44. «Красная капелла» 1935–1941 годы
44. «Красная капелла» 1935–1941 годы
Вряд ли найдется европейская страна, в которой так или иначе не писали бы о группе немецких антифашистов «Корсиканца» — Арвида Харнака и «Старшины» — Харро Шульце-Бойзена, неточно именуемой «Красная капелла». В разведывательных институтах Запада, утверждает известный французский публицист Жиль Перро, «капелла» изучается как организация, представляющая сплав антифашистского Сопротивления с элементами разведывательной деятельности, добившаяся в целом поразительных результатов. Вместе с тем большинство печатных выступлений, посвященных «Красной капелле», страдают односторонностью и неполнотой. Это, по-видимому, объясняется тем, что сведения о ней длительное время черпались преимущественно из мемуаров немецких контрразведчиков, боровшихся против «капеллы» и преследовавших ее участников как своих заклятых врагов.
Архив советской разведки на этот счет вплоть до последнего времени оставался закрытым, как, впрочем, и сейфы спецслужб США и Великобритании.
Так что же такое «Красная капелла»? С началом Великой Отечественной войны в эфир вышли и зазвучали мощным оркестром морзянки многочисленных антифашистских групп и нелегальных советских резидентов. Подпольных радистов гестаповцы называли «пианистами». Для их поимки было создано специальное подразделение (зондеркоманда) гестапо — «Красная капелла», объединившее тех и других в одно общее дело-формуляр, закодированное по имени этой команды. Со временем о гестаповских ищейках позабыли, а ее противников, попавших в лапы контрразведки, стали называть героями «капеллы». При этом смысл слова полностью изменился и стал синонимом стойкости и мужества. Среди преследуемых зондеркомандой антифашистов Германии на одном из первых мест по праву стоит группа Харро Шульце-Бойзена и Арвида Харнака. Ради освобождения Германии от гнета фашизма члены «капеллы» подвергали себя смертельному риску и приняли мученический венец. Но их жертвы были не напрасны. Они способствовали приближению краха Третьего рейха и показали всему миру, что помимо людей, безгласно покорных и слепо верящих в фюрера, были немцы, активно боровшиеся за новую, демократическую Германию. Различные по политическим взглядам, вероисповеданию, происхождению, положению в обществе, участники «Красной капеллы» в Германии принадлежали к различным инициативным группам Сопротивления. Утверждение, будто все они направлялись из единого зарубежного центра и что их руководителем якобы являлся советский военный разведчик Леопольд Треппер, ошибочно.
Берлинская группа Арвида Харнака и Харро Шульце-Бойзена пошла на добровольное сотрудничество с представителями советской внешней разведки ради получения помощи в ведении эффективной борьбы за свержение гитлеровской тирании. Если бы кто-нибудь предложил им деньги за это, они с негодованием отвергли бы подобную сделку. Немецкие патриоты выступили на стороне Советского Союза — государства, добивавшегося, по их мнению, претворения в жизнь принципов социальной справедливости. Идеи социализма, зародившиеся на Западе, в частности в Германии, были близки и понятны немецкой интеллигенции, объединившейся вокруг Харнака и Шульце-Бойзена. Гитлер в их глазах был разрушителем всего гуманного, демократического, прогрессивного.
Связи между антифашистами и представителями советской разведки носили характер партнерства. Этим объясняется, в частности, то, что группа «Корсиканца» и «Старшины», хотя и решала важные разведывательные задачи, не была классической единицей секретных помощников зарубежной державы. Связь с группой поддерживалась через «легальную» резидентуру внешнеполитической разведки в Берлине вплоть до нападения Гитлера на СССР.
Данный очерк, не претендуя на исчерпывающее освещение темы «Красной капеллы», предлагает прежде всего остановиться на мало или совсем не известных сторонах ее деятельности. Впервые говорится о советских людях, принимавших участие в этой сложной и важной операции, их нелегком труде, достижениях, а также допущенных промахах и просчетах, в том числе со стороны руководства разведки.
* * *
Стоя за занавеской окна, Милдред наблюдала ликование фашистов, отмечающих свой приход к власти.
— Что же делать, Арвид? — растерянно спросила она мужа. — Как теперь жить?
— Надо на какое-то время укрыться в провинции, — Арвид Хар-нак обнял за плечи Милдред. — Когда взлет страстей немного уляжется, вернемся в столицу Начнем копить силы. Будем бороться за Германию.
— Сможем ли мы?
— Уверен, что да. У нас найдутся и надежные друзья, которые помогут нам.
Назначение Гитлера канцлером Германии в 1933 году обострило обстановку в стране. Фашизм стремился террором окончательно уничтожить демократические и прогрессивные силы немецкого народа. Полное, казалось бы, торжество фашизма в стране поставило перед внешней разведкой СССР актуальную задачу: выйти в Германии на оппозиционные силы, способные выступить против Гитлера, выяснить, каково их положение, кого они объединяют, какой придерживаются стратегии и тактики, каковы намерения гитлеровского руководства во внутренней и внешней политике. Для этого необходимо было найти способы проникнуть в верхние эшелоны власти.
…Борис Моисеевич Гордон, заведующий консульским отделом посольства СССР в Берлине, нередко задерживался вечерами на работе. Гордон был руководителем «легальной» резидентуры НКВД и должен был не только организовывать получение закрытой информации, направлять работу сотрудников, но и видеть ее перспективы.
Однажды Гордон пригласил к себе первого секретаря посольства Александра Гиршфельда.
Немного поговорив о погоде, здоровье, положении в Германии, Гордон прямо спросил:
— Александр, вы хорошо знаете обстановку в Третьем рейхе. Вероятно, у вас есть друзья среди немцев?
— Да, разумеется. Кто вас конкретно интересует?
