Несостоявшаяся реформа контрразведок

Свое «наступление» на военных Белецкий решил начать с контрразведки, заполучив контроль над которой, он мог бы совершенно свободно расследовать имевшуюся информацию об офицерском заговоре под предлогом военного шпионажа. В связи с данной реформой Белецкий утверждал, что «шпионство не только имеет тесную связь с политическим движением в России, но можно с известной достоверностью сказать, что оно даже питает таковое движение»[944].

Однако для пересмотра «Наставления о контрразведке в военное время» необходимо было найти предлог, который не вызвал бы излишних подозрений у военных. Таких предлогов было два. Во-первых, еще летом 1915 г., в бытность свою главнокомандующим, великий князь Николай Николаевич, не удовлетворенный половинчатым и компромиссным решением вопроса о КРО, просил прокурора Одесской судебной палаты Р. Г. Моллова заняться разработкой более подробного и продуманного закона о контрразведке[945]. Вскоре Моллов стал директором департамента полиции и даже начал действовать в данном направлении. Одной из возможных причин могло быть желание Николая Николаевича остановить нараставший вал шпионской истерии в работе контрразведок. 9 июля 1915 г. он подписал приказ № 524, в котором отмечал опасность «необоснованных слухов об обнаруженном предательстве»[946].

Второй предлог состоял в том, что за день до назначения Белецкого, 27 сентября морской министр И. К. Григорович просил министра внутренних дел Хвостова дать отзыв на составленный при Морском генеральном штабе проект положения о контрразведке, выделявшем морскую контрразведку из общевоинской[947]. Через несколько дней после своего назначения Степан Петрович немедля поручил Русчу Моллову завершить и представить ему записку о мерах борьбы со шпионством, что и было сделано 17 октября 1915 г.[948]

За образец организации контрразведки Русчу Георгиевич взял австро-венгерскую, где к ее ведению, кроме армии, было привлечено немало гражданских структур. Далее разгромной критике была подвергнута система КРО. При организации русского контршпионажа Моллов выделил 5 системных ошибок Военного министерства и Генерального штаба.

Раздвоение разведывательной и контрразведывательной служб. Офицер-генштабист во главе РО и жандарм во главе КРО были совершенно самостоятельными, имели каждый свою особую агентуру и не знали о действиях друг друга. При пересечении расследований они вступали в длительную переписку, упуская удобный момент для оперативных мероприятий[949].

Отсутствие легального статуса КРО. Военное министерство засекретило их существование. Начальникам КРО, жандармским офицерам приказано было носить не синюю, а штабную адъютантскую форму, в то же время запросы писать следовало не на бланке КРО, а на жандармском бланке, что вносило путаницу в работу[950]. КРО конспирировали не только секретную агентуру, но и свое существование, так что рассчитывать на содействие правительственных учреждений, а тем более общества, они не могли. Моллов писал:

«Конспирация приводит к такому странному положению, что за границей не только все власти, но и общество знают об учреждении бюро, а в России о нем осведомлены из губернских должностных лиц только жандармские чины, некоторые лица прокуратуры и несколько полицейских чиновников, население же и общество никакого понятия об их существовании и деятельности не имеет»[951].

Кадровый голод. Если ГЖУ не хватало сотрудников для борьбы со шпионажем, то гораздо более скромному по штату КРО такая масштабная деятельность оказалась совершенно не под силу[952]. Например, в КРО Одесского военного округа состояли начальник, его помощник, чиновник для поручений, несколько писцов и около 10 филёров. При этом в зону ответственности КРО входили Бессарабская, Херсонская, Таврическая и Екатеринославская губернии и вся Область Войска Донского. Такого штата было недостаточно даже для одной Одессы. Начальник КРО был вынужден прибегать к помощи жандармских властей.

Огромные расстояния, плохая связь, необходимость согласовывать каждый шаг с многочисленным начальством делали работу невероятно медленной.

