Глава 36. «Бюро не может продолжать существовать»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 36. «Бюро не может продолжать существовать»

3 марта 1973 года обходительный иракец в возрасте до 30 лет, с модными короткими бачками, одетый в расклешенные джинсы, припарковал свой взятый напрокат «плимут-фьюри» и поселился в гостинице «Скайвей», расположенной рядом с международным аэропортом имени Джона Кеннеди в Куинсе, Нью-Йорк.

Этот иракец прибыл в Нью-Йорк восемью неделями раньше. Вскоре после его приезда ФБР получило важную информацию от израильской разведки о том, что он может быть членом жестокой банды под названием «Черный сентябрь», находившейся под началом Ясира Арафата — руководителя Организации освобождения Палестины (ООП). Члены организации «Черный сентябрь» недавно убили американского посла и его заместителя в Судане.

Агент ФБР побеседовал с этим иракцем, который объяснил, что приехал в Соединенные Штаты Америки, чтобы учиться и стать пилотом самолета[531].

Текст беседы был подшит в папку и забыт на какое-то время. Агента нельзя было обвинить в недосмотре. Как учреждение ФБР не умело распознавать террористов. Соединенные Штаты не знали, что такое транснациональный заговор с целью совершения массового убийства людей, со времен террористических нападений после Первой мировой войны.

Утром 4 марта иракец оставил свою машину припаркованной у терминала Эль Аль аэропорта Кеннеди, куда через несколько часов должна была прибыть премьер-министр Израиля Голда Меир. Двое его сообщников припарковали свои машины в центре Манхэттена на Пятой авеню, напротив двух израильских банков.

5 марта лингвисты Агентства национальной безопасности, в котором только что был создан отдел для решения вопросов, связанных с международным терроризмом, начали переводить недавно перехваченное сообщение из иракской миссии в ООН. Это сообщение было послано в Багдад и направлено в ООП. В нем содержался план жестокого убийства.

Когда в АНБ начали читать это сообщение, водитель эвакуатора увез «додж-дарт» 1973 года с угла Сорок третьей улицы и Пятой авеню. На следующее утро с угла Сорок седьмой улицы и Пятой авеню был вывезен «плимут-дастер» 1972 года. На обе машины был прикреплен талон за нарушение правил уличного движения — стоянку в не предназначенном для этого месте. Инспектор компании по сдаче в аренду машин «Олин» приехал на штрафную стоянку, расположенную на пирсе у реки Гудзон, чтобы заявить права на «дарт». Он открыл багажник и застыл в изумлении.

В отделе по расследованию взрывов Нью-Йоркского полицейского департамента раздался звонок. Его лучшие сотрудники помчались на штрафную стоянку. В багажном отделении «дарта», а затем и «дастера» они нашли пластиковые контейнеры, заполненные бензином, емкости с пропаном, бруски пластиковой взрывчатки «Семтекс», капсюли-детонаторы, батарейки и взрыватели. На приборных панелях машин лежали образчики печатной пропаганды организаций «Черный сентябрь» и ООП, завернутые в израильские газеты.

Бомбы должны были взорваться в полдень 4 марта. Если бы они взорвались, они могли бы убить или покалечить много сотен и вселить ужас еще во многие тысячи людей. Но у них оказались одинаковые ошибки в схеме взрывателя.

Полиция наткнулась на первый террористический заговор в войне между арабскими террористами и Соединенными Штатами.

В 18:15 6 марта расследованием этого дела занялось ФБР. В Вашингтоне представители АНБ сообщили Бюро о зашифрованном сообщении в Багдад и предупредили, что третья бомба находится в машине, припаркованной у терминала Эль Аль в аэропорту имени Кеннеди. В тот же вечер ФБР и антитеррористическая группа Нью-Йоркского департамента полиции обнаружили «фьюри» и вскрыли багажник.

Бомба в аэропорту Кеннеди была такая же, что и бомбы, обнаруженные на Манхэттене, вплоть до дефекта в схеме взрывателя, но она была вдвое больше. Если бы она взорвалась, как и планировалось, он произвела бы столб огня высотой и шириной около 50 ярдов и втрое более разрушительную ударную волну, которая разнесла бы терминал Эль Аль и окружающее бетонированное покрытие. Самолеты, находившиеся на высоте сотни ярдов или выше, могли бы оказаться разбросанными в разные стороны.

В ФБР сняли отпечаток пальца с емкости с пропаном, находившейся в «фьюри». Пройдет восемнадцать лет, прежде чем Бюро соотнесет этот отпечаток с изготовителем бомбы.

