III Спецслужбы на мировой войне

«Видимо, война назревает. Я боюсь только нашего обожаемого полковника. В нем главная опасность. Затем опасность в том, что успел наблудить Джунковский»[448] – такие слова 14 июля 1914 г. записал в дневнике известный монархист приват-доцент юридического факультета Юрьевского университета Борис Никольский. Под «полковником» имелся в виду Николай II, состоявший именно в этом воинском чине. Суть опасений, высказанных одним из отцов-основателей Союза русского народа, была весьма проста. Глава государства не обладал качествами сильного, решительного правителя и не пользовался широкой популярностью, а аппарат специальных служб, призванный защищать его власть и самодержавие как таковое, сам нуждался в помощи. Случайно брошенная в дневнике фраза стала очень точным прогнозом: война еще больше ослабила государственный аппарат, открыв двери революции. Однако в первые месяцы это немногие могли предвидеть.

Казалось, вся страна сплотилась в едином патриотическом порыве, который так поэтично обрисовал 21 июля в своем дневнике искусствовед барон Николай Врангель: «Невозможно описать волнение и энтузиазм, охватившие Петербург после объявления войны. Такого возбуждения, восторга и спокойной покорности воле Судьбы я никогда не видел. Только в такие высокие минуты, когда человек соединяется с человеком всеми своими помыслами и ощущениями, понимаешь все величие и необходимость войны. Только война, потрясая всё человечество, может пробудить в нем чувства, которые, казалось, уже не существуют, и как ни странно сказать, но пока будет война, не умрет и благородство ощущений. И обратно: при воцарении мира, о котором так бесплодно мечтают все пацифисты, настанет и день бездушного безразличия и сытого равнодушия, этого злейшего врага всякой поэтической мысли и духовного усовершенствования. Нет, как ни ужасно, как ни страшно кровопускание мировой бойни, но необходимо оно, и только ею очистится и облагородится отупевшее и разжиревшее человечество. Вот почему, как ни трагичны для отдельных людей и стран войны, но для истории человеческой мысли и рыцарства войны необходимы…»[449] За день до этого барон записал в дневнике: «Война, объявленная Германией России, – не случайный эпизод ссоры или алчности двух держав, а поворотная точка. После которой, быть может, вся Европа переменит свою географическую карту и полная перетасовка понятий и ценностей создаст новый мир. Мне думается, что грядущая война, в которой все великие державы примут участие, – разрешение вековечного вопроса о борьбе двух начал: Божеского и человеческого»[450].

Н. Н. Врангель, личность художественно одаренная, служил в Красном Кресте, раскрыл ряд злоупотреблений на фронте, начал писать книгу, но не успел завершить: до окончания войны не дожил, умер в 1915 г. в госпитале от скоротечной желтухи. Столь длинная цитата из его дневника важна не только благодаря очень точному описанию творившейся во всех слоях общества романтической эйфории, связанной с началом мировой войны, но и отражает немаловажную деталь – с первых дней война многими рассматривалась как конец старого мира, как испытание, которое изменит Россию до неузнаваемости.

Самодержавие рассчитывало укрепить свои позиции и опору в народе благодаря победе в войне, политическая оппозиция восприняла ее как возможность, эксплуатируя тему патриотической помощи армии, заработать весомый политический капитал и конвертировать его министерские портфели, промышленники – как способ обогатиться, ну а революционные партии рассматривали войну как открытое окно возможностей для свержения власти. Сделав ставку на победу в войне, направив на нее все ресурсы государства, Николай II и в целом царское правительство проигнорировали соображения внутренней безопасности в империи, что привело в итоге к тому, что искусствовед Врангель назвал победой человеческого начала над Божественным.