33. Сыскное бюро пана Ковальчика
33. Сыскное бюро пана Ковальчика
На небольшой улице старого Берлина, вдали от центра города, расположен двухэтажный особняк, около входа в который видна старая, позеленевшая от времени табличка: «Сыскное бюро пана Ковальчика». Немногочисленные прохожие обращают на нее внимание: «Пана? Почему? Здесь же Берлин, а не Варшава!»
В старом, давно не ремонтировавшемся доме действительно находилось сыскное бюро, в котором кроме самого хозяина работали три человека.
Владелец сыскного бюро имел интересную биографию. Родился он в 1878 году на Украине в семье немецких колонистов и носил немецкую фамилию. Учился на агронома в Киеве, Данциге, а позднее и в Бельгии. До Первой мировой войны занимался фермерством на Украине, владел мельницей и маслобойней. Кроме того, вел дела по торговле лесом и биржевые операции в Германии.
В 1914 году его как немца выслали из Киева в Одессу. Но с приходом на Украину германских войск зачислили в полевую полицию и направили служить в качестве переводчика к начальнику Киевского уголовного розыска. Из Киева Ковальчик, живший тогда еще под своей немецкой фамилией, вновь переехал в Одессу, где также работал в уголовном розыске, но уже не переводчиком, а на сыскной работе. Приобретя опыт сыщика, уехал в Польшу. В своем заявлении представителю Лига Наций в Варшаве он писал 20 ноября 1921 г.: «Имею аттестаты Одесского и Киевского уголовного розыска, а также секции дефензивы 2-й Польской армии, откуда уволили вследствие ликвидации учреждения. Обращая внимание на знание мною языков (польского, украинского, французского, немецкого и русского), просил бы о предоставлении мне должности в одном из частных бюро сыщиков на Западе, ибо в Польше таких учреждений не имеется, а частной практики не разрешают».
В начале 20-х годов он под фамилией Ковальчик обосновался в Берлине, где и открыл осведомительно-детективное бюро, завел полезные и необходимые связи в полицай-президиуме, полицейских участках, консульствах и начал работать.
В 1925 году Ковальчик по своей инициативе установил контакт с нашей резидентурой в Берлине. Основой для этого послужило то, что Ковальчик представил советскому полпреду материалы, разоблачавшие фальсификатора так называемых «документов Коминтерна» Дружиловского. Одновременно он сообщил о нем и в полицай-президиум.
Резидентура заинтересовалась Ковальчиком. Почему бы не установить с ним конспиративные отношения и не использовать негласно частное детективное агентство? Ведь приходится так часто разыскивать нужных лиц, проводить «установки»[46], вести наблюдение. По согласованию с Центром решение было принято.
С тех пор свыше 12 лет берлинская резидентура широко использовала на материальной основе возможности пана Ковальчика: проводила «установки» и вела наблюдение за интересующими ее лицами, а также проверяла через сыскное бюро, которое возглавлял этот опытный сыщик, многих лиц, уезжавших на работу в СССР.
Сотрудник берлинской резидентуры Валериан, который длительное время встречался с ним, так описал Ковальчика в 1935 году: «Высокого роста, правильного и стройного телосложения, 57 лет, но выглядит значительно моложе своего возраста, блондин, голубые или серые глаза». В архивах разведки сохранилась характеристика, которую Ковальчик дал своему помощнику, рекомендуя его нам в качестве своего заместителя: «Лет 40, женат, имеет сына 5 лет, католик, член союза офицеров запаса, владеет собственным посредническим бюро, побывал в тюрьме за мошенничество, смекалист, пронырлив, изворотлив, владеет хорошими манерами, умеет по мере надобности пользоваться вымышленными титулами и званиями, плутоват, но ценит хорошую оплату труда.
Нацистам не симпатизирует. Как католик настроен к ним враждебно, но наружно является их сторонником, держа кулак в кармане.
Его можно определить словами: ein ausgekochter berliner Junge (прошедший огонь и воду берлинец).
В частной жизни, на стороне от родных и близко знакомых, — пижон, любит позадаваться в фешенебельных кафе и ресторанах в элегантном наряде, в белых гамашах и с моноклем в глазу. Пошаливает с женщинами, но об этом хранит молчание, ими не увлекается. Работал у меня с 1929 года, посылался в Чехословакию и Австрию, наловчился в разведделе. Парень для шпионажа подходящий. Как себя проявит, будучи самостоятельным ведущим дело без надзора, сказать не могу».
В определенной степени эта характеристика отражает черты и самого Ковальчика.