ФБР потребовался всего лишь день, чтобы выяснить, что все три машины были взяты в аренду иракцем, с которым несколько недель назад беседовал представитель Бюро. ФБР быстро проследило поездки подозреваемого в мотель «Скайвей» рядом с аэропортом имени Кеннеди, где и нашли составные части для изготовления бомб. Сотрудники ФБР обнаружили полученный им из Бейрута банковский перевод на полторы тысячи долларов и проанализировали почерк в договорах, заключенных им в агентстве по сдаче автомобилей напрокат, и в его заявлении о приеме на обучение в авиационной школе в Тетерборо.

Но агенты не заметили липовый паспорт, который тот засунул за кондиционер в «Скайвей»; техник обнаружил его несколько месяцев спустя. И они так и не нашли его сообщников. И по сей день два человека остаются самыми вероятными подозреваемыми в убийстве Иосифа Алона — военно-воздушного атташе Израиля в Вашингтоне. Главный посредник в контактах израильской разведки с Вашингтоном Алон был застрелен у своего дома в Мэриленде четыре месяца спустя. Расследование ФБР этого убийства было безрезультатным, дело остается официально нераскрытым.

15 марта 1973 года в ФБР поняли, что иракец с «фьюри» несет ответственность за все три бомбы. Дело против него носило кодовое название «Три бомбы».

Шесть лет спустя тот же самый человек был остановлен и допрошен пограничной полицией Баварии при его выезде из Германии. У него был фальшивый французский паспорт. В багажнике машины полицейские нашли еще девять паспортов, равно как и 88 фунтов взрывчатки, восемь наборов электронных таймеров и детонаторов и 12 500 американских долларов. Оберточная бумага на взрывчатке была из бейрутской кондитерской, которая была известна как прикрытие для террористов. Подозреваемый был посажен в тюрьму на восемь месяцев и допрошен немецкими и израильскими офицерами разведки. Он так и не раскололся. Немцы депортировали его в Сирию. ФБР об этом не узнало.

Расследование дела «Три бомбы» замерло. Этому делу было уже пятнадцать лет, когда сотрудник ФБР Майк Финнеган возобновил его. В октябре 1990 года он занимался им уже два года, когда получил ключевую информацию. Соединенные Штаты и их союзники находились в состоянии наивысшей боевой готовности в отношении Ирака. Саддам Хусейн вторгся в Кувейт, часы отсчитывали время до американского ответного удара. Информация пришла в виде свежих разведданных от израильтян: подозреваемый иракец был Халид Мохаммед эль-Джессем — высокопоставленный функционер ООП, имевший тесные связи с Багдадом. ФБР разослало предупреждения по всему миру. Это сработало. Подозреваемый по делу «Три бомбы» был задержан в день начала первой войны в Персидском заливе. Он находился в международном аэропорту в Риме по дороге в Тунис, чтобы присутствовать на похоронах близкого коллеги Салаха Халафа — основателя организации «Черный сентябрь», который был убит после того, как выступил против Саддама Хусейна.

В ФБР по-прежнему имелись отпечатки пальцев с бомбы, найденной в «фьюри». Финнеган отправил их итальянской полиции. Они совпали с отпечатками пальцев эль-Джессема. Итальянцы арестовали подозреваемого и после длительных юридических споров передали его ФБР.

5 марта 1993 года, через двадцать лет после того, как был обнаружен заговор «Три бомбы», и спустя неделю после первой террористической атаки на Всемирный торговый центр, этот иракец предстал перед федеральным судом в Бруклине. Суд длился три с половиной дня. Единственным предметом спора для присяжных были отпечатки пальцев. Через три часа они признали его виновным. Судья Джек Б. Вайнштейн дал ему тридцать лет. «Работа ФБР была методичной и тщательной, — сказал судья, когда оглашал приговор. — Его хранилище информации безупречно, а упорство впечатляет». Бюро показало международным террористам, что оно способно «выследить их в любом уголке мира».

В ФБР сменилось поколение сотрудников, прежде чем оно достигло такого уровня работы. Но его возможности как секретной разведывательной службы сначала нужно было уничтожить, а затем возродить.

Уничтожение началось в ту неделю, когда было открыто дело «Три бомбы».

«Опасная игра»

Когда Бюро столкнулось с международным терроризмом, началась борьба за власть, которая сотрясала правительство Соединенных Штатов до основания. С одной стороны правопорядка стоял президент, с другой — ФБР.

«Бюро не может продолжать существовать, Джон, — сказал президент Никсон своему советнику в Белом доме Джону Дину 1 марта 1973 года. — Оно не может продолжать существовать»[532].

