Армейские подходы к шпионажу

Документы Осовецкой крепости дают хорошее представление о разнице в подходах жандармерии и военной контрразведки к борьбе со шпионажем. Если у разведчиков имеется огромное количество «развалившихся», не доведенных до конца и просто бездоказательных дел, то крепостная жандармская команда проводила дознаний немного, но дотошно и доводила дела до логического конца. Среди сохранившихся материалов есть дело о немецких шпионах А. А. Кениксмане и А. Ранте. Было установлено точно, в какой разведшколе Рант проходил подготовку, какая ему была выдана сумма и какие указания. Следствие вел лично начальник Осовецкой крепостной жандармской команды полковник Д. Н. Вишневский, имевший за плечами 18-летний опыт службы в жандармерии. Первая информация о том, что Рант готовит провокацию в Осовецкой крепости, появилась еще в августе 1914 г., и с тех пор через секретную агентуру жандармы за ним внимательно следили[841], пока он не прибыл в крепость и не был арестован 23 февраля 1915 г. К моменту ареста все доказательства и большая часть дознания уже были завершены. 25 февраля 1915 г. Рант был приговорен, а утром 26 февраля расстрелян[842].

Различие в подходах к ведению розыска в жандармерии и военной контрразведке заключалось в требованиях, выдвигавшихся руководителями этих структур. Если жандармское руководство на первое место ставило вопросы законности, то военные требовали высокой раскрываемости. Именно отсутствием результативности были недовольны в штабах армий и фронтов. Летом 1915 г. М. Д. Бонч-Бруевич, имевший влияние в Ставке, предпринял попытку выгнать жандармско-полицейских чинов из контрразведывательных структур[843]. Одним из поводов к этому было печально известное дело С. Н. Мясоедова, бывшего жандармского полковника, служившего в контрразведке при штабе 10?й армии и расстрелянного 19 марта 1915 г. в Варшавской цитадели по ложному обвинению в шпионаже в пользу Германии. Стоит привести слова, сказанные в 1945 г. на допросе полковником Вальтером Николаи, занимавшим пост руководителя немецкой внешней разведки в годы Первой мировой войны: «Я не верю также утверждениям, что было доказано сотрудничество полковника Мясоедова с германской разведкой. В Германии об этом ничего неизвестно. Его имя я знаю только как имя одного из успешнейших помощников русской разведки против германской разведки»[844].

Причиной не любить жандармерию для Бонч-Бруевича было также инспирированное им дело компании «Зингер», которую военная контрразведка хотела представить как крупную немецкую сеть шпионажа. Однако благодаря объективному и непредвзятому подходу жандармов к расследованию к середине 1915 г. дело начало рассыпаться, а Бонч-Бруевич снят с его кураторства[845].

Одной из крупных попыток весной – летом 1915 г. инициировать еще одно масштабное шпионское дело, подобное мясоедовскому, но затрагивающее уже более широкие круги, было так называемое дело немецких баронов. В апреле начальником штаба расквартированной в Петроградской губернии и Прибалтике 6?й армии был (на недолгое время) назначен М. Д. Бонч-Бруевич, которому Верховным главнокомандующим великим князем Николаем Николаевичем лично были даны исчерпывающие директивы: «раскрыть» немецкую агентурную сеть в Прибалтике, найти ее связи с Царским Селом и Петроградом, по возможности доказать связь с германской разведкой великого князя Кирилла Владимировича[846], третьего в очереди наследования престола (после сына и младшего брата Николая II) и главного конкурента великого князя Николая Николаевича в случае отречения потомков Александра III. Одновременно решались две задачи: военные поражения и отступление русской армии объявлялись результатом происков высокопоставленных шпионов, а влиятельная ветвь потомков великого князя Владимира Александровича отстранялась от активной политической деятельности.