Пан Ковальчик и его бюро выполняли задания не только берлинской резидентуры, но и Центра, и не только в Германии, но и в соседних странах. В этих целях сыскное бюро приобрело с помощью Центра автомобиль.
12 февраля 1934 г. из Берлина в Центр пришла телеграмма, в которой сообщались результаты выполнения очередных заданий резидентуры Ковальчиком и высказывалось предложение о передаче его на связь нелегальной резидентуре, которой руководил В.М. Зарубин.
И вдруг 21 января 1935 г. при выполнении задания по установке сотрудника Антикоминтерновского бюро полицией был задержан один из работников бюро Ковальчика. На допросе он сообщил, что интересовался этим человеком по заданию своего шефа. В этот же день арестовали и Ковальчика. Он показал на допросе, что установку просил провести некто Шредер. Зачем ему это надо? Сыскное бюро — частное, таких вопросов клиентам там не задают. Ковальчик не может сказать, кто такой Шредер и где живет.
Просидев в полиции около месяца, шеф бюро был освобожден, дав подписку, что будет стараться отыскать этого Шредера, и этим отчасти, по крайней мере, загладить свою вину.
Арест Ковальчика насторожил и берлинскую резидентуру, и Центр. После освобождения его из тюрьмы из Центра в Берлин был направлен оперработник Валериан, тот самый, у которого раньше на связи находился Ковальчик. Беспокойство Центра было вполне понятно, если учесть, что через Ковальчика проверялась перед вербовкой вся агентура берлинской резидентуры, включая одного очень ценного агента в берлинском гестапо по кличке «Брайтенбах».
Валериан встретился с Ковальчиком и его сотрудниками, обстоятельно побеседовал с ними, а о результатах доложил в Центр. Он высказал мысль, что, несмотря на случившееся, Ковальчику можно доверять. На доклад Валериана резко отреагировал резидент в Берлине. Он писал из Берлина в Центр: «Мы считаем, что Ковальчик и его сотрудник завербованы, и мы не имеем права поддерживать с ними связь, поставить под удар работу всей резидентуры». В конце письма, однако, была приписка: «Если мы получим от «Брайтенбаха» из полиции дело на Ковальчика, то положение будет значительно яснее. Тогда и решим вопрос о работе с Ковальчиком. Недоверие к нему показывать, конечно, нельзя».
В дальнейшем резидент «легальной» резидентуры в Берлине уже спокойнее реагировал на происшедшие события, в особенности после личной встречи с паном Ковальчиком. В своих письмах в Центр он соглашался с тем, что в поведении Ковальчика есть ряд подозрительных моментов, но нельзя не предполагать и того, что Ковальчик говорит правду по поводу своего пребывания в полиции, срезая лишь некоторые острые углы, не имеющие решающего значения. Он даже высказал мысль о том, что с Ковальчиком можно восстановить и даже расширить сотрудничество, не ожидая того, что может сообщить «Брайтенбах».
«Брайтенбах» наводил первые справки о Ковальчике очень осторожно. По мнению В.М. Зарубина, на связи у которого в то время находился «Брайтенбах», делу Ковальчика надо было дать «остыть», чтобы справиться с заданием с меньшим риском.
Валериан оставался в Берлине и несколько раз встречался с Ко-вальчиком и его людьми, перепроверяя детали происшедшего. Перед отъездом в Москву он оставил Ковальчику и его помощнику условия связи на экстренный случай.
К этому времени «Брайтенбах» сумел навести справки в гестапо. 27 июня 1935 г. он сообщил В.М. Зарубину, что «никаких следов в полиции об аресте Ковальчика и его друга нет. Дела нет в архиве, а равно и их фамилий в картотеке». Опытный в этих делах «Брайтенбах» сделал предположение: «Возможно, что при вербовке дело было изъято из обращения окончательно. Выяснение продолжается».
9 июля того же года «Брайтенбах» сумел просмотреть досье гестапо и сообщил, что Ковальчик стал известен его сотрудникам в связи с делом Дружиловского, который оставил в его бюро чемодан с фальшивыми документами, о чем Ковальчик поставил в известность полицию. (О фальшивках Ковальчик сообщил и советскому торгпреду, но об этом гестапо не знало.) Кроме того, у полиции вызывал сомнение источник доходов Ковальчика, в связи с чем он некоторое время находился под наблюдением. Однако за неимением других данных «разработка» шефа сыскного бюро немцами вскоре была прекращена. Тем не менее резидентура также решила временно законсервировать работу с Ковальчиком.
