«Пишите, что проситесь добровольно…»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Пишите, что проситесь добровольно…»

— Знали вы тогда, зачем и почему вошли с оружием в Афганистан? — спрашивали мы у многих москвичей, кто в числе первых солдат оказался на территории суверенного соседнего государства. — И вообще, чем памятен лично вам ввод войск, что вы при этом ощущали?

Андрей Лагунов, рядовой: В 1979 году я окончил Московский радиотехнический техникум, защитил диплом — и в армию. Попал в мотострелковый полк. Еще в ноябре прошел слух — пойдем за границу. Слух, он и есть слух… Тем не менее полк доукомплектовали до полного состава, в начале декабря погрузили в эшелоны и отправили в Термез. Нам заменили обмундирование, оружие — вместо автоматов АК-47 выдали новенькие «Калашниковы», калибра 5,45 мм.

Недели три стояли. Ребята полагали: предстоят учения, маневры. Приехали в расположение части какие-то генералы. Нас построили. Один генерал что-то прокричал, толком мы и не разобрали. Вроде идем выполнять интернациональный долг в Афганистан.

Объявили готовность номер один. Пересекли Государственную границу. Я находился в составе зенитно-ракетной артиллерийской батареи. Были у нас зенитные четырехствольные установки, в них — локационные устройства, я выполнял функции старшего мастера счетно-решающего прибора. Шли до Кабула, не торопясь. Что происходит в Афганистане, почему мы здесь — ничего не знали. Никто нам не рассказывал, не объяснял.

Местное население не проявляло никакой враждебности. Пацаны мал-мала меньше подбегали к машинам, выкрикивали: «Шурави, шурави!», попрошайничали. Мы раздавали жителям кишлаков хлеб, консервы. Бросалась в глаза страшная бедность.

Николай Ковтун, младший сержант: Был я еще в учебке. Помню ротную шутку: «Пойдешь служить, куда Макар телят не ганивал»… Так и вышло.

Стал я механиком-водителем танка. Два месяца прослужил, участвовал в дивизионных учениях. В декабре стали формировать полк средних танков. Кто-то обмолвился: «На юг пойдем». «Скоро не ждите писем», — сообщил я домой. Никто ничего нам не объявлял — куда, зачем, по какому поводу.

На берегу Амударьи неделю стояли. Автоматы нам заменили, дали новые, с откидными прикладами, десантные, также гранаты, пулеметные кассеты. Велели закрасить все опознавательные знаки на машинах, экипировали нас в форму без лычек и погон.

Командир полка зачитал приказ: «Совершаем марш в Демократическую Республику Афганистан для выполнения интернационального долга». Приказ есть приказ. Никто не сомневался, что так надо. Подробностей, однако, никаких не знали. Опять же слух прошел: «Если мы не войдем первыми, войдут американцы. Во что бы то ни стало надо их опередить».

Илья Герасимато, младший сержант: Хочу отметить: настрой у нас был боевой. Я отслужил уже год, в Афганистан вошел в составе мотострелковой части. Хотя мы и не знали, какие политические цели преследует наше государство в Афганистане, но понимали, что от нас требуется. Мы выполняли солдатский долг, и этим все сказано.

Но вот не могу забыть… Перед самой отправкой в Афганистан собрал нас замполит и напутствовал: «Мы пройдем по Афганистану огнем и мечом». А комбат добавил: «На один выстрел отвечайте всеми стволами». Если правду писать, надо и о таких офицерах говорить.

Алексей Прилип, сержант: Служил я в пехотном полку командиром отделения разведки. Если откровенно, как на духу, то в суматохе и сумбуре войну я поначалу никак не воспринял. Провожали нас из города, где стояли, торжественно, с музыкой и плачем. Так и запомнилось — бравурная музыка и слезы женщин. Дивизия наша была доукомплектована, мы ее резко начали разворачивать. Куда, зачем? Никто ничего не знал. Погрузили в эшелоны, 7 суток до Ташкента — выгрузили на голую землю. Кто сумел захватить матрацы, кто их не взял или потерял. Переспали кое-как в палатках. Дивизия ушла через границу, а нас, разведчиков, отобрали 38 человек и отправили в Кушку. Посадили в бэтээры, более суток шли по афганской земле без сухпая — так мы сухой паек называли. Забыли выдать, что ли…

Игорь Грошенков, старший сержант: Призвался я в десантные войска. Здесь особая дисциплина, особая подготовка.

С июля стали «сажать» полк на повышенную боевую готовность. В ноябре особенно сильно стали гонять: всесторонняя физическая подготовка, стрельбы, приведение в отличное состояние БМД — боевых машин десанта. Еле ноги таскали, а мы ребята крепкие.