Вскоре после прибытия Бонч-Бруевича в штаб 6?й армии гнездо немецкого шпионажа было обнаружено в городе Аренсбурге, центре Эзельского уезда Лифляндской губернии. Место было выбрано не случайно, поскольку остров Эзель, входивший в состав Моонзундского архипелага, имел ключевое значение для обороны Петрограда в случае возможного военно-морского десанта германских войск. В качестве затравки были использованы многочисленные рапорты и письма нервнобольного ротмистра пограничной стражи И. И. Рябцева, направлявшего их во все возможные органы военной власти, указывая на якобы огромные масштабы германского шпионажа в Эзельском уезде, охватившего чуть ли не все немецкое население края[847]. Одно из писем Рябцева попало в руки начальника Аренсбурга полковника П. В. Родзянко, родного брата председателя Государственной думы М. В. Родзянко. История была доведена до председателя Думы, который немедленно включился в создание контрразведки и борьбу с германским засильем на островах[848].

Однако физическое и умственное переутомление ротмистра Рябцева и отсутствие у него полномочий и навыков ведения дознания не давали возможности поручить ему ведение следствия. Для изучения немецкого шпионажа в Лифляндии и Эстляндии Бонч-Бруевич направил помощника начальника подчиненного 6?й армии Кронштадтского жандармского управления ротмистра В. В. Владимирова, который за две командировки (с 21 по 31 мая и с 19 по 29 июня 1915 г.) провел масштабное расследование. Была проведена негласная агентурная разработка вызывавших подозрения персонажей, опрошено 17 свидетелей, арестовано и помещено в Петропавловскую крепость 9 подозреваемых, собран компрометирующий материал против 25 представителей аристократии и влиятельных лиц немецкой диаспоры[849]. Среди подозреваемых и скомпрометированных оказались два члена Государственного совета – О.Р. фон Экеспарре и Ю. А. Икскуль фон Гильденбандт; двоюродный брат П. А. Столыпина, один из основателей партии «Союз 17 октября» барон А. Ф. Мейендорф, к тому времени уже как два года вышедший из партии; бывший сенатор гофмейстер двора граф К. К. Пален; эстляндский предводитель дворянства, бывший член Государственного совета барон Э. Н. Деллингсгаузен; один из идеологов и лидеров христиан-евангелистов России барон П. Н. Николаи; представители нескольких громких немецких фамилий, занимавших высокие военные и гражданские чины. Владимирову удалось «вплотную подобраться» даже к представителю романовской династии, правда не к Кириллу Владимировичу, как того хотело военное начальство, а к герцогу М. Г. Мекленбург-Стрелицкому, владельцу Ораниенбаума. Жандармский ротмистр подозревал его чуть ли не в подготовке шоссейных дорог и просек для удобства немецкого десанта при возможном штурме форта «Красная горка»[850]. Сразу после возвращения Владимирова из командировки вдохновленный подробным отчетом и внушительными результатами Бонч-Бруевич немедленно (1 июля) представил его к ордену Святого Владимира 4?й степени[851].

Однако перспективное дело неожиданно развалилось. Начальник контрразведывательного отделения 6?й армии С. А. Соколов вопреки ожиданиям Бонч-Бруевича не спешил разворачивать крупное дело. Контрразведка завела сразу несколько дел, но расследование проводило тщательно, не торопясь. Начальник же Лифляндского жандармского управления генерал-майор А. П. Бельский не оказал необходимой агентурной поддержки в расследовании, как и начальник Двинского военного округа П. Г. Курлов, скептически воспринимавший попытки военного командования породить новый масштабный шпионский скандал. Ни отстранение Бельского от руководства ГЖУ, ни замена С. А. Соколова на не отличавшегося щепетильностью М. М. Федорова не принесли Бонч-Бруевичу ожидаемых результатов. Разработка материала не дала фактических оснований для выдвижения обвинений в шпионаже, и большинство подозреваемых из расследования Владимирова не были привлечены к ответственности или в крайнем случае высланы во внутренние губернии. Отставка в августе 1915 г. великого князя Николая Николаевича с поста Верховного главнокомандующего решила судьбу шпионского дела о лифляндских баронах: политический заказ отменился сам собой. Но выводы были сделаны: военным властям срочно требовалось повысить результативность работы контрразведывательных органов и отсеять недостаточно исполнительных офицеров.

