Борьба за возвращение агентуры в армии

Параллельно с попыткой получить контроль над контрразведкой, Белецкий начал борьбу за восстановление секретной агентуры в войсках, распущенной Джунковским. Инициатива в данном направлении шла от самих военных. Как и в случае с контрразведкой, процесс был начат руководством Военно-морского флота. На судах Балтийского флота произошли сначала незначительные волнения команд. Крупные волнения случились на линкоре «Гангут». Матрос гвардейского экипажа Петров призывал команду к расправе над начальником штаба командующего флотом Балтийского моря вице-адмиралом Л. Б. Кербером. На крейсере «Рюрик» команда, вызванная для конвоирования арестованных бунтовщиков с «Гангута», хотела силой воспрепятствовать караулу доставить матросов в распоряжение военных властей. По данным руководства Балтийского флота, брожение наблюдалось на всех судах, особенно сильное – на линейных кораблях «Павел I» и «Андрей Первозванный»[985].

В сложившейся ситуации 26 октября 1915 г. новым начальником штаба флота контр-адмиралом Н. М. Григоровым был вызван помощник начальника Кронштадтского ЖУ подполковник В. В. Владимиров. Встреча состоялась 30 октября на линейном корабле «Севастополь». Отмечая строгость офицеров и наличие у многих из них немецких фамилий, Григоров отрицал, что волнения связаны с плохими условиями содержания. Он требовал от Владимирова разобраться в ситуации и навести порядок, прямо заявив, «что если бы для этого потребовалось восстановление практиковавшегося ранее, при адмирале Эссене, способа освещения настроений судовых команд при посредстве осведомителей из числа матросов, то на таковой способ, как единственно могущий вполне раскрыть все то, что творится на кораблях, штаб командующего флотом пойдет с полной готовностью»[986].

Владимиров был вынужден пояснить Григорову, что агентура отменена циркуляром Джунковского и для ее восстановления необходимо соглашение между Морским министерством и МВД. Начальник штаба обещал доложить ситуацию командующему флотом и возбудить ходатайство[987]. Однако начальник Кронштадтского ЖУ полковник В. В. Тржецяк в докладе на имя директора департамента полиции от 2 ноября 1915 г. выступил против восстановления агентуры, несмотря на то, что она могла бы решить проблемы с волнениями на флоте. Полковник апеллировал к тому, что с ее возрождением обострятся отношения жандармерии и военных и, как и раньше, на ЖУ начнет поступать масса нареканий[988]. С другой стороны, такая реакция Тржецяка была связана с тем, что он опасался конфликтовать не с флотом, а с Северным фронтом. Сфера деятельности морского района, где работало Кронштадтское ЖУ, кроме портов Финляндии включала в себя и всю Прибалтику, в которой пересекалась с деятельностью батюшинской контрразведки. Без согласия штаба Северного фронта ввести изменения было невозможно. 2 декабря Белецкий потребовал от Тржецяка «установить строжайшее наблюдение за общением матросов с населением береговой линии»[989].

Однако подполковник Владимиров почувствовал, что руководство политического сыска ждало с нетерпением инициативы, подобной той, которую проявил Григоров, и составил «Доклад о реорганизации розыска на Балтийском флоте». Автор документа пришел к выводу о необходимости организовать внутреннее и внешнее наблюдение на флоте по соглашению между ДП МВД, штабом Северного фронта, штабом командующего флотом Балтийского моря и Главным Морским штабом. Он предлагал передавать все сведения о настроениях на флоте, полученные как ЖУ, так и местными КРО, в департамент полиции для дальнейшей проработки и принятия решений. Организацию секретной агентуры Владимиров хотел поручить лицу, пользующемуся доверием как со стороны департамента, так и со стороны штабов фронта и флота, вероятно подразумевая под таким человеком себя[990].

Контрразведка Северного фронта очень внимательно отслеживала действия жандармерии. На следующий день после конфиденциального разговора с Григоровым Владимиров был вызван в штаб фронта. Беседа произошла 7 ноября. Бонч-Бруевич и Батюшин расспрашивали его о сути разговора с начальником штаба флота, а также о положении с революционной агитацией на флоте[991]. Бонч-Бруевич согласился в целом с выводами Владимирова о причинах и масштабе брожения на флоте, однако наотрез отказался поднимать вопрос об отмене циркуляра 1913 г. и восстановлении жандармской агентуры[992]. Получив рапорт об этом разговоре, Тржецяк немедленно направил его копии Моллову и Белецкому. Руководство сыска решило дождаться официального мнения командования флота, заручиться поддержкой адмиралов.