В начале декабря заменили оборудование. Отобрали тельняшки, дали другое нижнее белье. Десантные эмблемы стерли с техники, взамен — эмблемы летчиков.

Несколько раз объявляли боевую тревогу. Загружали в самолеты технику, садились сами. Потом давался отбой. Но иногда даже спали с автоматами. Напряжение ощущалось большое.

В один из дней полк вновь подняли по тревоге. Мы выдвинулись на аэродром. Бежим, а сами посмеиваемся: опять, наверное, отменят. Сколько раз уж так было. Помню, старушка на пути попалась: «Что, сынки, никак война началась?» Мы ей в ответ шутливо: «Не дрейфь, бабуся»… В общем, всерьез ситуацию не воспринимали.

Загрузили технику. Сели сами. Заработали двигатели. Взлетели. Да, это уже серьезно. Приземлились мы в Кабуле. Уже темно было, прохладно. Встретил нас человек в форме офицера афганской армии, прекрасно говоривший по-русски. Догадались — наш советник или кто он там… Он отдал распоряжение занять позицию на въезде в Кабул.

В первую ночь слышали стрельбу, взрывы. Бросилась в глаза страшная неразбериха. Никто из начальства, которое мы видели, ничего толком не знал. Приказы отдавались и тут же отменялись.

Спали мы первые ночи в ямах, над которыми растянули брезент. На дно стелили матрацы — вот и все. И постоянно слышали: «На несколько часов опередили американцев»… Тогда мы всему верили — информации извне не получали никакой.

Сергей Горбачев, сержант: Я осеннего призыва 1979-го. Тоже десантник, командир БМД. Базировался наш полк в Средней Азии. Решили из нас, новобранцев, создать новое подразделение: ДШБ (десантно-штурмовую бригаду). Цель— внезапный захват плацдарма противника с помощью вертолетов до подхода основных сил.

И декабря около трех часов сыграли тревогу. Нам ничего не объяснили. Полностью выдали новенькую амуницию. Накануне мы приняли присягу, получили оружие. Продержали нас на аэродроме целый день без еды. И только к ночи отправили обратно в казарму. Мы, признаться, обрадовались — тревога-то учебная.

На следующий день — в вертолеты. Куда-то летим. Опять без еды. Сели в Туркмении. Здесь уже вечером наконец-то получили сухпай.

На следующий день (извините, чго так монотонно рассказываю) опять в вертолеты — и на границу. Пустыня, песок с глиной. Только здесь просочилось: идем, вернее, летим в Афганистан.

Ситуацию воспринимали по-детски, даже с радостью. Все нам, зеленым юнцам, было внове, интересно: и как лопатой насыпали патроны в рюкзаки, и как получали гранаты с «рогатками» — хитрыми такими штуками, оказалось, запалами.

В пустыне наконец начали интенсивно заниматься, обучаться военному ремеслу. Ушло на это недели две с половиной. Срок, сами понимаете, ерундовый. Однако и за эти дни намучились. Дело даже не в резко возросших физических нагрузках, а в том, что помыться было негде. Спали в одежде, на ветках саксаула, в палатках. Но настроение было хорошее — мальчишки играли в войну.

1 января в 6.00 подняли по тревоге. Полетели через границу в Герат. Там уже были наши войска. Оттуда — в Кандагар. Армада Ми-6 и Ми-8 приземлилась на окраине этого города, где мы оказались первыми советскими солдатами. Игры кончились. Начиналась настоящая война.

Валерий Сергеев, рядовой: В Кабул прилетели 27 декабря примерно в 16 часов. Аэродром, если мне не изменяет память, еще не охранялся нашими частями. А десантники продолжали прибывать. На нас, похоже, делалась основная ставка. Не обошлось без ЧП. При подлете к Кабулу потерпел аварию ИЛ-76, на борту которого находилось около семидесяти ребят. Говорили, все погибли…

Что я чувствовал тогда? Ничего особенного. Как военный, я был готов к выполнению задач, а душа ко всему этому не лежала.

Михаил Мусатов, сержант: Наша отдельная саперная рота входила в Афганистан через Памир, минуя перевалы. Если говорить об этой «необъявленной войне» как ее тогда еще не называли: был приказ, мы исполняли воинский долг. Не в оправдание говорю, ибо оправдываться нам не в чем. Мы ведь солдаты. Спрашивать надо с тех, кто нас посылал.

Когда входили, нас встречали одетые буквально в рубища жители кишлаков. У каждого в руках был китайский фонарик или какой-то другой предмет — для обмена. Такой, с позволения сказать, «обмен» начался между нами и афганцами буквально с первых дней.