После нескольких крупных шпионских провалов в Ставке была заведена переписка, которая касалась начальников контрразведывательных отделений штабов фронтов, армий и военных округов и в которой речь шла в основном о жандармских офицерах. 26 июня 1915 г. генерал-квартирмейстер Штаба Верховного главнокомандующего Ю. Н. Данилов затребовал от начальников штабов Северо-Западного, Юго-Западного фронтов, 6?й и 7?й армий, Кавказской армии списки начальников КРО штабов фронтов, армий и военных округов на театре военных действий. Вместе со списками необходимо было передать краткие записки о прохождении службы до назначения на должности начальников КРО, сведения о степени пригодности этих лиц для занятия начальствующих должностей с указанием справок, которые о них наводились, а также краткую оценку означенных лиц в должности начальников КРО[852].

Как правило, аттестации содержали оценки трех лиц: начальника разведывательного отделения, генерал-квартирмейстера и начальника штаба. Информация была собрана о 15 жандармских офицерах, руководивших КРО. Интересен критерий оценки – какие качества начальника КРО были важны для военного начальства. Положительными чертами военные называли расторопность, быстрое проведение расследований, результативность. Так, жандармскому ротмистру Г. В. Темникову, начальнику КРО штаба 10?й армии, давалась высокая оценка: «Энергичный, не лишенный инициативы офицер. Опытный в делах сыска, работает с увлечением. Много способствовал ликвидации дела Мясоедова и продолжает его разработку с должной энергией»[853]. По правде сказать, не все жандармы были согласны с обвинением Мясоедова в военном шпионаже в пользу Германии[854].

С февраля по май 1915 г. Темников по ходатайству военных властей был трижды награжден орденами Святого Станислава и Святой Анны 2?й степени, Святого Владимира 4?й степени. Учитывая, что до войны, с 1911 по 1914 г., ротмистр служил в Московском охранном отделении, то есть был опытным жандармом, совершенно очевидно, что он сознательно участвовал в беззаконии, связанном с делом Мясоедова.

Высокие оценки также получил подполковник С. В. Леонтович, один из ближайших сподвижников генерала контрразведки Н. С. Батюшина. Он много работал совместно с КРО Варшавского военного округа, а потом возглавил КРО при штабе Северо-Западного фронта, то есть активно организовывал ту репрессивную вакханалию, которую развязала батюшинская контрразведка на территории Польши. Современники не стеснялись в выражениях по поводу батюшинской «спецслужбы». Наиболее категоричен был видный контрразведчик В. Г. Орлов: «Для приобретения невольных сотрудников намеченные лица арестовывались и выпускались на свободу лишь при условии сотрудничества с комиссией генерала Батюшина. Эта комиссия была настоящим разбойничьим вертепом, где широко применялись все разбойничьи приемы: произвол, насилие, шантаж, угрозы, вымогательство, при этом „вертеп“ обладал всею полнотою власти, игнорируя все действующие законы, распоряжался имуществом и жизнью граждан по своему усмотрению или даже по усмотрению одного из своих сотрудников. В распоряжении Батюшина имелась вся полиция и жандармерия. Стоило одному из сотрудников комиссии генерала Батюшина пожелать устранить своего соперника, как немедленно к этому лицу предъявлялось обвинение в сношении с воюющей с нами державою, – это обвинение фабриковалось с необычною легкостью, и обвиняемые рисковали не только имуществом, но и жизнью, на основании ст. 108 Уложения, за государственную измену… Шантаж и вымогательство достигли своего апогея. Следует заметить, что комиссия арестовывала исключительно богатых людей, причем мотивами арестов были главным образом обвинения в сношении с воюющими с нами державами, то есть, проще говоря, обвинение в государственной измене»[855]. Современный исследователь А. С. Опилкин подтверждает мнение современника[856].