Низкое качество и малочисленность агентуры приводили к ошибочным выводам следствия, а также провалам. «Не видя по целым месяцам агентуры и не имея возможности руководить ею, начальник бюро находится в полной от нее зависимости, должен принимать на веру ее сообщения, не может получить личного впечатления о качестве сообщаемых донесением сведений и потому никогда не может быть гарантирован от злонамеренных проступков своего агента, который может вести двойную [игру]»[953].

И наконец, самая важная ошибка заключалась в подчинении КРО военным властям. «Отделения находятся в полном подчинении и под непосредственным руководством окружных штабов, которые едва ли можно признать учреждениями достаточно осведомленными в деле розыска… К жандармским чинам военная среда вообще относится недружелюбно, и потому, когда в окружных штабах появились жандармские офицеры, то встречены они были холодно, их терпят по необходимости»[954].

Моллов сделал два основополагающих вывода о дальнейшем направлении работы по контршпионажу, получивших полное одобрение Белецкого.

Необходимо придать контрразведке значимость и масштаб общеимперской задачи: «Дело борьбы с иностранным шпионажем должно быть популярным, национально-патриотическим, широко охватывающим все население, все слои общества, все правительственные учреждения, независимо от того, к какому они принадлежат ведомству»[955]. Фактически предлагалось начать «охоту на шпионов» в масштабах всей страны. Белецкий выделил эти слова в тексте докладе и поставил одобрительный знак на полях.

Следовало вывести КРО из подчинения армейского начальства и перевести их в подчинение ГЖУ, то есть опосредованно – департамента полиции МВД, «при каковом условии дело военного розыска сразу перейдет в руки компетентных лиц, положение отделений легализуется естественным путем и начальник его получит столь необходимую исполнительную власть, а чины корпуса жандармов, отстранившиеся теперь от контршпионажа, должны будут вновь взять на себя эти важные в государственном отношении обязанности и дело от этого только выиграет, потому что каждое жандармское управление имеет в разных местах губернии офицерские и унтер-офицерские наблюдательные пункты, которые тоже могут быть привлечены распоряжением своего начальства к службе по контршпионажу»[956].

Дополнительным аргументом ко второму выводу было то, что в сложившихся условиях практически невозможно было произвести своевременные оперативно-розыскные мероприятия (ликвидации, аресты и т. п.), так как сначала КРО должны получить для этого согласие штаба округа, а потом обратиться к ГЖУ с просьбой о ликвидации. ГЖУ должно было запросить по каждому случаю подробную мотивировку предпринимаемой ликвидации, что привело бы к затягиванию дела и упущению удобного момента. По мысли Моллова, если бы контрразведка была передана в ГЖУ, то ведущий ее офицер получил бы возможность и право руководить ликвидацией, присутствовать при обысках, разработке вещественных доказательств, допросах и проч. Агентура была бы известна начальнику управления, а потому основания следственных действий ему были бы ясны, и никаких разногласий и проволочек не могло возникнуть[957].

В проекте преобразований автор выдвинул конкретные предложения[958]. Мероприятия по реорганизации учреждений, осуществляющих военные разведку и контршпионаж, должны были состоять в следующем: объединить КРО и РО в самостоятельные структуры, поставив во главе не генштабистов, а профессионалов розыска (неважно, военных или гражданских) – офицеров жандармерии и чинов ДП МВД. В случае если во главе объединенных органов решено будет оставить генштабистов, снять с них все неразведывательные обязанности и набрать квалифицированных в деле розыска помощников из полиции и жандармерии. Значительно увеличить штат объединенного разведывательно-контрразведывательного отделения. Полностью легализовать КРО, передав право производства следственных и оперативно-розыскных действий по статье о государственных преступлениях под контроль прокурорского надзора. Если РО и КРО будет невозможно объединить, то РО оставить за армией, а КРО передать в состав ГЖУ и изъять из подчинения окружных штабов.

