда не выискивало в окружающей жизни только черные краски.
Та запись сделана неподалеку от Баграма. Здешняя «зеленка» — обширная зона садов и виноградников — все годы войны оставалась очагом напряжения. Отсюда небольшие отряды «духов» внезапно налетали на дорогу Кабул — Саланг, на авиабазу, отсюда обстреливали расположенные в окрестностях гарнизоны наших и афганских войск. Баграмская «зеленка» смыкалась с чарикарской, а дальше было рукой подать до знаменитого Пандж1иерского ущелья. Так что приток свежих сил, оружия и боеприпасов баграмским отрядам был гарантирован, и потому война там не прекращалась ни на день.
Хотя только ли поэтому? Обратим внимание: в районе Баграма, где в ограниченной горными хребтами долине дислоцировалась уйма войск, в этом нашпигованном оружием районе все девять лет человеческая мясорубка действовала практически безостановочно. Казалось, должно быть наоборот: тысячные массы солдат, скопление брони должны были явиться гарантом мирной жизни, должны были устрашить, отрезвить «духов». Нет… Партизанская война, вспыхнув сразу после ввода наших войск, не утихала до самого конца.
И так происходило не только здесь. За редким исключением война ожесточеннее всего была именно там, где находились наши солдаты. Чем больше солдат, тем больше было стрельбы, тем сильнее служили они раздражающим фактором, тем больше потерь, тем беспокойнее становилась жизнь мирного населения. Так было и под Кундузом, и под Кандагаром, и под Гератом…
Война рождала войну, получался заколдованный круг.
В баграмской дивизии мне предложили встретиться с захваченным накануне возле кишлака террористом. Я в то время уже начинал потихоньку избавляться от блаженного убеждения насчет существования «белых» и «красных», «врагов» афганского народа и его «друзей». А ведь еще год назад весь здешний мир был у меня строго поделен надвое: по эту сторону баррикады находились те, кто за революцию, а значит, за счастье для своей родины, по другую сторону — те, кто против.
И разве один я был такой, с мозгами набекрень?
…Привели этого самого террориста. Уже с первых слов стало ясно, что его судьба никак не укладывается в прокрустово ложе удобных стереотипных представлений. Террорист выглядел лет на шестнадцать, он был худ, бос и грязен. Смуглое лицо его было, словно мукой, присыпано светлой пылью. Карие глаза смотрели не на мир, а куда-то внутрь себя — наверное, такие глаза бывают у фанатиков. Мне показалось: поставь его тогда к стенке — не испугается, не запросит пощады, вообще не выразит никаких эмоций. Все так же будет смотреть внутрь себя загадочными холодными глазами.
— Мое имя — Гулям Сахи, — сказал он. — Я работал у помещика за 500 афгани в месяц. Однажды мне сказали: «Ты уже мужчина, пора идти на священную войну против неверных». Дали мне «бур» и зачислили в отряд Хаджи Кадыра.
На днях четырнадцать из нас получили приказ бросить гранаты в толпу на базаре. Мне дали две гранаты. Но, слава всевышнему, в толпе меня узнали партактивисты и отобрали гранаты. В своей деятельности я раскаиваюсь…
Вся ли это была правда или только ничтожная ее часть — кто знает… Когда его схватили, Гулям Сахи сказал: гранаты он нашел и нес их на базар, чтобы продать. Судя по кровоподтекам, его крепко били. Местные партактивисты уверяют, будто недавно он в них стрелял.
Дальше у нас был такой разговор (цитирую по записной книжке):
— Почему ты воюешь против народной власти?
— Мы только охраняем от неверных наши кишлаки.
— Знаешь ли ты, что такое Апрельская революция?
— Не знаю. Никогда не слышал об этом.
— Зачем сюда пришла Советская Армия?
— Чтобы защитить нас он американцев, китайцев, пакистанцев.
— Но тогда зачем вы стреляете по советским?
— Я не стрелял. Я только охранял свой кишлак.
Данные, которые выудили из этого парнишки, послужили основанием принять решение о проведении операции против Хаджи Кадыра.
Рано утром, еще до восхода солнца, десятки боевых машин пехоты, танки, артиллерийские орудия с тягачами, подняв тучи пыли, со страшным грохотом двинулись туда, куда их вел бежавший на привязи, как собачонка, пленный подросток Гулям Сахи. Привязанный к головной БМП, он обреченно трусил перед ней, и зрелище это, открывшее ясное летнее утро, удручало и мучило меня, будто я самолично посадил мальчишку на цепь.