Командующий флотом Балтийского моря адмирал В. А. Канин обратился 5 декабря 1915 г. с секретным письмом на имя Белецкого. Адмирал писал: «Ввиду беспорядков, недавно имевших место в командах некоторых судов вверенного мне флота, мною было назначено следствие для выяснения виновных и обстоятельств, сопровождавших эти беспорядки. Из рассмотрения представленного мне следственного дела я убедился, что путем официального расследования крайне трудно установить действительных виновников беспорядков и совершенно нельзя определить, явились ли эти беспокойства результатом деятельности тайных береговых, может быть германских, организаций, есть ли такие организации в Гельсингфорсе и Ревеле или же пропаганда шла в самих командах. Для более полного освещения дела я полагаю необходимым установить временно негласный надзор за командой, поручив это жандармскому офицеру, имеющему в этом отношении известный опыт, каким является ротмистр Владимиров»[993].

8 декабря Белецкий поручил вновь назначенному командиру корпуса жандармов графу Татищеву выполнить прошение Канина[994]. По поручению Белецкого «политический» вице-директор департамента И. К. Смирнов разработал письмо на имя начальника Генштаба М. А. Беляева о пересмотре циркуляра Джунковского от 13 марта 1913 г.[995]

Спустя три недели, 29 декабря 1915 г., Белецкий направил Беляеву совершенно доверительное личное письмо о военной агентуре. Описав историю ее роспуска и запрета, Степан Петрович особое внимание заострил на участии армии в революциях и военных переворотах в Турции, Португалии и Персии. Вторая половина письма была посвящена реалиям мировой войны, когда противник, не рассчитывая одной лишь силой оружия поколебать военную мощь России, стремится сделать это путем развития в населении и войсках революционного движения[996].

Белецкий писал: «Энергичная в этом направлении деятельность неприятеля, отмеченная в свое время Верховным главнокомандующим, нашла себе живой отклик в левых кругах русского общества, которые, следуя принятому революционными партиями решению приурочить всенародное вооруженное восстание в империи к моменту окончания войны, стали в массовом количестве выделять из своей среды агитаторов, специально занимающихся распропагандированием войск. Хотя к пресечению таковых извне исходящих попыток вызвать смуты в войсках и принимаются жандармскою полициею все возможные меры, тем не менее из задерживаемых военною цензурою писем воинских чинов явствует, что широко распространившиеся внутри страны оппозиционные настроения коснулись уже отчасти тыла армий… Ввиду сего имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство не отказать уведомить меня о том, не встречается ли с Вашей стороны препятствий к предоставлению жандармской полиции права заводить в тыловых частях военную агентуру»[997].

6 января 1916 г. Беляев дал согласие на формирование особой комиссии для рассмотрения вопроса о возрождении агентуры из представителей МВД, Военного и Морского министерств. Он предлагал рассмотреть техническую сторону предполагаемого мероприятия на предварительном частном совещании в помещении генерал-квартирмейстера ГУГШ Леонтьева[998]. Белецкий понял, что передача дела в ГУГШ не может предвещать успеха. Немедленно по получении ответа Беляева он направил письмо А. И. Русину, начальнику Морского Генерального штаба, аналогичного содержания со своим письмом Беляеву[999]. Расчет Белецкого был прост: почувствовав, что руководство армии решило провалить преобразование, он решил опереться на флот.

Через три дня, 9 января, в помещении ГУГШ состоялось предварительное совещание по вопросу о возможности восстановления внутренней агентуры в тыловых частях. На нем присутствовало 5 человек: от МВД – вице-директор департамента полиции И. К. Смирнов и начальник Петроградского охранного отделения К. И. Глобачев, а от военного ведомства – прикомандированный к ГУГШ военный агент в Черногории генерал-майор Н. М. Потапов, начальник особого делопроизводства управления генерал-квартирмейстера Генерального штаба полковник А. М. Мочульский, а председательствовал генерал-лейтенант М. Н. Леонтьев[1000]. Важно отметить, что еще до начала войны Мочульский был известен полиции как человек, близкий к оппозиционной прессе – газетам «Речь», «Биржевые ведомости», «Новое время»[1001].

В отчете о работе совещания Смирнов писал, что представители Генерального штаба отказывались рассматривать вопрос с принципиальной точки зрения. Строевые части, по мнению представителей ГУГШ, не нуждались в агентурном освещении вовсе, а создать сеть секретных сотрудников можно было лишь в лазаретах и административных учреждениях тылового характера – наблюдение за писарями, например. «По поводу отмены циркуляра, воспрещающего заведение агентуры в войсках, представители военного ведомства высказались в том смысле, что на предстоящих заседаниях призналось бы желательным не поднимать вовсе об этом вопросе»[1002]. Участвовавший в совещании Глобачев в своих мемуарах прямо написал, что вопрос об отмене циркуляра был поставлен на голосование и тремя голосами военных против двух представителей МВД решен отрицательно[1003].