В случае если руководство Военного министерства и ГУГШ откажут в этом, Моллов считал возможным ограничиться тем, чтобы легализовать КРО и дать им следственные и дознавательные права ГЖУ и полиции, увеличить штат и во всех важных пунктах военного округа образовать филиальные отделения КРО с особой командой филёров и правом ведения агентуры на месте. Для предоставления большей свободы действий предполагалось наделить классные чины КРО правом выемки корреспонденции без санкции судебных органов и освободить начальников КРО от необходимости испрашивать разрешение на следственные действия у штаба округа. Штабы и управления генерал-квартирмейстеров должны были упростить до минимума письменные сношения с КРО и РО, вступать в личное общение с начальником отделения лишь в интересах осведомленности и контроля за его деятельностью.

С учетом низкого качества наемных сотрудников агентуры Моллов считал крайне важным избавиться от случайных людей в контрразведке, предоставив всем канцелярским чиновникам и филёрам отделений право перейти на государственную службу. Доверять обслуживание важных интересов империи вольнонаемным людям, не приносящим присяги и не заинтересованным в преимуществах правительственной службы, Моллов посчитал рискованным.

В рамках проекта реформы были разработаны меры по объединению деятельности контрразведки с другими правительственными учреждениями. Директор департамента полиции хотел обязать жандармские власти не только всемерно оказывать содействие КРО, но и самостоятельно вербовать секретных сотрудников по шпионажу и контршпионажу, осуществлять надзор и вести наружное наблюдение в тех местностях, где нет чинов КРО. Жандармы и контрразведчики должны были посвящать друг друга в существо получаемых агентурных данных и в результаты разработки наружным наблюдением с тем, чтобы ликвидации производились по взаимному соглашению, при этом избегая провала агентуры. В частности, жандармским властям в случае производства ими не терпящих отлагательств арестов рекомендовалось тотчас же сообщать по телеграфу о принятых мерах начальникам КРО, чтобы они могли немедленно ликвидировать все связи арестованного, не дав возможности другим подозреваемым скрыться или уничтожить улики.

Для разрешения наболевшей проблемы служебной субординации департамент полиции предлагал сделать начальника КРО помощником начальника местного ГЖУ, а во главе филиальных отделений поставить жандармских офицеров из управления той губернии, в районе которой находится филиал. Для придания борьбе со шпионажем уровня общегосударственной межведомственной задачи все чины сыскной, уездной и сельской полиции, военного, морского и таможенного ведомств, пограничной, корчемной, лесной и полицейской стражи, рыболовного надзора, почтово-телеграфного ведомства должны были не только оказывать содействие в деятельности КРО, но и по собственной инициативе принимать меры к обнаружению иностранных шпионов. Это напоминало уже «охоту на ведьм», которая могла закончиться неконтролируемым ростом шпионских дел.

Особое место (и, наверное, это было оправдано розыскной практикой) уделялось почтовому ведомству. Его сотрудники должны были немедленно докладывать своему начальству для передачи заведующим КРО обо всех подозрительных почтовых операциях, в особенности исходящих от иностранцев, а также обо всех странных по своему содержанию телеграммах. Почтовое ведомство должно было принять особые меры предосторожности при хранении секретной переписки военного характера, тщательно проверять всех чиновников, удаляя сомнительных в нравственном отношении. Банковские учреждения по требованию начальника КРО должны были выдавать справки по переводным операциям.

Не забыл Моллов и про сотрудников дипломатического корпуса, которым вменялось в обязанность оказывать содействие русским розыскным органам за границей и беспрекословно принимать от агентов донесения для отправки в Россию со своими курьерами. Он хотел усилить сотрудничество дипломатического корпуса с армией и полицией.

Проект реформы интересен своей подробностью, продуманностью каждой детали. Департамент полиции хотел регулировать все самые незначительные вопросы путем издания обширной инструкцию по борьбе с иностранным шпионажем, доведя ее до сведения всех ведомств.