Гордон минуту обдумывал ответ.
— Меня привлекают в первую очередь порядочные немцы. А точнее — антифашисты. Я понимаю, что после случившегося в стране немцы научились прятать свои подлинные мысли. Но такой опытный человек, как вы, надеюсь, умеет разбираться в том, с кем имеет дело?
— Борис Моисеевич, еще когда я приехал в Германию в 1932 году, то познакомился с молодым умным парнем Арвидом Харнаком. Он родом из профессорской семьи, но вырос без отца, в нужде. В 23 года получил ученую степень доктора юриспруденции. Продолжил учебу в США, откуда вернулся с очаровательной супругой Милдред, американкой немецкого происхождения, доктором филологии. В 30 лет он защитил диссертацию «Домарксистское рабочее движение в Соединенных Штатах», получив ученую степень доктора философии. Что скажете? Его взгляды, насколько мне известно, вначале носили националистически-буржуазную окраску, но образование и жизненный опыт привели его к марксизму, сделали из него друга Советского Союза.
— Можно быть ученым, образованным человеком и ничего не видеть вокруг. Ученые часто бывают рассеянными.
— Только не Харнак. Он на редкость активен и очень наблюдателен. По своему положению — а работает он в министерстве экономики — весьма осведомлен практически по всем вопросам. Официально он не состоит в рядах ????, - продолжил Гиршфельд. — Однако по поручению партии Харнак участвовал в создании «Союза работников умственного труда», легальной массовой организации прогрессивно настроенных интеллектуалов. Помимо этого, он ведет пропаганду по изучению советского планового хозяйства, организовал соответствующее общество АРПЛАН и ознакомительную поездку немецких инженеров и экономистов в СССР.
Гордон с интересом слушал Гиршфельда. Похоже, что Арвид Харнак — именно тот человек, который нужен.
— Александр, по-моему, необходимо встретиться с Арвидом и обстоятельно поговорить. Выбор для встречи у нас ограничен: конспиративная квартира посольства или квартира профессора. Думаю, что безопаснее встретиться у Харнака, предварительно предупредив его о том, что ты придешь с другом. Если я не прав, то слушаю возражения.
— Возражений не будет. Остается известить Харнака.
В начале августа 1935 года на квартире доктора Харнака Гордон и Гиршфельд договорились, что Харнак (впредь «Корсиканец») будет вместе с советскими друзьями бороться против диктатуры фашизма, за демократию, за предотвращение затеваемой нацистами войны против европейских народов и Советского Союза.
«Все, что я услышал, полностью совпадает с моими желаниями. Мое согласие на совместную борьбу продиктовано любовью к Родине и доверием к соратникам по борьбе. Надеюсь, что труд наш принесет положительные плоды», — заверил Арвид Харнак.
На ближайшей встрече Гордон поставил перед «Корсиканцем» вопрос о работе на строго конспиративной основе, прекращении афиширования антифашистской деятельности и осторожности в личном поведении. По рекомендации русского друга Харнак вступил в национал-социалистскую партию. Он должен был стать внешне стопроцентным «наци» и слыть в их кругах своим человеком. В 1935 году Харнак становится правительственным, а потом и старшим правительственным советником в имперском министерстве экономики. Из справочного фонда министерства он мог получать информацию о любом секторе хозяйства страны и военном производстве. Он получал бесценные сведения, которые передавал в Москву. В Центре эта информация неизменно получала высокую оценку.
Антифашистскую борьбу вместе с «Корсиканцем» вели его близкие и преданные друзья: Адам Кукхоф («Старик») — видный писатель и драматург и его жена Грета Кукхоф («Кан»). Она обучалась в США в одно время с Арвидом и познакомилась с молодой четой Харнаков.
Через профессора Хебеле, тоже разделявшего антифашистские взгляды, и супругов Кукхоф «Корсиканец» познакомился со «Старшиной» — Харро Шульце-Бойзеном, старшим лейтенантом, начальником пятого реферата разведывательного штаба авиации маршала Геринга. Тесные отношения между этими антифашистами послужили основой для возникновения в подполье одной из наиболее активных ячеек антигитлеровского Сопротивления.
Тщательно проверяясь, Б. Гордон проводил периодические встречи с «Корсиканцем».
Благодаря связям с членами Верховного командования сухопутных сил, Комитета по четырехлетнему плану милитаризации немецкой экономики, Имперской хозяйственной палаты, руководством концерна «ИГ Фарбен», а также с сотрудниками Института военноэкономической статистики «Корсиканец» был в курсе важных вопросов подготовки Рейха к агрессии и заблаговременно информировал СССР о них.
В 1937 году Гордон был вызван в Москву. Предчувствия у него были мрачные, но он тщательно это скрывал. Прощаясь с «Корсиканцем», Гордон просил не забывать его, если задержится, и информировать об изменениях в стране. Арвид Харнак обещал и долго не выпускал из своих ладоней руку Гордона.
В Москве резидент был арестован. Гордона оклеветал мелкий, завистливый человек, когда-то им задетый. Донос пришелся кстати. Гордон был рекомендован на работу в Берлин руководителем разведки А.Х. Артузовым. Началась расправа с руководством разведки, и всплыл этот факт, истолкованный как тесная связь Гордона с вражеской группировкой. Особый суд «тройки» приговорил его к расстрелу. Сегодня имя отважного и талантливого разведчика возвращено из небытия и стало известно соотечественникам.
Отзыв Гордона по сути обезглавил резидентуру, которая находилась в тот период на подъеме. В ее составе действовало до полутора десятков разведчиков, имевших интересные и важные источники информации. Например, Карл Беренс — конструктор-проектировщик. Выходец из рабочей семьи, коммунист, работал на военном заводе «АЕГ-Турбине». Харнак познакомил Беренса с работником внешней разведки. Проникнутый антифашистскими настроениями и симпатией к СССР, Беренс предоставил разведке ценные данные военной опытной станции Министерства авиации.