К ужасу Никсона, Л. Патрик Грей предложил разрешить членам сената читать досье ФБР по расследованию Уотергейтского дела во время слушаний по вопросу о его утверждении в должности директора ФБР. Никсон полагал, что Грей настолько сильно хочет остаться на этой должности, что сделает все, что велит Белый дом, включая сокрытие преступлений Уотергейта.

«Ради бога, — с досадой воскликнул президент, — он, наверное, сошел с ума»[533].

Нарушение секретности означало уступку власти — это было все равно что отдать врагу свой меч. Никсон прекрасно представлял себе, что находится в досье ФБР, так как Грей передавал копии Джону Дину на протяжении девяти месяцев. В них хранились доказательства детально разработанного заговора с целью препятствовать правосудию.

Никсон решил, что совершил ужасную ошибку. Он начал строить план противодействия выдвижению Грея на эту должность и возвращения себе контроля над ФБР. Это был хладнокровный план. Он хотел организовать утечку страшных рассказов о политических злоупотреблениях Бюро при президентах Кеннеди и Джонсоне, включая прослушивание разговоров Мартина Лютера Кинга. Детали он узнал из подробного доклада Дина Биллу Салливану — недавно назначенному директору Управления национальной информации по наркотикам в министерстве юстиции. Белый дом должен был передать эту информацию в судебный комитет сената, а сенаторы используют ее при допросе Грея. Он не сможет честно ответить на их вопросы. Если привести бессмертную фразу Джона Эрлихмана, он будет медленно, очень медленно извиваться на ветру. Его выдвижение на должность директора ФБР не состоится, и для руководства Бюро будет выбран более лояльный человек.

13 марта 1973 года. Дин предложил Билла Салливана. Никсону понравилась эта идея.

— Компенсация Салливану состоит в том, что он очень хочет однажды вернуться в Бюро, — сказал он[534].

— Это нетрудно, — ответил Никсон.

Но пока президент строил планы, два агента ФБР сидели в зале заседаний сената с оружием, которое открыто предложил Грей.

Единственным членом судебного комитета, который потратил время на то, чтобы прочитать необработанные досье по Уотергейтскому делу, был сенатор Роман Хруска, суровый республиканец из Небраски. Агенты ФБР доставили ему двадцать шесть толстых томов сводок и аналитических справок, и он провел шесть часов, листая их, с четырех до десяти часов вечера. Сенатор составил свое заключение, как доложил своему начальству агент ФБР Анджело Лано. «Дин лгал нам»[535], скрывая содержание сейфа взломщика, проникшего в Уотергейтский офис, Говарда Ханта. Ложь в отношениях с ФБР была преступлением, наказуемым пятью годами тюремного заключения.

Один из следователей ФБР, работавших по Уотергейтскому делу, передал эту информацию сенатору Роберту Бирду — демократу из Западной Вирджинии, который открыто выступал против кандидатуры Грея. Бирд уцепился за эту возможность. 22 марта 1973 года он напрямик спросил Грея:

— Дин обманывал ФБР?

Грей ответил:

— Приходится признать, что это, вероятно, так; да, сэр[536].

Он не стал говорить, что уничтожил документы, которые Дин взял из сейфа.

Люди президента собрались в Овальном кабинете, полные напускной бравады, после уничтожающего заявления Грея против Дина. Эрлихман сообщил, что председатель судебного комитета — лучший друг ФБР в конгрессе сенатор Джеймс Истленд из Миссисипи — отложил слушания по поводу выдвижения кандидатуры Грея на пост директора ФБР.

— С Греем в сенате покончено, — сказал Эрлихман президенту[537].

— Он обвинил вашего советника во лжи, — вступил в разговор Холдеман.

— С ним покончено, — сказал Дин, — потому что я могу пристрелить его.

Все вокруг засмеялись — это был последний смех, записанный на пленку в Белом доме.

Поздно вечером в воскресенье, 15 апреля, Эрлихман позвонил Грею домой с плохими новостями. Перед лицом официального обвинения Джон Дин принял решение спасать себя, раскрыв свои самые темные секреты большой коллегии присяжных.

— Очевидно, Дин решил выложить все начистоту, — сказал Эрлихман Грею[538]. — Очевидно, в числе прочих ему задали вопрос о конвертах, которые он передал вам.

Грей пришел в ужас.

— И что мне, черт возьми, с этим делать? Единственное, что я могу сделать, — это отрицать это.