Через некоторое время работу с Ковальчиком решили продожить, используя условия связи, которые оставил Валериан. Но на встречу никто не приходил. Вместе с тем от Ковальчика в адрес полпредства СССР в Берлине стали поступать письма, в которых он просил уладить с ним отношения. Об этом, естественно, сообщили в Центр, который предложил послать Ковальчику определенную сумму денег и пригласить его в Москву, что и было сделано. Спустя несколько дней Ковальчик направил через полпредство пространное письмо в Москву, в котором сообщал о своем положении и положении своих сотрудников. Смысл письма сводился к тому, что Ковальчик и его группа готовы и дальше выполнять задания советской разведки. А заканчивалось письмо следующими словами: «Прошу уполномочить толкового человека провести расследование дела в Берлине, а затем, если нужно, потребовать меня в Москву. Зря выводить меня в расход нечего. От немцев, будучи виноватым, отбрехался, не повесили. Было бы глупо, если бы ни за что ни про что, не разобравшись, расстреляли свои неповинного».
«А разобравшись, прошу вас дать мне работу или выплатить ликвидационные деньги, дав мне возможность устроить себе существование не по розыску и быть попутно вам дальше полезным».
Ликвидационную сумму для своего бюро Ковальчик определял в 500 фунтов стерлингов, то есть в 1 % от всех сумм, выплаченных ему за все время сотрудничества с нами.
Мнение резидента из Берлина, которое сопровождало письмо Ковал ьчика, сводилось к двум пунктам. «Первый — попытаться продолжить работу с Ковальчиком. Второй — выплатить ему определенную сумму и, выражаясь словами самого Ковальчика, разойтись с ним по-хорошему». «Я, — писал дальше резидент, — высказывался, еще будучи в Москве, за первый путь». «Ведь нельзя забывать, — продолжал он, — что почти вся наша агентура, с которой мы работали здесь в прошлом и с которой мы работаем сейчас, устанавливалась и проверялась через него».
Высказываясь за продолжение работы с паном Ковальчиком, резидент, конечно, имел в виду работу с ним в Германии силами берлинской резидентуры, но Центр решил иначе и дал команду в Берлин: передать Ковальчика на связь резиденту в Стокгольме Баевскому, который раньше работал с Ковальчиком в Берлине.
Скрепя сердце резидент в Берлине Рудольф выполнил это указание. «Мне очень грустно, — писал он одному из руководителей Центра — Артему, — констатировать, что ты не нашел возможным посчитаться с моим мнением, хотя мне отсюда видней, и я остался при прежнем утверждении, что не следует обострять отношения с этим человеком».
В соответствии с полученным указанием Ковальчик связался в Стокгольме с Баевским. Однако работу наладить не удалось, хотя резидент всеми силами старался выполнить указание Центра: «Ни под каким видом не давать повода думать, что мы ему не доверяем». Несмотря на большое уважение Баевского к Ковальчику, старый сыщик чувствовал себя не в своей тарелке. Он с горечью писал в декабре 1935 года: «Мнительность, осторожность, осмотрительность, опасение, недоверие. Эти качества, присущие сыщику и шпиону, необходимые и полезные в их работе по выявлению противника, становятся губительными для них самих, затесавшись в их профессиональную среду». Единственное, о чем просил тогда Ковальчик, это «дать ему работу и убедиться в добросовестности и качественности ее выполнения».
И благодаря искренности Ковальчика и его желанию работать дело действительно наладилось. Регулярные поездки в Стокгольм он умело конспирировал, хотя в этом была определенная трудность. Так продолжалось до июля 1937 года, когда Баевский выехал из Стокгольма в Москву и связь с Ковальчиком прекратилась вообще.
Уже в 1941 году, перед войной с Германией, начальник немецкого отделения ИНО Павел Матвеевич Журавлев составил подробную справку на пана Ковальчика, в которой оценивалась его работа на советскую разведку. В справке, в частности, говорилось:
«Наши задания Ковальчик выполнял с большим мастерством, и его работа с нами очень высоко оценивалась в Центре». В Москве одумались: ни одного провала агентуры, к которой в той или иной степени имел бы отношение Ковальчик, не было. Связь с ним решили восстановить, но… помешала война, и только в июне 1945 года удалось это сделать. Причем опять по его собственной инициативе. Поразительно, но факт: немец, родившийся в России, много лет сотрудничавший с советской разведкой и арестованный гестапо по подозрению в этом, испытавший недоверие тех, кому служил верой и правдой, переживший войну, находясь в Германии, вновь потянулся к Москве.