В связи с некомпетентностью большинства армейских чинов в секретном сыске, нехватку кадров профессиональных контрразведчиков можно было компенсировать повышением общего уровня осведомленности военных в технологиях борьбы со шпионажем. Для этого начальники РО и КРО должны были лично объехать все части войск, собрать офицеров и прочитать им подробные лекции об иностранной разведке, объяснив, кто занимается шпионажем и какие технические приемы использует. В выпускных классах военно-учебных заведений округа кадетам и юнкерам должны были быть прочитаны подробные лекции о шпионаже и борьбе с ним. О том, что такое иностранный шпионаж, чем интересуются разведчики и как за ними следить, необходимо было разъяснять и солдатам на занятиях в учебных командах.

Офицеров хотели обязать следить за надежным хранением мобилизационных документов, карт, планов, шифров и печатей. Секретная переписка должна была вестись собственноручно начальниками или их адъютантами и храниться в кабинетах в особых опечатанных шкафах. Писарей предполагалось лишить допуска к секретным бумагам, что было вполне разумно, так как именно низкооплачиваемые наемные писари очень часто вербовались иностранными шпионами и имели доступ почти ко всей документации. В штабах секретные бумаги должны были печататься, размножаться и конвертироваться офицерами, а в военных типографиях штабов – в присутствии офицеров. Вся секретная переписка должна была перевозиться полевыми жандармами в матерчатых конвертах, тщательно запечатанных металлическими кнопками и сургучными печатями. Такой способ конвертирования, в отличие от традиционного бумажного варианта, не давал возможности вскрыть пакет и запечатать обратно, не оставив следов физического вмешательства. Если бумагу можно было отпарить вместе с сургучной печатью и потом бесследно заклеить обратно, то такой конверт пришлось бы разрезать.

Наконец, самый важный пункт проекта реформы. Посредством подчиненных жандармерии контрразведчиков департамент полиции хотел установить контроль над офицерством. Пока формально – в интересах борьбы со шпионажем, хотя фактически проведение в жизнь этой меры поставило бы военных и под полный политический контроль. Моллов рекомендовал чинам КРО завести внутреннюю агентуру в частях войск округа, в особенности в штабах, и собрать самые точные сведения о нравственных качествах, образе жизни и знакомствах всех лиц, имеющих отношение к секретной переписке. В частности, он предлагал чинам контрразведки вести особое наблюдение за теми офицерами, которые ведут крупную карточную игру, имеют долги или проводят время в обществе иностранцев и иностранок, в частности артисток. Допуск в расположение частей любых посторонних лиц (в том числе представителей различных благотворительных и общественных организаций) требовалось ограничить, да и самим офицерам запрещалось вести разговоры о службе с посторонними. Департамент хотел увеличить число полевых жандармов при штабах округов и возложить на них в зимнее время несение караульной службы в учреждениях штабов, а в летнее – исполнение полицейских обязанностей в лагерях и во время маневров. Это фактически гласное наружное наблюдение за всеми перемещающимися по воинской части лицами.

По сути, Моллов предлагал отнять у высшего военного командования контроль над контрразведкой, а по возможности и военной разведкой, предоставить практически неограниченные полномочия подконтрольным жандармскому начальству КРО и полевым жандармам, поставить все неслужебные контакты офицерского корпуса под ежедневное наблюдение сыска. Он хотел создать жестко централизованную спецслужбу, которая объединяла бы все три отрасли государственной безопасности и имела возможность отдавать распоряжения иным ведомствам. Руководя контршпионской деятельностью, она подспудно контролировала бы всю секретную переписку военных и собирала справки о нравственных качествах (компромат) на весь личный офицерский состав. Моллов отдавал себе отчет в том, что руководство армии может не согласиться на такое радикальное преобразование, заложив в проект возможность торга с генералами.