Эрвин Гертс — полковник авиации, начальник контрразведывательной службы Министерства авиации. По профессии летчик. Длительное время работал в журналистике. После прихода к власти в стране фашистов к ним не примкнул, но согласился служить в авиации, где сделал карьеру. В душе остался демократом, немецким патриотом. На этой почве сблизился со «Старшиной» и передавал ему ценные сведения. От «Старшины» информация поступала к «Корсиканцу» и далее в Москву.
Гюнтер Вайзенборн — редактор немецкого радио, по профессии журналист. Близко сошелся с Харро Шульце-Бойзеном на почве активного неприятия национал-социализма, милитаризма и поиска новых путей развития Германии. Был активным помощником Шульце-Бойзена, добывая политическую информацию в Министерстве пропаганды и в журналистских кругах.
После отъезда Гордона резидентуру некоторое время возглавлял А.И. Агаянц — молодой, но к тому времени уже достаточно опытный разведчик. И опять фатальное невезение. В декабре 1938 года Агаянц скончался на операционном столе. Прободение язвы желудка оказалось для него роковым.
До сентября 1939 года берлинская резидентура не имела резидента. В Центре не хватало кадров, опытные разведчики были уничтожены в ходе репрессий. В сентябре 1939 года в Берлин был наконец назначен новый резидент. Но выбор оказался неудачным. А.З. Кобулов, протеже наркома внутренних дел Берии, недостаточно образованный (пятилетнее образование плюс курсы счетоводов), амбициозный, длительное время работал на скромных финансово-хозяйственных должностях мелких учреждений и предприятий Закавказья. По совету старшего брата Богдана, заместителя Берии, перешел на службу в органы безопасности и при поддержке брата сделал стремительную карьеру. В 1939 году без всякого опыта разведывательной работы он оказался во главе одной из важнейших точек НКВД за рубежом — в Берлине.
Перед отъездом из Москвы Кобулов был принят начальником внешнеполитической разведки комиссаром III ранга П.М. Фитиным. Разговор был формальный, протокольный. Состоялась беседа с начальником немецкого направления П.М. Журавлевым, одним из опытнейших оперативных работников разведки. Оба расстались без чувства симпатии: у Павла Матвеевича от разговора с самонадеянным Кобуловым остался на душе мутный осадок.
Едва оглядевшись на месте, Кобулов энергично принялся за «дела». Неразборчивость в установлении контактов и болтливость обратили на себя внимание начальника отделения гестапо «4-Д» штандартенфюрера Ликуса, который дал указание начать его разработку. По учетам гестапо Кобулов значился резидентом советской разведки.
П.М. Журавлев, почувствовав недоброе, пытался вмешаться в ход событий, призвать Кобулова к дисциплине и конспирации. Подготовленный на этот счет проект указания в Берлин Журавлев принялся согласовывать с вышестоящим руководством, которое нашло указание берлинскому резиденту излишне резким (знали, кто стоит за его спиной) и смягчило текст.
Когда Кобулов убедился, что его, хотя и в деликатной форме, предупредили, он вышел из себя и обратился с личным письмом к начальнику разведки Фитину.
Резидент жаловался, что до него дошли слухи о том, что заместитель начальника разведки П.А. Судоплатов и П.М. Журавлев необоснованно критикуют его работу за спиной. Следовало бы положить конец подобной болтовне, подсказал он Фитину. В том же письме Кобулов просил о предоставлении ему денежной дотации, ссылаясь на выслугу лет и местную дороговизну.
Руководство внешней разведки перевело Кобулову причитающиеся рейхсмарки, но пришло к выводу, что работу резидентуры можно на деле улучшить, лишь направив в Берлин опытного и знающего обстановку оперработника. Наиболее подходящей сочли кандидатуру А.М. Короткова.
В апреле 1940 года Коротков прибыл в Берлин. Спустя некоторое время он возобновил встречи с «Корсиканцем», а позднее и со «Старшиной». От них была получена ценная информация о приготовлениях Германии к войне против СССР. Кобулов пожелал встречаться с «Корсиканцем», используя Короткова как переводчика. Сообщив в Москву о планируемой встрече, Амаяк Захарович услышал в ответ не очень вежливое: «На встречу с «Корсиканцем» не ходить».
В то же время встречи Короткова с «Корсиканцем» неожиданно прервались из-за непредвиденных обстоятельств. Нелегально посланная в Берлин оперативная сотрудница Червонная, свободно владевшая немецким языком и снабженная подлинными немецкими документами, попала в засаду, устроенную гестапо на квартире агента, к которому она шла с заданием. Многое в этой истории было неясно. Центр насторожило то, что Червонная знала нескольких агентов, с которыми проводил встречи Коротков. Случайно это или кто-то из агентов подставил Червонную, а теперь хочет спровоцировать Короткова? Однозначного ответа не было, и Москва приказала Короткову в конце осени 1940 года прибыть для консультаций, заморозив на время его связи.
В Москве Короткова ждали с нетерпением.
— Как оцениваете агентурно-оперативную обстановку в стране? — задал вопрос заместитель начальника разведки, куратор берлинской точки П.А. Судоплатов.
— Складывается впечатление, что немцы усиленно готовятся к военной акции против СССР. Это видно по меняющемуся тону пропаганды, поведению официальных лиц, активизации контрразведки, интенсивному режиму работы штаба Верховного командования сухопутных сил.
— Что думаете о провале Червонной?
— Скорее всего, совпадение случайностей, — ответил Коротков. — Я проводил проверочные мероприятия, но они не выявили повышенного интереса гестапо ко мне, а также не обнаружили подозрительных моментов в поведении наших источников.