Вот как деятельность Леонтовича оценил начальник РО штаба главкома фронта полковник П. А. Базаров: «Прибыв к сему штабу 1 января 1915 года, подполковник Леонтович в кратчайший срок сформировал личный и наблюдательный состав контрразведывательного отделения, объединил работу по контрразведке на всей территории фронта и умелым, энергичным и настойчивым ее руководством поставил таковую на прочную основу. Опыт, энергия и знание дела розыска подполковника Леонтовича дали возможность разработки и ликвидации наиболее серьезных и обширных шпионских организаций противника, причем розыск, руководимый названным штаб-офицером, дал во всех случаях положительные результаты»[857]. Особенно показательна последняя фраза, свидетельствующая о том, что расследования Леонтовича не страдали доказательностью, если среди привлеченных им к дознанию никто не был оправдан.

Интересна характеристика другого, с точки зрения военных, «положительного» жандарма – начальника КРО штаба 6?й армии подполковника М. М. Федорова, которому Бонч-Бруевич давал высокую оценку. Другие его начальники, кроме прочего, отмечали: «В своей деятельности руководствуется преимущественно желанием угодить начальству, а не принципиальными соображениями… По-видимому, более склонен к «действиям», т. е. фактическим обследованиям, обыскам, арестам и т. под., а не к канцелярии»[858]. Таким образом, угодливость начальству и склонность не столько к ведению следствия, сколько к ликвидациям также являлись отличительными чертами подходившего для военной контрразведки жандарма. Интересна оценка Федорова, данная жандармским подполковником В. В. Владимировым, постоянно занимавшимся с ним шпионскими расследованиями в Прибалтике: «Тупой, надутый, с большим самомнением, толстяк, но хитрый и подыгрывающийся начальству»[859].

Так же высокую оценку военных получил ротмистр С. В. Муев, возглавлявший печально известную своими необоснованными репрессивными действиями контрразведку штаба 2?й армии[860].

В данной связи имеет смысл также ознакомиться с отрицательными характеристиками. Например, начальник штаба 7?й армии генерал-лейтенант Н. П. Стремоухов так аттестовал своего начальника КРО подполковника В. М. Якубова: «Обращает несоразмерно большое внимание на письменную часть, что свидетельствует о неправильном направлении, данном работе отделения, к своему делу прилагает много усердия, но специальными качествами, необходимыми для него, судя по незначительности результатов его деятельности за годовой срок заведывания отделением, он, по-видимому, не обладает. Полагаю, что подполковник Якубов, как честный, деятельный и усердный офицер, мог бы быть полезен на других должностях, но к порученному делу мало способен»[861]. При этом генерал-майор В. А. Соковнин, начальник Якубова в мирное время, отмечал: «В высшей степени корректный, дисциплинированный, служебным тактом обладает в полной мере. Работает по своей должности начальника контрразведывательного отделения с полным рвением и усердием. Порученное ему дело знает, ведет его умело и достаточно настойчиво, достигая нередко положительных результатов»[862]. Таким образом, в военное время требовались не отдельные положительные результаты при дотошном ведении расследования, а значительное количество обвиненных в шпионаже, что совершенно не предполагало излишнего педантизма в делопроизводстве.

При исследовании отчетов становится ясно, что многие жандармы, оказавшись в подчинении военных, ради карьерных успехов стали пренебрегать характерной для корпуса педантичностью в ведении дел. Не пошедшие по этому пути имели значительные проблемы с начальством. Массового изгнания жандармов из КРО так и не произошло – военные ограничились частными переменами. Однако другая инициатива Бонч-Бруевича – составление нового Положения о контрразведке – была осуществлена.

20 февраля 1915 г. генерал-квартирмейстер штаба Верховного главнокомандующего Ю. Н. Данилов писал генерал-квартирмейстеру М. Н. Леонтьеву: «С началом войны, по сформировании контрразведывательных отделений при штабах армий, прекратилась та связь, которая существовала между всеми контрразведывательными органами, и деятельность их как бы раскололась в соответствии с разделением территории на район действующей армии и на местность, не входящую в состав театра военных действий… Прошу Ваше Превосходительство не отказать наметить проект тех мероприятий, которые желательно было бы провести для объединения контрразведывательных органов на театре военных действий с таковыми же органами в местности, не входящей в район действующей армии, и с центральными контрразведывательными отделениями»[863]. 3 марта начальник штаба Ставки Янушкевич обратился с аналогичным письмом к главе ГУГШ Беляеву[864]. Вероятно, только получив распоряжение Беляева, 10 марта Леонтьев отчитался Данилову о начале работ в данном направлении[865]. А уже в начале апреля Ставка направила генерала Бонч-Бруевича в командировку по штабам фронтов и армий, чтобы выяснить мнение военного руководства о методах объединения работы КРО на театре военных действий и в тылу[866].