В целом предложения соответствовали идеям Белецкого, однако нуждались в серьезной доработке. Нельзя сказать, чтобы все чины ОКЖ разделяли мнение Моллова. Например, начальник Петроградского охранного отделения генерал К. И. Глобачев, наоборот, предлагал координировать военную контрразведку с разведкой Генерального штаба, не вовлекая в данную сферу политический сыск[959]. Судя по пометкам Белецкого на полях доклада Моллова, он принял сторону последнего. Однако вышеприведенный проект нельзя было подать в Военное министерство и Ставку без должного повода. Был найден уже много раз обсуждавшийся предлог: военная контрразведка арестовывает и высылает большое количество невиновных людей.

11 ноября 1915 г. Белецкий направил секретное письмо № 104076 на имя начальника штаба, Верховного главнокомандующего генерала М. В. Алексеева. Констатируя, что в Енисейской губернии скопилось более 4000 высланных из прифронтовой зоны, Степан Петрович отмечал, что в их числе попадаются лица, деятельность коих, являясь нетерпимою в районе военных действий, не требовала применения к ним столь суровой меры, как высылка в Сибирь[960].

Он предлагал во всех случаях высылки людей передавать предполагаемых к депортации гражданским властям и одновременно сообщать ДП МВД сведения, на основании которых было принято данное решение. «Сведения эти будут рассматриваться в спешном порядке Особым совещанием, образованным согласно ст. 34 Положения о государственной охране, причем лица, заподозренные в шпионстве и вообще в проступках более серьезного характера, будут высылаться совещанием в сибирские губернии под гласный надзор полиции на срок до пяти лет, а остальные будут водворяться под надзор же полиции на определенный срок в избранном ими месте жительства»[961].

Хитрость хода Белецкого состояла в том, что КРО высылали людей, как правило, без каких-либо серьезных оснований, по навету или неподтвержденному подозрению. Таким образом, предоставление всех данных на заподозренных в шпионстве руководству политического сыска дало бы массовый компромат на фронтовые контрразведки и основания для пересмотра всей организации контрразведывательной службы.

Одновременно 13 ноября по требованию Моллова генерал-квартирмейстер ГУГШ Леонтьев направил ему экземпляр одобренного Верховным главнокомандующим 6 июня 1915 г. «Наставления по контрразведке в военное время» и Положения о КРО[962]. А уже 18 ноября в здании ДП МВД было созвано совещание по реформе контрразведки. В нем приняли участие: бывший начальник Варшавского ГЖУ А. П. Бельский, начальник Петроградского охранного отделения К. И. Глобачев, видный жандармский контрразведчик В. А. Ерандаков, директор департамента Р. Г. Моллов, член Совета министра внутренних дел С. Е. Виссарионов, вице-директор И. К. Смирнов и генерал для поручений при министре внутренних дел П. К. Попов[963]. Состав участников имел принципиальное значение, он говорил о направлении этой работы в законное русло. Именно Бельский и Ерандаков были одними из главных оппонентов армейского начальства в вопросе о шпиономании, обоих их отстранили от ведения контрразведывательной работы из-за низкой раскрываемости и нежелания массово фабриковать дела.