— Считаете, роковая случайность?
— Да, не более того.
— Все-таки продолжайте наблюдение, не снижайте бдительности, — сказал Судоплатов. — А теперь об упомянутых вами источниках. В Центре серьезно думают о том, чтобы повернуть резидентуру лицом к более глубокому проникновению в нацистские структуры, экономику, центральные ведомства, интеллигенцию и военные круги. Вот план развития наших отношений с «Корсиканцем», подготовленный при моем прямом участии и согласованный с начальником разведки П.М. Фитиным. План докладывался Л.П. Берии и получил его одобрение. Понимаете, что это значит?! Забирайте документ, внимательно изучите и примите как руководство к действию.
Знакомясь с планом, Коротков обратил внимание на то, что из 10 его пунктов часть касалась в основном уточнения данных на знакомых «Корсиканца». Другие вопросы относились к обеспечению безопасности совзагранучреждений в Германии и командированных советских граждан. «Задание, несомненно, важное, это Коротков хорошо понимал. Но не слишком ли большая роскошь использовать такой ценный источник информации в этом направлении?! Да и имеются ли у него для этого возможности?» — прикинул разведчик. Наконец, последняя часть задания состояла из информационных вопросов, в том числе о внутриполитической обстановке в стране, противоречиях и распрях «наверху», об оппозиционных силах, состоянии экономики, а также внешней политике Рейха.
Были ли другие проблемы в задании? Безусловно, да: 4-м пунктом в плане работы стояли проверка и конкретизация полученных от источника сведений о военных приготовлениях Германии в отношении СССР; в 7-м — рекомендовалось выяснить, как Германия рассчитывает использовать экономические ресурсы СССР в «хозяйственном плане» в случае ведения военных действий.
Вероятно, если оценивать задания плана с современных позиций, то указанные пункты должны были бы стать основополагающими во всей работе с «Корсиканцем». Однако каждое время имеет собственную логику.
Под подписями Фитина и Судоплатова Коротков аккуратно расписался на документе «читал» и поставил дату — 24 декабря 1940 г.
Вернувшись в Берлин в январе 1941 года, Александр Михайлович поспешил встретиться с «Корсиканцем». Оба обрадовались встрече, и Коротков поинтересовался последними новостями. «Корсиканец», между прочим, сообщил, что посещал «Клуб богатых», чтобы поддержать свой авторитет в официальных кругах и подыскать новые источники информации.
«Но я не заметил, чтобы кто-нибудь из членов клуба перешел черту официальных, протокольных отношений и высказал что-либо новое, важное, еще не известное. Впрочем, это не то место, где высказывают свои подлинные настроения и взгляды. Что касается Союза работников умственного труда, через который изучаем людей и оказываем на них влияние, то численность его в последнее время возросла. Сейчас Союз насчитывает приблизительно 60 человек».
Коротков удивленно посмотрел на «Корсиканца». Он никак не предполагал, что за то время, пока не было встреч с Арвидом, организация так увеличится. Это было несомненным плюсом для расширения движения антифашистского Сопротивления. С позиций же Ко-роткова-разведчика это ставило дополнительные проблемы.
— В такой массе людей нетрудно просмотреть провокатора. Вы так не думаете, Арвид?
— Нет, Александр. В Союз принимаются только после тщательной проверки и по рекомендации двух его членов. Мы наращиваем потенциал антифашистской борьбы.
— Если можно, кратко расскажите о том, чем сейчас занята ваша интеллектуальная группа.
— Попробую это сделать. Союз состоит в основном из демократически настроенной интеллигенции, хотя в его рядах встречаются представители военных, аристократии, рабочих, ненавидящих нацизм и верящих в возрождение Германии. В доступной форме ведется изучение марксизма, анализируется положение в стране, разоблачается ложь геббельсовской пропаганды.
Порекомендовав «Корсиканцу» быть предельно осторожным в общении с членами Союза, Коротков подчеркнул, что не собирается вмешиваться — это личное дело Харнака и его друзей. Достаточно, если он будет его информировать о важных решениях Союза.
«Корсиканец» сообщил, что Верховное командование сухопутных сил распорядилось составить для вермахта карту промышленности СССР. Это, по его мнению, раскрывало намерения фашистов и указывало те цели, которые они хотели захватить или разрушить.
Коротков немедленно доложил в Центр о встрече с «Корсиканцем».
С каждым днем от «Корсиканца» и его друзей — Харро Шульце-Бойзена, Адама Кукхофа, супругов Курта и Элизабет Шумахер и других — поступали сведения, убеждавшие, что маховик подготовки агрессии Гитлера против России все больше раскручивался. В частности, Харро Шульце-Бойзен добыл данные штаба ВВС, предусматривавшие бомбардировку Ленинграда, Киева, Выборга, других объектов на советской территории, о завершении подготовки армии к нападению на Советский Союз. Конкретная информация требовала адекватной оценки и принятия соответствующих мер. Короткова же предупреждали, чтобы он не попадался на англо-американскую, а возможно, и германскую дезинформацию.
Коротков был уверен в достоверности добытых данных и искренности своих источников. 10 марта 1941 г. он доложил в Центр:
«“Корсиканец” вызвал на срочную встречу и сообщил, что заместитель руководителя Института военно-хозяйственной статистики Лянге-Литке проинформировал его о том, что в Генеральном штабе вермахта надеются сломить сопротивление Красной Армии в течение первых 8 дней. Оккупация Украины лишит СССР основной промышленной базы. Будут отторгнуты Кавказ, Урал (предполагается достичь их на 25-е сутки с начала военных действий). Нападение диктуется соображениями военного преимущества Германии над СССР».