По окончании работ им было составлено «Наставление по контрразведке в военное время», в разработке которого принимали участие начальник Центрального КРО ГУГШ жандармский полковник Ерандаков, следователь по особо важным делам Ставки В. Г. Орлов и начальник отделения управления генерал-квартирмейстера при главковерхе П. Л. Ассанович[867]. Работа велась, можно сказать, тайно, и руководство МВД к ней не пригласили.

Зная нелюбовь Бонч-Бруевича к синим мундирам, руководство жандармерии забило тревогу. 20 апреля 1915 г. начальник Холмского ГЖУ полковник Мадатов направил совершенно секретный доклад в департамент полиции, в котором писал, что разведывательным отделением штаба Юго-Западного фронта спешно разрабатывается новое Положение о КРО при штабах армий с отделением таковых от РО и полной самостоятельностью производства следственных действий и без какого-либо соглашения с начальниками ГЖУ. При этом жандармские управления должны были бы подчиняться КРО в целях общего якобы руководства контршпионажем[868].

12 мая 1915 г. Янушкевич официально направил составленный проект Джунковскому и начальнику штаба ОКЖ Никольскому[869]. Владимир Федорович дал ответ лишь 22 мая: «Почитаю своим долгом сообщить, что при ознакомлении с настоящим Положением у меня получилось впечатление недостаточной систематизации его, ибо в нем смешаны учредительного характера статьи с указаниями как бы практическими, а вся система проектируемых отделений в общем отличается громоздкостью»[870]. В целом, сохраняя нейтральный тон, командир ОКЖ подверг критике почти все пункты проекта Бонч-Бруевича, касающиеся жандармского вопроса. Джунковский напомнил о достигнутых в декабре 1913 г. договоренностях, твердо отказываясь менять порядок соподчинения жандармских и контрразведывательных чинов: «Представляется желательным порядок назначения жандармских офицеров на штатные должности контрразведывательных управлений в районах армий и штаба армий фронта установить тот же, который принят, по соглашению моему с начальником Генерального штаба, для замещения упомянутых выше должностей в штабах военных округов в мирное время»[871].

Он прямо настаивает на участии руководства МВД в кадровой политике КРО, предлагая назначать начальников контрразведывательных отделений и их помощников только по соглашению с командиром корпуса жандармов[872]. Содействие жандармов должно было выразиться в безотлагательном уведомлении о всяком обнаруженном или подозрительном случае военного шпионства только одного начальника КРО, входящего в состав штаба армии или военного округа, а также в полном содействии КРО в раскрытии или ликвидации шпионских дел[873].

Джунковский писал, что жандармские чины вправе по требованию чинов и агентов КРО устанавливать наружное наблюдение в местах постоянного квартирования филёров ГЖУ только в случаях экстренной надобности, исключительно до прибытия на место чинов контрразведки. Привлекать же к иногородним командировкам филёров разрешалось лишь в крайних случаях и при условии возмещения расходов из сумм самих КРО[874].

Джунковскому удалось отстоять ГЖУ от попыток поставить их под контроль контрразведок. В качестве «благодарности» Бонч-Бруевичу за «Наставление о контрразведке в военное время», изменения в которое с большим трудом удалось внести, Джунковский вскоре послал Янушкевичу официальный запрос с требованием поймать и удалить из армии известного социал-демократа Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича, родного брата Михаила[875]. Почти все замечания Джунковского были приняты: 6 июня 1915 г. «Наставление…» было утверждено Верховным главнокомандующим по представлению генералов Янушкевича и Данилова[876]. Новая система контрразведки мало отличалась от того Положения, которое имело место в 1914 – первой половине 1915 г. Можно согласиться с историком спецслужб Здановичем, что КРО на театре военных действий не имели жестких структурно-функциональных связей и строгого подчинения ГУГШ[877].