Вскоре 24 ноября в газете «Новое время» вышла заметка «Новое делопроизводство», в которой подавалась не соответствовавшая действительности информация о том, что якобы в департаменте полиции было образовано особое делопроизводство по борьбе с немецким засильем и по делам, связанным с войной[964]. Смысл статьи состоял в том, чтобы атаковать министра внутренних дел Хвостова, поставившего одним из основных направлений своей политики борьбу с немецким засильем. Возможно, ее автор был в курсе внутренней работы в ДП МВД. Есть косвенные данные, что контрразведка Северного фронта под руководством Батюшина и с ведома Бонч-Бруевича перехватывала телеграммы и прочие сообщения, которые вели местные жандармские управления[965], – не исключено, что они смогли перехватить и информацию о подготовке преобразования контрразведки. На то, что авторство статьи принадлежало сотрудникам батюшинской контрразведки, указывал тот факт, что в ноябре 1915 г. «Новое время» находилось под влиянием контрразведки Северного фронта и некоторые журналисты издания были ее штатными сотрудниками[966]. На следующий день, 25 ноября 1915 г., главнокомандующий армиями Северного фронта Н. В. Рузский направил А. Н. Хвостову официальное письмо, довольно резкое по тональности. Используя текст статьи в качестве повода, генерал писал: «Независимо от сего до меня дошли слухи, будто бы Министерство внутренних дел и, в частности, департамент полиции, озабочиваясь «несовершенством постановки контрразведывательного дела в армии», намерено развить и дополнить правила, коими оно должно руководствоваться, для чего якобы было созвано особое совещание, вытребовавшее у Главного управления Генерального штаба «Наставление по контрразведке в военное время» и ныне его перерабатывающее. Если эти слухи основательны и если возникновение нового делопроизводства представляет собою их осуществление, прошу Ваше Превосходительство не отказать уведомить меня в возможно непродолжительном времени, насколько это соответствует действительности, в каких именно целях учреждено делопроизводство и в какое отношение предположено поставить его деятельность к контрразведке штабов армий и фронта»[967]. В тот же день Рузский направил копию этого письма председателю Совета министров Горемыкину, с просьбой дать оценку действиям Белецкого[968].

Однако 30 ноября начальник штаба главковерха Алексеев препроводил генералу Рузскому письмо Белецкого, прибавив, что «с своей стороны вполне разделяю соображения, изложенные в означенном письме»[969]. Сложилась непростая ситуация: Алексеев пошел на поводу у Белецкого, не зная о масштабности его планов; Рузский не мог доложить этих планов официально, так как ему пришлось бы осветить свои источники информации, которые могли не понравиться Михаилу Васильевичу. В течение недели после получения письма Рузский тянул с ответом – вероятно, он не был уверен в том, что Алексеев его поддержит против МВД. Однако это ожидание было не случайным. Во второй половине ноября, после того как до штаба Северного фронта дошла информация об инициативах Белецкого, в Петроград для выяснения ситуации выехал Батюшин. Вероятно, его ответа ожидал командующий Северным фронтом.

7 декабря 1915 г. Батюшин отправил Рузскому телеграмму. Обращение на «ты» и стилистика документа говорит о высокой степени доверительности, дружеском характере отношений между отправителем и адресатом. Батюшин здраво отметил хитрость руководства МВД, заключавшуюся в том, что Алексеев счел предложение Белецкого «облегчающим дело» в силу того, что значительно выросла «за последнее время масса жалоб на несправедливые и неосновательные высылки, доходящие до высших сфер»[970]. Контрразведчик рекомендовал частично принять предложение Белецкого: «Признать желательным распределять высылаемых по усмотрению совещания, но не признать возможным выдавать им (политическому сыску. – В. Х-Г.) всех сведений о высылаемых, так как эта часть связана со сведениями оперативного характера»[971].

Батюшин отметил, что генерал-квартирмейстеру неизвестно письмо Алексеева и что, «несомненно, вопрос по письму Белецкого будет окончательно разрешаться по управлению генерал-квартирмейстера, и тогда все это будет весьма полезно»[972]. Речь шла о генерале Леонтьеве, генерал-квартирмейстере ГУГШ и яром противнике вмешательства политического сыска в военные дела.

В тот же день, 7 декабря, Рузский выразил Алексееву свое полное несогласие с предложением Белецкого[973]. В качестве аргументов он отметил, что директор ДП МВД смотрит на высылку, как на карательную меру, между тем как армейское начальство видит в ней профилактическую – отнять у высылаемого возможность вредить интересам армии[974]. Рассуждая о возможности передачи жандармам контрразведки, Рузский отмечал их якобы непрофессионализм в данной сфере: «Считаю долгом ответить, что чины жандармской и общей полиции не могут никоим образом успешно исполнить порученных им обязанностей по контрразведке за недостатком специальных знаний и навыка; доказательством служит то обстоятельство, что контрразведка фронта в своей работе наталкивалась неоднократно на непринятие никаких мер против заподозренных в шпионстве начальниками жандармских управлений, когда у них имелись достаточные сведения (дела Бредриха, барона Радена, барона фон Мирбаха, Нилендера, Расмана, Грегуса, Фрейната, барона Остен-Сакена, барона Розена и других, высланных в последнее время из Прибалтийского края)… Только со времени сформирования контрразведывательного отделения при штабе моего фронта производится очистка от вредных элементов»[975].