Через неделю Коротков получил от А. Харнака новое подтверждение того, что «подготовка удара по СССР стала очевидностью». Резидентура доложила об этом лично наркому госбезопасности Меркулову.
Со своей стороны, руководство внешней разведки регулярно сообщало высшему советскому руководству поступающие от «Корсиканца» и «Старшины» данные. Но в них наряду с бесценными зернами истины, серьезными предупреждениями о надвигающейся катастрофе проскальзывали сведения противоположного характера. Над этим постоянно думали в Центре, особенно с весны 1941 года, когда обстановка стала ухудшаться. Руководство наркомата и внешней разведки пришло к выводу о целесообразности разгрузить А. Харнака от всех его подысточников. Ему самому следовало глубоко разобраться в материалах, поступающих непосредственно в его руки. А с подысточни-ками лучше установить прямые контакты оперработников и по ходу дела уточнять и конкретизировать сомнительные места. В Берлин ушло соответствующее указание начальника разведки Фитина. Если для этого потребуется помощь «Корсиканца», от нее не отказываться, а ему объяснить принятые меры осложнением обстановки и необходимостью усиления конспирации в работе с учетом возможного возникновения чрезвычайного положения. Он, видимо, и сам чувствует, в каком направлении идет развитие событий.
Коротков долго думал над указанием Центра, над тем, какие найти слова, чтобы у А. Харнака не сложилось впечатление, что его отодвигают в сторону. Он очень нужен, и без него немыслима работа антифашистов.
Как и ожидал Коротков, «Корсиканец» в целом с пониманием отнесся к просьбе познакомить со «Старшиной».
— Это можно сделать. Но существуют две трудности. Харро практически не бывает дома. Он находится на казарменном положении в штабе ВВС Геринга под Потсдамом. Он также не знает, что и как происходит с передаваемой им информацией. Я на ближайшую среду приглашу его к себе, а вы представьтесь, скажем, человеком, который связан с русскими и снабжает их собранными данными. Я боюсь, что признание в том, что его сведения поступали в ваши руки, может вызвать у него шоковое состояние.
Но «Корсиканец», очевидно, недооценил своего ближайшего друга, который давно осознавал, кому помогает.
Готовясь к встрече со «Старшиной», Коротков еще раз просмотрел имеющиеся материалы.
Харро Шульце-Бойзену было около тридцати лет. Он происходил из аристократической семьи и доводился внучатым племянником известному гросс-адмиралу фон Тирпицу, основателю германского флота. Отец Харро командовал военным кораблем в Первую мировую войну, а во время второй был начальником штаба оккупационных войск в Нидерландах. Харро закончил школу военных летчи-ков-штурманов. В 1936 году Харро женился на внучке князя Эйлен-бургского — Либертас Хаас-Хайе. Маршал Геринг, второе лицо в государстве, знал Либертас еще подростком. Поэтому он не очень удивился, когда она сообщила ему о своем замужестве и попросила проявить внимание к супругу. По указанию Геринга Харро был зачислен в штаб авиации, несмотря на возражения со стороны гестапо, где на него еще со времени учебы было заведено досье как на человека, поддерживающего «предосудительные связи» с коммунистами. В Министерстве авиации Харро был назначен начальником реферата, который занимался анализом и обработкой отчетов военно-воздушных атташе Германии. Здесь-?? он и познакомился с другой стороной деятельности министерства, направленной на развязывание войны.
Коротков и «Старшина» встретились на квартире «Корсиканца» как давно знакомые единомышленники. Харро нашел способ показать, что догадался, кто перед ним, и рад знакомству с русским разведчиком. Он охотно согласился встречаться с Коротковым, но сказал, что практически это возможно осуществлять только через Арвида Харнака.
Центр не предполагал всей сложности связи со «Старшиной», но поручил Короткову выяснить, может ли Харро фильмировать на службе документы и передавать их в непроявленной пленке.
— Увы, Александр, — ответил «Старшина», — это практически невозможно. Для этого нет пригодного помещения, времени, да и вынести сложно, так как нас неделями держат при штабе.
— Значит, никакой возможности в настоящем и в будущем? — уточнил Коротков.
— Абсолютно, — подтвердил «Старшина». — Но я сделаю все возможное, чтобы планы и намерения гитлеровцев не были секретами, чтобы против них можно было успешно бороться.
— Если Харро говорит, что сделает все для победы над нацизмом, — заметил Арвид Харнак, — то можно не сомневаться, что он приложит для этого все свои силы.
— Что ж, будем вместе работать и искать новые возможности. А сейчас, друзья, время прощаться, — Коротков пожал руки Арвиду и Харро.
— До встречи, Александр, — «Корсиканец» проводил Короткова до двери.
Теперь Короткову следовало возобновить прямой контакте Карлом Беренсом, по профессии слесарем-монтажником и мастером художественного литья. Он прошел сложный политический путь: вначале, поверив фашистской демагогии, он вступил в члены НСДАП и в один из ее штурмовых отрядов, но скоро наступило отрезвление и разрыв с фашистами. Они запомнили ему это на всю жизнь…
Во время изучения марксистской теории в кружке, который вела Милдред Харнак, он обратил на себя ее внимание прилежанием и богатым жизненным опытом. Милдред решила познакомить Беренса с мужем, на которого он также произвел положительное впечатление. «Корсиканец» свел Беренса с Б. Гордоном, а тот перепоручил его заботам оперработника резидентуры Белкина. Между ним и Беренсом, отныне «Лучистым», установились дружеские отношения. Они часто спорили о будущем Германии, и Беренс высказывал уверенность, что в немецком народе найдутся силы, способные выступить против фашистской диктатуры. От «Лучистого» поступала ценная информация. Но скоро Белкин выехал в Испанию, а на замену ему никто не приехал: людей в разведке не хватало, шел 1937 год.