Переходный характер «Наставления…» понимали и современники. В августе 1915 г. было реорганизовано КРО ГУГШ, переименованное в Центральное военно-регистрационное бюро[878], ставшее аналитическим и справочным центром контрразведки. В своих мемуарах Н. С. Батюшин писал: «Главный недостаток этого „Наставления“ – отсутствие органа для руководства всей контрразведкой вообще и на театре военных действий в частности, ибо Ставка этим делом совсем не занималась; Главное же управление Генерального штаба являлось лишь регистрационным и отчетным учреждением, а не руководящей инстанцией»[879].

Одной из самых острых проблем военных контрразведок был набор агентуры. Там, где этим занимались строевые, а не жандармские офицеры, это делалось крайне непрофессионально. Получая солидный аванс от сотрудников КРО, «агенты» зачастую сбегали с деньгами. Многие из них работали параллельно как на русскую, так и на австрийскую и германскую контрразведки. Зимой 1914 г. – летом 1915 г. в Варшаве имелась группа из 8 агентов КРО, которые составляли и продавали контрразведчикам ложные сведения о германской армии. Некоторые из них, входя в доверие к офицерам штабов и КРО, доставали секретные документы и продавали их немцам[880]. История была раскрыта, и расследование велось под личным контролем нового начальника Варшавского ГЖУ полковника Р. В. Домбровского. Таких дел было множество. Другой вопиющий случай имел место в городе Пултуске. Агент КРО штаба 2?й армии Ф. К. Краинский напился в ресторане до невменяемого состояния и рассказывал всем подряд, что он военный агент, ругал русскую армию, выражая уверенность в победе немцев и удивляясь, за что КРО платит агентам деньги, так как они в большинстве ничего не делают. Арест действующего сотрудника контрразведки был настолько важным событием, что его производил лично начальник УЖУ Пултуского и Плонского уездов ротмистр А. А. Семека, который и доставил пьяного агента к сотруднику разведывательного отделения Н. В. Терехову, нанявшему его в секретные сотрудники[881].

По имеющимся данным по разведывательному отделению 1?й действующей армии, к осени 1914 г. в нем служило 129 агентов[882], а к концу года – 146 человек[883]. Из них с 1 ноября по 26 декабря 1914 г. было уволено 38 агентов, то есть 26 %[884]. Если обратиться к причинам увольнений, то окажется что 22 из 38 агентов были уличены в неудовлетворительной работе (58 %), двое – в двойном шпионстве (5 %), двое признаны жандармскими властями подозрительными (5 %), четверо агентов были уволены по болезни (10 %) и 8 агентов – раскрыты немцами (22 %)[885]. С 27 декабря 1914 г. по 23 февраля 1915 г. было уволено 24 агента, а еще 34 секретных сотрудника РО разыскивались Варшавским ГЖУ по просьбе генерал-квартирмейстера штаба 1?й армии[886]. То есть уровень агентуры продолжал падать. РО потеряло уволенными и скрывшимися 58 агентов, то есть около 40 % секретных сотрудников. С ноября 1914 г. по 1 мая 1915 г. РО 1?й армии уволило 127 сотрудников. Из них 39 агентов скрылись в неизвестном направлении (31 %), 23 были переданы жандармским властям за различные преступления, в основном за двойной шпионаж (18 %), 21 агент уволен за неудовлетворительную работу (16,5 %), 10 агентов – как не заслуживающие доверия (8 %), 9 агентов находились в розыске (7 %), остальные были скомпрометированы, заболели, уличены в шантаже и уволены по прочим причинам[887]. Для сравнения: за все время с начала войны до конца 1916 г. из всех агентов австро-венгерской армии были признаны непригодными 88 агентов и 62 агента-афериста[888], то есть почти столько же, сколько в одной российской 1?й армии к маю 1915 г.