В качестве «приватного переговорщика» снова выступил генерал Н. С. Батюшин, с конца декабря 1915 г. по конец января 1916 г. курсировавший между Ставкой и Петроградом. 28 января после настоятельной просьбы М. Д. Бонч-Бруевича он был принят министром внутренних дел А. Н. Хвостовым[1004]. Однако содержание их разговора осталось неизвестным. Именно в это время Батюшин с ведома начальства начал сбор компромата на начальника Генерального штаба М. А. Беляева. Уличив его в знакомстве с неким уездным начальником Бирнбаумом, имевшим родственные связи в Германии, Батюшин пустил слух о германофильстве Беляева. Впоследствии контрразведчик демонстративно заявил, что никаких подозрений и обвинений против генерала не выдвигал[1005]. Нельзя исключать, что эта история была способом обеспечить лояльность и подконтрольность генерала Беляева.

Окончательный провал попытки Белецкого восстановить секретную агентуру в армии случился 5 февраля 1916 г. В тот день совершенно доверительным личным письмом начальник Морского генштаба Русин дал отрицательный отзыв этой реформы, сославшись на то, что получил негативные отзывы от командующего флотом Черного моря Эбергарда и командующего флотом Балтийского моря Канина. Сложно установить, какими мотивами руководствовался адмирал Канин, который изначально являлся одним инициатором восстановления агентуры. Адмиралы полагали, что «организация внутреннего наблюдения в воинских командах может развить систему доносов на начальников, которые, по своей строгости и требовательности по службе, нежелательны для ленивых элементов команд»[1006]. Нельзя исключать, что мнение руководства флота было скоординировано с позицией руководства сухопутной армии.

Морское министерство, безусловно, не хотело ссориться с командованием Северного фронта, тем не менее адмиралы понимали необходимость укрепления безопасности на стратегических позициях. Поэтому, в дополнение к уже существовавшим Кронштадтскому и Финляндскому жандармским управлениям было создано несколько новых структур. Самой первой еще осенью 1914 г. была учреждена крепостная жандармская команда Морской крепости и порта императора Петра Великого, располагавшаяся в Ревеле и на близлежащих островах, подчиненная Эстляндскому ГЖУ. Ею руководил подполковник В. М. Зеленко, прежде несший пограничную жандармскую службу в Финляндии. По штату в команде числилось 4 офицера, 60 унтеров и 2 вахмистра. Учитывая стратегическое положение Ревеля и наличие недоброжелательно настроенного германоязычного общества, в январе-феврале 1916 г. при Морской крепости было сформировано дополнительно контрразведывательное отделение, которое возглавил жандармский поручик А. Н. Бонч-Бруевич[1007].

26 декабря 1915 г. приказом командующего флотом Балтийского моря была создана жандармская команда Або-Аландской шхерной позиции в составе одного офицера и 30 нижних чинов[1008]. Это была первая мотоциклетно-велосипедная часть корпуса жандармов. Как и Свеаборгская жандармская команда, она была включена в состав Финляндского жандармского управления и находилась под командой подполковника В. И. Ковалева, ранее 8 лет отслужившего помощником начальника жандармской команды порта Александра III[1009]. Або-Аландская позиция, располагавшаяся на Аландских островах на юге Финляндии, была крайне важна для флота, так как являлась его передовой маневренной базой. Она была прикрыта 23 артиллерийскими батареями. 29 февраля 1916 г. приказом начальника Морского генерального штаба была сформирована конная жандармская команда при управлении Моонзундской позиции, ключевой серии береговых батарей, прикрывавших вход в Рижский залив. Штат команды состоял из двух офицеров и 15 нижних чинов[1010]. Оперативно она была подчинена Эстляндскому жандармскому управлению. Руководил Моонзундской жандармской командой ротмистр Ф. А. Кудржицкий, знавший специфику работы и с 1914 по 1916 г. служивший помощником начальника жандармской команды Морской крепости Петра Великого[1011]. Таким образом, к весне 1916 г. все крупные русские военно-морские сооружения на Балтике имели свои жандармские структуры. Разраставшиеся недовольства на флоте, которые были более масштабными и чувствительными, чем в сухопутной армии, были обеспечены строевыми подразделениями, призванными наводить порядок.