Карл Беренс с удовлетворением воспринял восстановление с ним контакта. Он рассказал Короткову, что работал на военном заводе «АЕГ-Турбине», поддерживал связь с партийной нелегальной ячейкой завода и оказывал товарищам моральную поддержку.
— Ничего другого я не предпринимал, так как посоветоваться было не с кем.
Беренс подробно информировал Короткова о положении фирмы и настроениях рабочих и служащих. Доложив о результатах встречи с ним в Центр, Коротков высказал мнение, что информационные возможности источника в настоящее время сузились. Но, учитывая опыт подпольной работы, длительную связь с нами, честность и наденость, было бы возможным в будущем использовать его в качестве радиста берлинской группы. В Центре согласились с мнением Короткова.
Выполняя указания Москвы, Коротков часто задумывался, что должен испытывать «Корсиканец», у которого под разными предлогами «уводили» лучших друзей. Внешне он оставался непроницаем, и по его лицу ничего нельзя было угадать, но что творилось в его душе? Коротков успокаивал себя тем, что как опытный подпольщик и стойкий антифашист, «Корсиканец» не может не понять и не согласиться с целесообразностью принимаемых мер. Кажется, так и было на самом деле.
— Когда тебя, Александр, познакомить с Адамом Кукхофом? — спросил на встрече «Корсиканец».
Коротков понял, что бодрый тон и понимание даются Арвиду нелегко, но он не драматизирует личные переживания, исходя прежде всего из интересов дела.
— Спасибо, Арвид, за все, что ты сделал во имя общей борьбы против фашизма. Что касается Кукхофа, то встретимся у тебя, если не возражаешь, в ближайший вторник.
«Старик» — Адам Кукхоф — был сыном рейнского фабриканта. Изучал политэкономию, германистику и философию. Он давно тяготел к театру, драме и журналистике. Его книга «Немец из Байенкура» и пьеса «Уленшпигель» стали заметным явлением в немецкой литературе и драматургии. Опыт жизни подсказал ему, что нацизм недолговечен. Он с симпатией наблюдал за развитием событий в СССР, постепенно став его другом. «Старик» много писал для подпольной антифашистской газеты «Инере фронт», составлял антигитлеровские листовки.
В беседе с Коротковым Кукхоф заявил:
— Как немецкий патриот, выступающий за демократическое и миролюбивое немецкое государство в будущем, я согласен, Александр, помогать СССР, чтобы как можно скорее свернуть шею Гитлеру и положить конец его агрессии.
Адам упомянул, что у него немало друзей, которые разделяют аналогичные антифашистские убеждения:
— Это в основном артисты, режиссеры, драматурги и журналисты. Среди них выделяется мой школьный приятель Адольф Гримме. Он занимал видный пост в Веймарской республике, разогнанной фашистами. Он ярый противник «наци» и выступает против их господства. Мне известно, что он принадлежит к нелегальной организации Карла Фридриха Гердлера[47] и адмирала Канариса (шефа абвера), готовящих с помощью военных свержение Гитлера.
Коротков слышал о существовании подобной организации. Сообщение Адама заинтересовало разведчика:
— Что делает эта антифашистская группа, каково ее положение, кто ее союзники? Нет ли у вас, Адам, возможности получить сведения о позиции Гердлера-Канариса?
— Некоторые отношения с Гердлером поддерживает Гримме. Он давно просил у меня книгу «Немец из Байенкура» с автографом. Это будет удобный повод встретиться и возобновить знакомство, заодно и поговорить о деле.
— Хорошо. Адам, буду признателен, если вы и мне подарите вашу знаменитую книгу. Еще один вопрос. Пусть он не покажется вам странным. Я знаю, что ваша антифашистская деятельность отнимает у вас много времени. В то же время вам необходимо содержать семью — жену и ребенка. Могу ли я вам чем-то помочь?
Большими темными глазами «Старик» внимательно посмотрел на Короткова.
— Спасибо, Александр, за готовность поддержать. Но мы с женой — она журналистка — много работаем и не бедствуем. Если средства потребуются на борьбу против фашистов, я не постесняюсь их у вас попросить.
— Что ж, договорились. А мне пора уходить. Ваш адрес и телефон мне известны, свяжемся в самое ближайшее время, Адам. Прощайте, — и Коротков дружески простился с Харнаком и Кукхофом.
Сообщение резидентуры о выходе на А. Гримме и о начале разработки через него Гердлера посчитали в Центре полезным, но заметили при этом, что разведчики слишком торопятся и во всем еще следует глубоко разобраться. Но уже сейчас было ясно, что после того, как «Старик» соберет необходимые сведения о Гримме, можно будет перейти и на прямой контакт с ним.
Разделение группы «Корсиканца» и установление прямой связи с его подысточниками не привело, однако, к тому, что Центру стало легче проверять полученные из Берлина сведения и давать им объективные оценки. Почему-то самые важные и интересные сведения ставились под сомнение, а дезинформация нередко принималась за чистую монету. Вероятно, люди предпочитали слышать то, что им хотелось.
«Возможен неожиданный удар, — предупредил «Старшина» Короткова, а тот — Москву. — Будут ли при этом выдвинуты германской стороной какие-либо требования — неизвестно. Первые удары германской авиацией будут нанесены по узлам Мурманска, Вильно, Белостока, Кишинева, авиазаводам Москвы и ее окрестностей, по портам Балтики, Беломоро-Балтийскому каналу, железнодорожным линиям в направлении границ и мостам». По мнению «Старшины», в случае начала войны следовало бы ответить контрударом по фашистам. Советская авиация могла бы нанести бомбовые удары по румынским нефтепромыслам, железнодорожным узлам Кёнигсберга, Берлина, Штеттина. Ударом через Венгрию надлежало отрезать Германию от Балкан.