Два дня спустя следователи ФБР по Уотергейтскому делу по приказу Марка Фельта постучали в ворота Белого дома. «Я беспокоюсь, — сказал Эрлихман президенту. — ФБР только что вручило повестку в суд охране Белого дома»[539]. Бюро пыталось выяснить имена людей, которые имели допуск и могли войти в Белый дом 18 июня 1972 года.

Президент Никсон. Господи Иисусе!

Эрлихман. Какого черта?

Президент Никсон. Где мы были тогда?

Холдеман. Какого числа?

Президент Никсон. Ну, 18 июня.

Холдеман. 18 июня.

Эрлихман. День прослушивания… Ну, может быть, тогда это и случилось с сейфом Ханта. Держу пари, что это тот самый день…

Президент Никсон. Мне нужно, чтобы кто-то был здесь в качестве адвоката.

Холдеман. Министр юстиции.

Президент Никсон. Мне нужен директор ФБР.

26 апреля Грей признал свою роль в уничтожении улик по Уотергейтскому делу у министра юстиции Кляйндинста. Министр юстиции немедленно позвонил президенту. «Это невероятная глупость, — сказал Никсон. — Ему придется подать в отставку»[540].

Исполняющим обязанности директора ФБР Грей прослужил 361 день. Его будущее было безрадостным. Перед ним была перспектива нескольких лет уголовного расследования. Он подумывал о самоубийстве. Всю свою оставшуюся жизнь он страдал от глубочайшего позора.

Марк Фельт был уверен, что его изберут руководителем ФБР. Он обманывал себя. Он пробыл исполняющим обязанности директора три часа. Вместо него Никсон выбрал республиканца по имени Уильям Д. Рукельсхаус — главу Агентства по охране окружающей среды — недавно созданной организации, ведавшей природными ресурсами Америки. Его решение казалось необъяснимым всем заинтересованным лицам, включая самого кандидата на должность директора Бюро. Но Никсон навязывал ему эту должность со все возрастающей яростью на протяжении часа.

«Я никогда не видел президента в таком возбуждении, — вспоминал Рукельсхаус. — Меня встревожило его состояние»[541].

В конце концов они заключили сделку: он отработает недолгое время исполняющим обязанности директора, пока Никсон не найдет подходящего человека на место Гувера. Если ему было трудно пройти интервью при назначении на должность директора, то первый день работы на новом месте был еще хуже. На его рабочем столе — рабочем столе Гувера — лежало письмо к президенту, подписанное Марком Фельтом и каждым из его помощников, в котором они выражали свой протест против его назначения. В этом не было ничего личного, как сказал Рукельсхаус. «Они просто считали неуместным иметь в качестве преемника Гувера орнитолога». Затем Рукельсхаус пошел на спешно созванное совещание в кабинете министра юстиции. «Дик Кляйндинст эмоционально объявил, что уходит в отставку, — сказал Рукельсхаус. — Он был чрезвычайно озлоблен».

Судьба Фельта была окончательно решена несколько дней спустя.

Без сомнения, Никсон решил, что Фельт был источником разгромной статьи, опубликованной на восемнадцатой полосе «Нью-Йорк таймс» утром в пятницу, 11 мая, с подробным изложением содержания разговоров помощников президента и выдающихся журналистов, прослушивать которые приказал Никсон с 1969 года.

«Фельт — чтобы все это знали — проклятый изменник, и смотрите за ним очень хорошо, — сказал на следующий день Никсон своему новому начальнику штаба генералу Элу Хейгу. — Он должен, разумеется, уйти… сукин сын»[542]. По приказу президента Рукельсхаус приказал Фельту покинуть ФБР. Так как его отставка была неизбежной, Фельт облачился в плащ Глубокой Глотки, идя на тайную встречу с Бобом Вудвордом из «Вашингтон пост». Он сказал, что сам президент — главный заговорщик в Уотергейтском деле.

ФБР начало бешеную охоту за сводками и записями прослушанных разговоров Киссинджера, которые Билл Салливан тайно вынес из штаб-квартиры. К вечеру 11 мая агенты ФБР допросили Салливана, Холдемана, Эрлихмана и Джона Митчелла. Митчелл солгал, сказав, что он никогда не одобрял прослушивание телефонных разговоров. Но он сообщил по секрету, что знал о нем.

Это было частью «опасной игры, которую мы вели»[543], — признался он. Он сообщил ФБР, где надо искать записи. Следователи ФБР на следующий день уже были в Белом доме.

