12 октября. Воскресенье

12 октября. Воскресенье

Утром пошел щипать ворс для подушки. Набил подушку, подхожу к кораблю. Смотрю, у трапа стоят комендант, знакомый старший лейтенант и еще какой-то командир в кожаном пальто. Высокий, здоровый. Козырнул я старшему лейтенанту и пошел в кубрик. За столом сидит какой-то старший политрук и беседует с Емельяновым. Только я принялся зашивать наволочку, входят комендант, старший лейтенант, тот, что в кожаном пальто, и наш политрук.

Все, кто был в кубрике, встали по стойке «смирно». Старший политрук попросил у командира в кожаном разрешения сесть. «Нет! И здесь у вас спят до 12 часов! Я же вам приказывал, чтобы люди не спали! Соберите всю вашу комендантскую команду», – обратился он к коменданту. «Краснофлотец Трифонов, – обратился комендант ко мне, – срочно всю нашу команду в ваш кубрик!» «Есть!» – ия выскочил в коридор. Через пару минут все, кто был свободен от вахт, человек 10, собрались в кубрике. Стоим у коек. «Какого года рождения?» – спрашивает в кожанке у Баулина. «С 1903». «Где служили?» «В подплаве.» Спрашивает у коменданта:

«Сколько у вас человек?» «18.» «А почему здесь только 10? Сколько у вас на вахте?» Комендант растерялся, пугается: «Один у трапа, два в машине, один в кочегарке». «А где еще четыре?» «Один у трапа, один в машине, два в кочегарке», – снова считает комендант и запнулся. Я хотел было подсказать ему, что один отпущен в город, один у трапа, три в машине и три в кочегарке. Очевидно, он забыл, что у нас три машины и три кочегарки.

Этот в кожанке оказался командиром нашего ООН (Отряда особого назначения) капитаном 2-го ранга Юрковским.

«Вы какой год служите?» – обратился к старшине Кожину. «Шестой». «А вы какой?» обратился он ко мне. «Доброволец», – отвечаю.

Какого года рождения, откуда?» «С двадцать пятого, из Кронштадта». Обращаясь к коменданту: «Нужно вам держать его, иначе он насмотрится на остальных и сам такой же будет». «А ну-ка, откройте рундук», – обращается к Баулину. У Баулина все в порядке. «А теперь вы». У меня не особенно в порядке. Я оправдываюсь, что брал наволочку и все разворошил. Смотрит другие рундуки. Не во всех порядок. Заглядывает в шкафы. «А туг что у вас такое? Свалка, что ли? Щетки, шинели, плащи, мешки, чемоданы, грязная роба, винтовки, ботинки. Вы, товарищ Линич, говорили им о необходимости наведения порядка в шкафах?» «Да, я вчера говорил». «Нет, вы говорильней занимались, а не делом. Говорю это при всей команде. Я через сутки навещу вас еще. Чтобы все было в порядке!»

Спросил, во сколько мы обедаем, как с едой. Ответили, что питание ничего, а режим питания стал объяснять комендант и опять спутался, так что кавторанг ничего не понял и сказал, что надо повесить режим питания, как на боевых кораблях, так как наше судно боевое (я для себя отметил, что не особенно). Спросил еще, на что мы жалуемся, какие к нему вопросы. Таковых не последовало. Собираясь выходить из кубрика, заметил рваные тапочки на ногах Иванова. Покрыл его. «У меня тоже одни сапоги. Я в них и в бой хожу, и на парад, и на прием к командующему». Наконец начальство ушло.

Старшина спрашивает у старшего политрука: «Где это он (имея в виду кавторанга) воевал?» Политрук ответил, что теперь весь штаб бывает на фронте. И он сам тоже несколько раз был в десантах. Начали мы прибираться к завтрашнему смотру. К 12-ти я пошел на вахту. Смотрю: тащат наши «сундуки», мешки из кубрика в трюм. Спустился в трюм и взял из своего вещмешка все необходимое в ближайшее время: белье, мои дневники, тетради. Завернул их так, чтобы в случае чего можно было спасти. Приказали теперь стоять вахту у трапа не на палубе, а только на стенке. А на стенке чертовски холодный ветер.