Это сообщение переполошило Центр. Руководство внешней разведки не решилось доложить его высшему руководству страны и направило в РУ ГШ НКО СССР. Военные разведчики, испытывая на себе давление атмосферы общей неуверенности, ответили, что поступившие рекомендации похожи на провокацию. Но тут же оговорились, что источник, по-видимому, говорил от чистого сердца.
Подобная оценка была непонятна Короткову. Было очевидно, что Центр по одному ему известным причинам не доверял полностью его немецким друзьям даже в ту минуту, когда на карту были поставлены жизнь и будущее страны.
Вместе с тем, несмотря на сомнения, Центр начиная с марта-апреля принимал меры по созданию в Берлине на случай войны нелегальных резидентур, имеющих прямую радиосвязь с Москвой. Радиосвязь должна была стать тем средством, с помощью которого антифашисты-подпольщики могли бы информировать Москву, а также поддерживать при необходимости контакты с другими группами Сопротивления в различных районах Германии и за ее пределами.
В конце апреля 1941 года Меркулов в разговоре с Фитиным подчеркнул, что обстановка требует срочных мер по переводу наиболее ценной агентуры на прямую связь с Москвой и создания нескольких нелегальных резидентур с собственными рациями, шифрами, материальными ресурсами. В случае обрыва нынешней связи они могли бы самостоятельно продолжать свою деятельность, информируя об этом Центр.
— Особенно важно, — подчеркнул Меркулов, — разработать условия связи с источниками и предусмотреть замену «Корсиканцу», если он вдруг — а этого ни в коем случае не должно произойти — провалится. Для вызова каждого источника должен быть составлен свой особый пароль, а также пароль на случай внезапного отъезда из страны Короткова. Вы все поняли?
— Да, Всеволод Николаевич.
— Исполняйте!
Вернувшись к себе, Фитин вызвал начальника немецкого направления.
— Ну, Павел Матвеевич, надо готовить берлинскую группу к работе в чрезвычайных обстоятельствах. Подготовьте указание в Берлин. Пусть решат, кто сможет выполнять обязанности радиста. Направьте памятку об организации радиосвязи в нелегальных точках. Тем временем, надеюсь, доставят со склада обещанную руководством радиоаппаратуру.
Журавлев взял у Фитина документ с резолюцией руководства.
— Будет исполнено, Павел Михайлович.
В начале мая 1941 года Короткову поступило указание продолжить оформление отношений с отдельными членами группы «Корсиканца» и подобрать троих-пятерых человек, которые замыкались бы на рацию Харнака.
Задание требовало времени, а его становилось все меньше. Но Коротков не думал об этом. Трудности, казалось, прибавляли ему сил и энергии. При встрече с «Корсиканцем» он рассказал о необходимости освоения новых форм связи, пояснив, что это вытекает из ухудшения обстановки. Харнак и сам это видел.
— Но, к сожалению, Александр, у меня на примете нет никого, кто мог бы стать радистом.
— А как насчет Карла Беренса?
— Неплохая идея, но надо еще подумать. Завтра дам окончательный ответ.
На следующий день «Корсиканец» пришел расстроенный.
— Я долго думал о Беренсе и полагаю, что он не годится для роли радиста. У Беренса большая семья и малые дети. Случись что, я всю жизнь буду корить себя, что причинил им горе и страдания.
— Хорошо, Арвид, что ты скажешь по поводу Курта Шумахера?
Харнак с облегчением вздохнул.
— Я его знаю. Уверен в нем. Думаю, что подойдет, лишь бы разбирался в радиоделе.
— Технике обучим.
Едва Коротков доложил Центру о проделанной работе, как его срочно вызвал на встречу «Корсиканец». С ним пришел «Старшина».
— Плохие новости, Александр. Только что мобилизовали в армию Шумахера.
Это было очень неприятной неожиданностью.
— Видимо, без моего вмешательства этот вопрос не решить, — пришел на выручку «Старшина». — Предлагаю кандидатуру Ганса Коппи. Он относительно молод, но уже имеет богатый опыт подпольной борьбы, коммунист. В Нойекельнском районе Берлина он руководит комсомольской организацией. Человек стойкий и надежный — ручаюсь.
— Да?! Арвид, вы его знаете, можете что-нибудь добавить?
— Нет, это имя слышу впервые.
— К сожалению, это осложняет дело. Мы не можем доверять наши связи незнакомому и непроверенному лицу, — Коротков сдвинул брови.
— Я гарантирую, что Ганс Коппи нас не подведет. Он давно в подполье, как и его жена Хильда, и свою верность они доказали делом. Но с радиотехникой он действительно не знаком. Зато настойчив и упорен в достижении поставленной цели.
Коротков задумался над возможными последствиями такого решения вопроса.
— Я согласен, — сказал Коротков. — Сразу же договоримся и о связи с ним: вызывать его будем от имени «Штральмана из Вены». Не позднее завтрашнего дня организуйте мне с ним встречу. Хочу собственными глазами убедиться, что это за человек, и необходимым образом его проинструктировать.
«Корсиканец» и «Старшина» молча кивнули.
Обещанные Центром рации и другие средства явно запаздывали. Техника поступила только в конце апреля — начале мая. В багаже находились две портативные рации в контейнерах-чемоданчиках с питанием от батареек. Переносные радиопередатчики мог ли работать в квартирах верхних этажей домов, в поле, в лесу, с поверхности воды. Радиус действия рации достигал одной тысячи километров. Принимающая база была оборудована в районе Бреста. Среди распакованных коробок оказались карманные приемник и передатчик, работавшие от электросети напряжением 110–220 вольт. «Странная штука, — подумал Коротков, — и как ею пользоваться? Да и инструкции к ней нет. Вот это сюрприз! Что касается принимающей базы на советско-польской границе, то, судя по всему, Красная Армия не собирается отступать и будет бить врага на его же территории, как пелось тогда в песнях. Но сможет ли маломощная рация на батарейках обеспечить устойчивую радиосвязь группы «Корсиканца» с Центром?» Эта мысль не оставляла Короткова. «Москве виднее», — решил он в конце концов.