Андрей Щербаков, рядовой: Не было ощущения, что идем на войну. В феврале 80-го подняли нас по тревоге. Спешка, суета, многие машины не завелись. Видимо, проверяли нашу боевую готовность.

Когда ехали в эшелоне в Термез, на остановке мой «Урал» (я водителем был) неожиданно упал на рельсы. Плохо закрепили, очевидно. Потаскали меня куда следует — не «враг ли народа»?

Наш автобатальон доставлял частям керосин, бензин, солярку. По несколько суток в пути. Возили горючее сначала из Термеза, потом из Хайратона, Пули-Хумри. У водителей своя жизнь, свой быт, довольно сложный. И все же поначалу не было такого напряжения, как у тех, кто на боевые операции ходил. Это потом «духи» стали дороги минировать, обстреливать автомашины.

Александр Рыбаков, сержант: Попал я в отдельный батальон материального обеспечения авиации. Стояли в Баграме. Загружали боеприпасы, складировали бомбы. С самого начала было ясно: авиация будет наносить «духам» большой урон. Но понимал я и другое: сверху не всегда видно, где «духи», а где мирные крестьяне. Особенно в кишлаках. Последующее подтвердило мое предположение.

Виктор Овсиенко, рядовой: У нас, десантников, многое было иначе, чем у остальных. Особые войска. В декабре 79-го в учебке вызвали меня и других к командиру: «Пишите, что проситесь в Афганистан добровольно». Попробуй откажись.

Так рассказывали нам о вступлении в Афганистан и другие московские парни, родившиеся в 1959–1960 годах и волей судеб оказавшиеся в первых рядах ограниченного контингента советских войск в Афганистане. Ограниченного контингента, ставшего армией под номером 40.

При всей разнице ощущений много схожего в их воспоминаниях, оценках того периода, отделенного от нас десятью годами. Большинству выдали новое оружие и обмундирование. Многие подразделения, в основном десантные, засекретили, даже форму и эмблемы изменили. Никому ничего не сообщали, не говорили — ноль информации. Были и неразбериха, и суета. И всем наигранно-горделиво твердили: «Вы молодцы, вы опередили американцев, стремившихся установить на отрогах Гиндукуша ракеты, нацеленные на СССР…»

Кто первый придумал эту «мулю», как выразился на современном молодежном жаргоне один из воинов-«афганцев»? В чьих дальновидных головах родилась идея укрепить боевой дух солдат и внедрить в их неокрепшее юношеское сознание мысль об исключительной важности выполняемой ими миссии? Опередить американцев — это и впрямь стоило многого. Даже собственной крови. И ведь верили, верили! А как не поверить, если признаком американской (а равно любой другой угрозы — той же китайской) пугали и стар, и млад, если сверхидея глобального противостояния буквально пропитала все клетки нашей идеологии. Чуть не доглядишь за теми же американцами, а они уже тут как тут, вершат свою агрессивную политику в регионах, где люди вполне могут исповедовать марксизм-ленинизм.

Да, бесспорно, у американцев были и есть свои интересы в Афганистане и других примыкающих к нему государствах.

Об этом уже говорилось на страницах книги. Добавим следующее. Уже в мае 1978 года в Пакистане с помощью ЦРУ была создана первая база по подготовке формирований афганских контрреволюционеров. Вскоре появились и другие базы. В них преподавали инструкторы из США.

Если же говорить о чисто политических целях, то прав генерал-майор, доктор философских наук К. М. Цаголов: «Думаю, что в глобальной стратегии Афганистан привлекал внимание США не как отдельный объект с точки зрения его внутреннего развития, а как страна, занимающая определенное геостратегическое положение в общем поясе исламских государств, которым можно было бы придать антисоветский характер».

Да, все это неоспоримо. Доктрина «противостояния» широко использовалась и американскими политиками. Но есть ли хоть одно свидетельство, хоть один доказанный факт, что тогдашняя администрация США планировала вступить в контакт с Амином на предмет установки в ДРА ракет против СССР?

Военачальники, дипломаты, ученые, с которыми мы заговаривали на тему «опережения американцев», улыбались в ответ: «Типичная пропагандистская уловка, притом не очень умная».

31 декабря маршал Соколов попросил прислать в Кабул самолет, чтобы вернуть в Москву оперативную группу Генштаба. Он считал: с вводом войск ее миссия в Кабуле закончена. Еще одно свидетельство того, что долго оставаться в ДРА не входило в планы и намерения наших военных. Но не тут-то было. И сам маршал, и его генералы застряли в горах Гиндукуша на долгие месяцы.