По поводу последнего тезиса Рузского отметим, что за две недели до этого Лифляндское ГЖУ в официальной переписке с РО и штабом Северного фронта уличило батюшинскую контрразведку в использовании провокационных методов, фальсификации данных и провалах в ведении дознания[976]. Фрейнат проходил по делу Мясоедова и был ложно заподозрен военной контрразведкой в шпионаже. О ситуации с высылкой немцев из Прибалтики замечательные воспоминания оставил генерал-губернатор Курлов: «Генерал Батюшин. Его деятельность являлась формой белого террора, так как им подвергались аресту самые разнообразные личности, до директоров банков включительно… В Риге я получил телеграмму за подписью Бонч-Бруевича, в то время полковника и начальника штаба 6?й армии, выслать по приказанию главнокомандующего губернского предводителя дворянства острова Эзель барона Буксгевдена и шесть человек местных помещиков, в числе которых был и член Государственного совета по назначению Экеспаре. Считая такую меру совершенно невозможной, тем более что в моем распоряжении не было решительно никаких сведений о вредной деятельности названных выше лиц, я запросил полковника Бонч-Бруевича о причинах высылки и получил ответ, что это составляет секрет контрразведывательного отделения»[977].

На следующий день, 8 декабря, Хвостов написал ответ Рузскому на его письмо от 25 ноября. В письме он развел увязанные Рузским вопросы о борьбе с немецким засильем (Хвостов подтвердил и подробно описал свою деятельность в этом направлении) и о реформировании контрразведки. Здесь Рузский не смог противопоставить ничего его аргументации. Министр напомнил и личное поручение бывшего Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича Русчу Моллову, и обращение морского министра с просьбой о формировании морской контрразведки, и комиссию Трусевича 1908 г., а также отметил, что начальник Генштаба генерал от инфантерии Беляев и военный министр Поливанов выразили намерение созвать Особое совещание из представителей военного ведомства и МВД о реформе контрразведки[978]. Последнее было результатом формального обращения к ним Белецкого по поручению самого Хвостова[979].

В тот же день, получив ответ от Хвостова, Рузский немедленно написал Беляеву и Поливанову письма практически одинакового содержания. Он апеллировал к тому, что контрразведка – структура молодая, функционирует недолго, недостатки в ее работе имеются, но ее следует реформировать только по окончании войны. Просил обоих поддержать его точку зрения, в случае если совещание будет иметь место[980].

17 декабря Белецкий доложил в личной беседе Алексееву предложения Моллова и получил ряд замечаний на доработку. Особый акцент Степан Петрович делал на том, что «настроение в стране очень неспокойное, революционное»[981]. Это было, вероятно, одним из аргументов для передачи контрразведки в руки политического сыска. Учитывая, что Алексеев крайне негативно относился лично к Бонч-Бруевичу[982], руководство полиции могло рассчитывать, что это отношение он перенесет и на инициативы Бруевича по контрразведывательному вопросу. К концу декабря 1915 г. определил свою позицию и Горемыкин, в письме к командующему войсками Московского военного округа П. А. Плеве поддержавший позицию Хвостова[983].

В надежде на успех в январе 1916 г. в недрах департамента полиции по распоряжению С. П. Белецкого был подготовлен альбом лиц, уличенных и заподозренных в шпионстве, составленный не только на основе сведений жандармских управлений, но во многом на фотографических и текстовых материалах, предоставленных фронтовыми контрразведками[984]. Однако дальше создания единой фотокартотеки дело слияния жандармских и контрразведывательных структур не зашло.