Он тщательно готовился к передаче рации антифашистам. Заранее договорился о месте и времени встречи. Принимать рацию должна была Грета — жена А. Кукхофа. У нее был свой особый метод проведения конспиративных встреч. Большинство подпольщиков в таких случаях старается выглядеть невзрачно, слиться с окружающим фоном. Но не такова была эта женщина. Она выбрала самое нарядное платье и пошла на явку как на праздник, как на свидание. Мужчины оборачивались ей вслед, и никому не приходило в голову, что это подпольщица. Собрав всю свою волю и выдержку, она спешила но важному делу.
Коротков заблаговременно выбрался с «чемоданчиком» в сад посольства, ушел в глубину его и перемахнул через забор. Опустившись на землю, Коротков присел, держа рацию в руках. Он отряхнулся, прошел улочками до метро. Несколько раз меняя маршрут следования на подземке, убедился, что «хвоста» за ним нет, и вышел у парка Гинденбурга в Вильмерсдорфе. Грета Кукхоф, как только увидела Александра Эрдберга (так Коротков представлялся немецким партнерам), с облегчением вздохнула. Настроение у нее поднялось. Домой она возвратилась в спокойном расположении духа. При первой возможности передала фибровый чемоданчик в другие руки. Опять напряженная дорога, опять тряска сложной аппаратуры.
Ни на один день резидентура не прекращала добычу информации. Группа антифашистского Сопротивления «Корсиканца» — «Старшины» сообщала все более тревожные данные о завершении подготовки Гитлера к нападению на Советский Союз. 16 июня 1941 г. из Берлина в Москву ушла телеграмма, предупреждавшая, что германская агрессия может начаться с минуты на минуту.
По указанию начальника разведки Фитина информация немедленно была доложена И.В. Сталину и В.М. Молотову.
В ней, в частности, говорилось:
«Источник, работающий в штабе германской авиации, сообщает:
Все военные приготовления Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены и удар можно ожидать в любое время…
Объектами налетов германской авиации в первую очередь являются: электростанция «Свирь-3», московские заводы, производящие отдельные части к самолетам, а также авторемонтные мастерские.
В военных действиях на стороне Германии активное участие примет Венгрия. Часть германских самолетов, главным образом истребителей, находится уже на венгерских аэродромах…
Источник, работающий в Министерстве хозяйства Германии, сообщает, что произведено назначение начальников военно-хозяйственных управлений «будущих округов» оккупированной территории СССР…
…На собрании хозяйственников, предназначенных для «оккупированной территории» СССР, выступил также Розенберг, который заявил, что понятие «Советский Союз» должно быть стерто с географической карты».
Как писал позднее в своих воспоминаниях П.М. Фитин[48], на следующий день Сталин вызвал его и Меркулова к себе. Не предложив им присесть, оставив стоять у дверей кабинета, Сталин молча прохаживался вдоль стола, покуривая трубку и посматривая на наркома госбезопасности и начальника разведки, как бы изучая и прикидывая в уме, понимают ли эти люди всю сложность и остроту обстановки. Наконец Сталин остановился прямо напротив них и, глядя в лицо Фитина, произнес:
— Товарищ начальник разведки, не надо мне рассказывать содержание вашего сообщения. Я его прочел. Объясните, откуда и как ваш источник получает информацию? Верите ли вы ему и почему? Можете ли поручиться за его честность и искренность?
Сталин, не отрываясь, смотрел в глаза Фитину и внимательно его слушал. Фитин, преодолев внутреннее волнение, подробно объяснил, что источник является убежденным антифашистом и поэтому делится с резидентурой получаемыми им сведениями. Его информация, как правило, подтверждается, и у разведки нет на его счет сомнений.
Сталин пошел вдоль стола, не говоря ни слова. Вернувшись к Меркулову и Фитину, остановился, затянулся трубкой, выпустил дым и сказал:
— Есть только один немец, которому можно безоговорочно верить, — это товарищ Вильгельм Пик. Все перепроверьте тщательным образом и снова доложите.
На обратном пути Меркулов поинтересовался у Фитина, что тот думает о сказанном Сталиным. Фитин не торопился с ответом, и Меркулов ответил сам:
— Вероятно, товарищ Сталин подразумевал, что следует доверять только немецким коммунистам.
На замечание Сталина необходимо было немедленно отреагировать и принять соответствующие меры. Меркулов распорядился, чтобы разведка срочно составила список всех донесений «Корсиканца» и «Старшины», в которых содержалась информация о готовившейся Германией агрессии. Только с начала 1941 года таких телеграмм в Центре набралось больше сотни, и их перечень занял одиннадцать убористых машинописных страниц.
Оставалось переслать документ в Берлин и потребовать от резидентуры подтверждения.
Но события опередили намерения руководства разведки.
Наступило 22 июня 1941 года. Все, о чем сообщали «Корсиканец» и «Старшина», стало трагической явью.
«Календарь» сообщений «Корсиканца» остался в деле и хранится в архиве СВР. В Берлин ушли последние указания об активизации подпольщиков, антифашистского Сопротивления.
Война оборвала прямые контакты А.М. Короткова с «Корсиканцем» и «Старшиной». Но героической группе антифашистов удалось передать в Москву чрезвычайно ценные сведения. О том, как это происходило, о трагической и славной судьбе «Красной капеллы» разговор впереди.