«Записи были найдены через две недели, в субботу, в сейфе Джона Эрлихмана, — вспоминал Рукельсхаус. — Агент ФБР, посланный мной в Белый дом охранять эти записи и другие документы в кабинете Эрлихмана, перенес сильную встряску, когда президент Соединенных Штатов схватил его за лацканы пиджака и спросил, что он там делает».

Ожесточенная борьба за контроль над правительством была беспощадной. Уотергейтские слушания, проводимые в сенате, выудили убийственные показания у рядовых сотрудников администрации Никсона. В передовых статьях в прессе были изложены все факты. Но информация — почти вся — имела свой источник в работе ФБР. И эта информация набирала силу. Каждый ее ручеек впадал в могучую реку, которая была силой, позволяющей воде прорезать твердую скалу. При поддержке большой коллегии присяжных и прокуроров, которые ими руководили, следователи ФБР оберегали власть закона от препятствий правосудию. И по закону агенты совершали акт созидательного разрушения, добиться которого «левые» радикалы могли только мечтать.

Они ослабляли позиции президента Соединенных Штатов.

«Рискованное положение»

В третий и последний раз Никсон выбрал кандидата в преемники Дж. Эдгара Гувера.

9 июля 1973 года Кларенс М. Келли был приведен к присяге в качестве второго директора ФБР. Треть своей жизни он провел работая на Бюро Гувера с 1940 по 1961 год. После этого он служил начальником полиции в Канзас-Сити. Келли был приветливым и искренним коренастым средним американцем. Сенат утвердил его быстро и единогласно.

«Не думаю, что Бюро должен руководить полицейский, — однажды сказал президент. — Полицейские слишком недалекие»[544]. Он был вынужден пойти против своей интуиции. Федеральному бюро расследований были нужны закон и порядок.

Никсон вылетел в Канзас-Сити, чтобы привести Келли к присяге и ввести в должность. Это было его первое появление на публике за месяц. «Я был потрясен ранами, оставленными Уотергейтским скандалом, которые были видны на лице президента»[545], — позднее написал Келли. Никсон был обеспокоен. Недавно он провозгласил, что не будет сотрудничать с сенатским расследованием. Его импичмент был предметом серьезного обсуждения в конгрессе. Он находился под следствием, начатым недавно назначенным прокурором Арчибальдом Коксом, который требовал, чтобы Никсон передал свои документы и досье. Обнаружение существования сделанных тайно в Белом доме записей разговоров произошло через неделю. Кокс тут же потребовал принести эти записи в суд. Никсон проигнорировал требование и в октябре уволил его. Министр юстиции Эллиот Ричардсон и его заместитель Билл Рукельсхаус не устояли под резкими критическими выпадами Никсона во время переворота, который тотчас стал известен как «массовая резня в субботний вечер».

«Я вспоминаю те дни, когда я едва справлялся с ситуацией», — написал Келли. Среди самых трудных проблем, вставших перед ним, был краткий двухстраничный доклад, который Рукельсхаус вручил ему в день вступления в должность и в котором были перечислены самые насущные проблемы, стоявшие перед ФБР. Во главе этого списка были юридические и нравственные проблемы, поднятые тайными разведывательными операциями ФБР, включая прослушивание телефонных разговоров, слежку и травлю американских «левых».

Келли был несведущ в вопросах тайной разведки. Он никогда не занимался несанкционированной деятельностью, не прослушивал телефонных разговоров людей, подозреваемых в шпионаже. Он даже никогда не слышал о COINTELPRO. «Методология этих программ была неизвестна мне, — писал он. — Это было для меня откровением». Как только он начал узнавать о самых секретных операциях ФБР, он понял, что должен держать их под контролем. «Это был тонкий и деликатный вопрос — отступление», — рассказывал он. Но он совершил это отступление.

5 декабря 1973 года он послал письменное предупреждение всем 8767 агентам Бюро. Он приказал им воздержаться от «следственных действий, которые могли ограничивать каким-либо образом права, гарантированные гражданам Конституцией». Он начал разбирать здание национальной безопасности, которое возвел Гувер. К тому моменту, когда это было сделано, ФБР на 94 процента прекратило свою внутреннюю разведывательную деятельность, стерло более 9 тысяч незаконченных дел из своих учетных книг, передало дела, связанные с национальной безопасностью, отделу криминальных расследований и переключило по крайней мере 645 агентов с охоты на радикалов на выслеживание обычных преступников.

Келли отменил полномочия вездесущего отдела разведки Федерального бюро расследований. Они будут возобновлены полностью не раньше начала XXI века. В последующие годы агенты ФБР, охотившиеся на террористов в Америке, бродили в юридической пустыне в поисках знаков, которые могли бы провести их через неведомую территорию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.