6 апреля. Понедельник

6 апреля. Понедельник

Капуста кончилась. Теперь для супа горох и горох, а на второе все картошка, но она никогда не надоест, да мы ее и не много видели.

В 12 часов немцы открыли артогонь по городу. Минут через 15 «заговорили» 2 или 3 наши батареи. Но немцы не унимались еще минут тридцать. Наши за их «непослушание» продолжали бить по ним еще минут 10-15 после того, как они замолчали. Надолго ли?

На «Стойком» собрали всю команду на верхнюю палубу, и она кричала: «Ура!», их известили, что «Стойкий» стал гвардейским эсминцем, и теперь к ним зачастили высокое флотское начальство, артисты и писатели.

После обеда угольная погрузка. Первый час я подкидывал мешки и здорово измазал рабочие брюки. А я их только вчера выстирал с большим трудом, т.к. мыла совсем нет и приходится «стрелять». Во второй час решил, что лучше таскать.

После ужина нас хотели использовать на выгрузку шлака, но я пошел мыться, т.к. не был в бане с тех пор, как пришел из госпиталя.

Панова сегодня отправили в госпиталь. У него сильно опухла грудь и правое плечо. В ужин его порцию разделили. Пока он лежал в кубрике, у него был плохой аппетит, но зато у Суворова он разгорелся – он брал его обед, даже если его Панов отдавал Попову.

Вообще я заметил, что Суворов кое в чем изменился – стал скупой до неузнаваемости и совесть малость потерял. Меняет свой табак на масло, а потом «стреляет» у Попова и Манышина, которые не умеют отказать. Панов же его осек: «Ты свой табак меняешь на масло, а теперь просишь его у меня?! А масло ты мне дашь, если я попрошу?» Панов вообще им не доволен. Рассказал мне, что Суворов продал ему масло за 25 рублей, которое сам купил за 10 рублей. Кому-нибудь еще он бы и простил, но Суворову, с которым они живут вместе уже 9 месяцев, это не простительно.

Раньше у нас бачковал Попов и никого не обделял. Потом эту миссию взял на себя Суворов, и теперь он себя «не обижает». Правда, все это мелочи, о которых стыдно писать, но мелочи и создают впечатление о человеке. У Суворова тактика верная: помешав в бачке чумичкой и заметив, что в бачке есть мясо, он мешает с таким расчетом, чтобы побольше кусочков поймать и вылить себе. В последнюю очередь он наливает мне и, если случайно окажется в чумичке кусочка два мяса, он осторожно сольет мне жижу, чтобы второй кусочек и часть остальной гущи остались в чумичке. Если он наливает мне первому, то проводит чумичкой по поверхности, а остальным и, в особенности себе, даже наклоняет бачок, что бы вся гуща в одном углу оказалась, и он ее вычерпывает. Когда оказывалось, что в бачке только три куска мяса на четверых, то Суворов разливает так, что я остаюсь без мяса. Думаю, что в ужин он это учтет и как-то компенсирует, но черта с два – это не по-«суворовски». Когда суп с мясом и с костями, у меня оказываются одни кости. Когда на второе мясо порциями, то у меня ребра, которые побольше, но на которых поменьше мяса. Выбирая мясо или котлеты из каши, он старается себе в миску захватить «попутно» и каши побольше. Когда была тушеная картошка с мясом, он все мясо выбирал себе в миску, захватив и картошки, а потом начинал делить мясо. Мешая второе, старается побольше размазать по стенкам бачка, чтобы потом все снять куском хлеба. Утром за хлебом он ходит всегда сам, и когда я раз как-то пошел вместо него, т.к. он где-то задержался, так он прибежал мне «на помощь». Больше я и не ходил за него.

Я бываю очень рад, когда он в расходе – тогда бачкует Манышин, который хотя и старается подражать Суворову, но все же уступает ему. Манышина «подкармливает» Гагарин из остатков стола в кают-компании. Нальет ему Гагарин миску супа, тот придет в кубрик, встанет в угол спиной ко мне и, чуть не захлебываясь, кроет через край. Первый раз я подумал, что он принес воду, и спросил, холодная она или горячая. «Холодная.» Но потом заметил купустину у него на носу – «щи!» Спрашиваю: «На камбузе добавили?» «Ага.» Через некоторое время, увидев, в каких он отношениях с Гагариным, я понял все. Однажды я ему все же сказал: «Да не захлебывайся ты, сядь за стол по-человечески, съешь спокойно. Или стесняешься меня? Зря.» Сел.

Что я еще заметил – у него вечно дрожат руки, когда, например, режет хлеб, обедает, мажет хлеб маслом. И это здорово заметно. Как будто «кур воровал». А когда мажет хлеб маслом и ест, всегда краснеет, будто чего-то стыдится. На обед у него редко остается хлеб. После чая сидит и по ломтику отрезает и ест. Когда я заговорил с ним на эту тему, ответил, что тремястами граммов хлеба утром он не наедается. А мы разве наедаемся? Разве Суворов пли я не в силах съесть утром все 800 граммов хлеба? За милую душу! Даже две пайки!

Гагарин мне совсем не нравится. Ведет себя слишком самоуверенно и разговаривает свысока. Чувствую, что придется с ним столкнуться. Это начинается уже сейчас. Попов по-прежнему спокоен, хорошо поправился, дежуря на камбузе, и фасоль уже не ест – «Не люблю». Зато ее любит Суворов. Замечаю, что в расход всегда получают первого в 1,5-2 раза больше, больше и второго, но меня, как специально, Фахрутдинов не ставит в третью смену. Хотя мало времени для сна, но зато обед и ужин хорошие.

Суворов и Манышин почти через день в расходе. Это хорошо, т.к. мы с Николаем Пановым спокойно обедаем. Плохо только, что, когда Суворов в расходе, Манышин с нами или наоборот. Лучше бы оба были в расходе. Они-то от этого тоже не теряют, особенно Суворов, у которого блат с коком и Гнездиловым.

Ну, всех расписал. Хватит!

Краснофлотец Андрей Манышин. Ленинград, весна 1942 г.