Сотрудничество, однако, было недолгим. Ковальчику шел 70-й год. Здоровье его было подорвано, хотя он и строил далеко идущие планы, рекомендовал новых сотрудников в свое сыскное бюро.
В коротком очерке невозможно изложить все, что Ковальчик и его бюро сделали для советской разведки за долгие годы сотрудничества. Но можно на одном примере показать характер выполняемых им работ.
В поле зрения сотрудников советской разведки в Берлине попала молодая немка по имени Доротея. На одной из вечеринок девушка вела разговоры, из которых было видно, что она имеет отношение к кругу русских людей, занимающихся политикой. В начале 1932 года берлинская резидентура поручила пану Ковальчику «установить» эту девушку, выяснить ее фамилию, имя, год и место рождения и собрать характеризующие сведения. Ковальчик и его товарищи приступили к работе.
«Установка» Доротеи привела к неожиданным результатам: был вскрыт центр русских эмигрантов, находившихся на службе у гестапо. Через некоторое время Ковальчик представил следующее сообщение: «Доротея фон Госслер, 22-х лет, дочь бывшего камергера двора, владелица имения близ Циттау. Является секретарем негласного политического бюро, расположенного в Берлине по адресу Седан-штрассе, 26. Владелец политического бюро — некто Курт Янке. Его бюро является местом для подпольной работы, закулисных интриги разведки. Дело ведет конспиративно. Среди сотрудников этого политического бюро много русских. Бюро Янке посещается разного рода людьми, ожидающими приема в ресторане, который находится напротив бюро и носит комическое название «Наискось», данное ему, видимо, русскими людьми. В течение последних месяцев Янке неоднократно ездил в Варшаву и Львов. Янке состоит в постоянной связи с гестапо. Он ежедневно ездит туда на своем автомобиле в 12-м часу дня и проводит там 2–3 часа и больше. Из гестапо люди едут в бюро Янке. В политическое бюро Янке почти ежедневно приходит журналист Феннер, который связан с министерством рейхсвера и совместно с Сергеем Венгеровым пытается установить связь с Украиной, в частности с городом Харьковом. Материальное положение Феннера хорошее. Феннер также часто бывает в здании гестапо».
В ответ на это сообщение из Центра пришел запрос: «Просим через Ковальчика «разработать» Янке, выяснив его связи в СССР и через кого он проводит там работу». Позже Ковальчик сообщил, что «Янке поддерживает связь с крупным нацистом Розенбергом. Ездит на встречу с ним в отель «Адлон». Работу Янке ведет в пользу сближения Германии с Польшей и Западной Украиной во вред СССР», этому был добавлен список русских людей, бежавших после революции из России и сотрудничавших с антисоветскими организациями в Германии и с гестапо.
Позднее по просьбе Центра к «разработке» Янке кроме Ковальчика был подключен «Брайтенбах». Ему было поручено изучить деятельность Янке и его политического бюро со стороны гестапо. «Брайтенбах» в 1933 году сумел получить копию доклада криминал-комиссара Геллера, в котором, в частности, говорилось: «МИД поставил в известность отдел 1 о возобновившейся с середины прошлого года деятельности определенных лиц по изготовлению фальшивок. Уведомил об этом Курт Янке, который работает для МИД в области разведки.
Связи Янке:
— Павловский-Сумароков;
— бывший русский ротмистр фон Петров, именующий себя Ио-насом, с ним связан редактор некий Татаринов-Тарр;
— бывший русский капитан Непорочный, который ранее работал для германского «Восточного бюро Зиверта» (прикрытие подразделения немецкой разведки, работавшей против СССР. — Лет.)».
А вскоре после прихода к власти в Германии нацистов берлинская резидентура получила от «Брайтенбаха» и Ковальчика информацию о том, что «в моторизованные части гестапо влита целая группа бывших эмигрантов». Руководство гестапо рассчитывало, что «эти белые русские покажут свою преданность в борьбе с особым рвением».
От Ковальчика поступали и другие сообщения. Все они, так же как и письма в полпредство в Берлине и в Стокгольме, были размашисто подписаны псевдонимом: «Фон дер Гольц».
Случай использования частного детективного бюро в работе берлинской резидентуры, по сути, является уникальным. В дальнейшем, несмотря на значительные результаты, достигнутые в работе с Ко-вальчиком, внешняя разведка к подобным методам не обращалась, как к недостаточно надежным и конспиративным. То, что рассказано в очерке, относится к начальному периоду ее истории, когда советская разведка проходила первые испытания.