Его непременно ждала сегодня смерть. Его убьют либо наши — если заведет не туда, либо свои — если выведет к ним.
…Сколько раз потом я буду сталкиваться с грязной изнанкой войны, но то чистое утро, вскоре изуродованное, искромсанное стальными гусеницами, запомнил навсегда. Будто по мне самому проехали гусеницы…
Какой она была, эта операция? Такой же, как другие: мощной, беспощадной и… никчемной. В ходе артиллерийской подготовки, бомбо-штурмовых ударов (БШУ), танковых атак — а это как правило предшествовало любой операции — погибали не успевшие укрыться или покинуть опасный район крестьяне; осколки и пули убивали их скот, танковые гусеницы уродовали возделанные с гигантским трудом поля, сминали виноградники, разрушали сооруженные руками десятков поколений ирригационные системы. Следом шли цепи мотострелков или десантников — эти тоже порой не разбирались, кто мирный, а кто враг, да и поди разберись, когда кругом все чужое, откуда-то кто-то стреляет, страшно, а жить очень хочется.
…Чем же закончилась эта конкретная операция? Артобстрел и БШУ в пыль стерли кишлак, оставив без крова около сотни людей. Чью сторону после этого взяли уцелевшие крестьяне, которые еще вчера соблюдали нейтралитет? На душманских минах подорвались танк и два бронетранспортера: трое убитых и десять раненых.
А противник? Того и след простыл. Возможно, «духи» ушли в горы еще вчера, прослышав о захвате Гуляма Сахи. Возможно, углядев издалека перемещение массы войск, спрятались в кяризах и преспокойно там пересидели весь этот шум-тарарам.
А еще, возможно, что там их и не было, а просто пленный подросток Гулям Сахи, не выдержав побоев, «признал» то, чего не существует. Правда, хадовцам передали несколько захваченных в ходе операции крестьян, в которых агенты якобы узнали душманов. Но кто знает, были ли они на самом деле врагами, а не жертвами оговора? Агенты получали деньги, а деньги нужно отрабатывать…
При прочесывании кишлаков, в которых по данным разведки были «духи», в девяти случаях из десяти обнаружить их не удавалось. Да и как разобрать: «духи» вот эти бородачи, смиренно сидящие на корточках у дувалов, или нет? Услышали рокот моторов — спрятали свои автоматы и «буры» — и вот они уже просто крестьяне. А пройдут солдаты, бородачи быстренько достанут оружие и тихонько следом, чтобы где-нибудь в укромном месте устроить засаду. И вправду — «духи», хорошо кто-то придумал.
На прочесывание блокированных нашими войсками районов часто бросали афганские части или же партактивистов, хадовцев, царандоевцев. Если шли наши, то обычно где-нибудь рядом в бронемашинах, у смотрового окна, сидел агент-наводчик из местных. Мимо проводили пленных, подозреваемых в связях с моджахедами, и он указывал, кого казнить, а кого миловать.
Я не оговорился, именно — казнить, здесь же, на месте, без всякого суда и следствия. Так происходило сплошь и рядом. Война-то ведь называлась необъявленной, формально ее как бы и не было, а значит, не было и пленных.
В первые месяцы, да и позже, многие наши командиры, захватив либо явных «духов», либо чаще всего подозреваемых в связях с ними, ломали голову: куда их девать? Обращались с вопросами «наверх», оттуда им отвечали: сами решайте. Вот и решали в соответствии с собственными представлениями о добре и зле. Иногда расстреливали, чаще сдавали хадовцам, если те оказывались близко.
Чтобы определить «дух» или «не дух», первым делом срывали с правого плеча рубашку. Если на коже был виден синяк — все становилось ясно. Синяк образовывался от сильной отдачи при стрельбе из «бура».
Помню, в один из вечеров лета 81-го в расположении саперного полка смотрели мы фильм. Экран был натянут между двумя машинами, прямо под открытым небом. Вдруг невдалеке послышался шум. Видим: прапорщик агитотряда тащит за шиворот насмерть перепуганного мальчонку лет десяти. «Это, — говорит, — шпион. Поймал его рядом с полком — он вел наблюдение. Расстрелять немедленно!» Позвали переводчика. Мальчонка, обмирая от страха, объяснил, что он всегда пасет здесь овец. Действительно, на склоне холма в сумерках виднелась небольшая отара. А прапорщик все хрипит: «Расстрелять!» И хватается за автомат. Только вмешательство подполковника Шершнева спасло парнишку от верной гибели. Об этом человеке речь у нас пойдет дальше.