С осени 1914 г. поимкой, арестами и дознанием по сбежавшим или изменившим Родине агентам контрразведки занимались жандармские управления Привислинского края, в том числе Варшавское ГЖУ[889]. Отсутствие хорошей организации контрразведки создавало лишние заботы для жандармерии. В то же время в Австро-Венгрии борьбой с ненадежной агентурой занималась сама контрразведка – организованное при «Эвиденц-бюро» Центральное учетное бюро.

О качестве агентуры 31 августа 1915 г. писал начальник Варшавского охранного отделения Самохвалов в докладе на имя помощника Варшавского генерал-губернатора по полицейской части. Он приводил подробные сведения о деятельности РО и КРО и об оказании им содействия со стороны охранных отделений и жандармских управлений: «Контингент сотрудников и разведчиков, передаваемых в армию охранными отделениями и жандармскими управлениями, являлся во всяком случае добросовестным, так как за этих лиц были в некотором роде ответственны начальники, рекомендовавшие их, и если последние не всегда оправдывали доверие, то только потому, что от них требовали совершенно новой работы при отсутствии должных указаний и руководительства. Что же касается вербовки агентов и разведчиков начальниками контрразведывательных и разведывательных отделений при посредстве доверенных лиц, то в данном случае на практике получился полный провал этой системы. Во-первых, сами доверенные лица большею частью оказались не заслуживающими ни малейшего доверия, с темным прошлым и действующими исключительно в интересах наживы… По требованию начальников контрразведывательных и разведывательных отделений подобные „доверенные лица“ доставляли армии агентов и разведчиков к известному сроку десятками и даже сотнями, совершенно игнорируя вопрос о нравственных качествах вербуемых и нередко убеждая начальников, что именно неблагонадежный элемент и может быть полезен в качестве разведчика»[890].

Непрофессионализм работы военных контрразведчиков оставался проблемой и в 1915 г. 6 мая 1915 г. заведующий агентурой при штабе Осовецкой крепости подал секретный рапорт на имя начальника штаба крепости: «В последние 3 дня агенты контрразведки штаба 12?й армии задержали нескольких лиц, виновность коих по собранным мною сведениям совсем не подтверждается, и, как видно, аресты этих лиц произведены по настоянию лиц, сводящих свои личные счеты, и такой порядок может при недобросовестности и ненадежности агентов привести к вымогательству и другим незаконным действиям… Поэтому прошу о направлении этой переписки в разведывательное отделение штаба 12?й армии для соответствующих распоряжений и прошу ходатайства об исключении из контрразведки агента Осипа Белевича»[891]. Пристыженным контрразведчикам пришлось ответить, что ни о каком агенте Белевиче они ничего не знают и не представляют себе[892], кто бы мог выдать ему удостоверение сотрудника РО штаба 12?й армии.

В своем докладе подполковник Самохвалов писал: «Деятельность контрразведывательного отделения, в район которого входила Варшава, все время носила характер бессистемного розыска шпионов среди варшавского населения и выражалась в многочисленных требованиях о производстве охранным отделением обысков. Из дел охранного отделения видно, что за период времени с 1 по 23 число июля сего года было произведено около 200 обысков, оказавшихся безрезультатными, причем большинство из них производилось по чрезвычайно характерным требованиям без указания причин и оснований»[893]. В КРО штаба 2?й армии были случаи, когда офицеры арестовывали проституток по обвинению в шпионаже, в то время как жандармское дознание вскрывало тот факт, что какой-нибудь офицер КРО банально поссорился с одной из этих женщин из-за качества оказанных ему сексуальных услуг[894].

К осени 1915 г. – весне 1916 г. ситуация с контрразведывательной агентурой не только не улучшилась, а, наоборот, обострилась. По донесениям КРО штаба 6?й армии Петроградскому охранному отделению, только в ноябре 1915 г. было уволено 44 секретных сотрудника КРО, 10 из которых (23 %) – по обвинению в вымогательствах и шантаже[895]. Всего с 1 ноября 1915 г. по 1 апреля 1916 г. контрразведка Северного фронта была вынуждена исключить из своих списков 245 агентов[896]. Основными причинами увольнений были некомпетентность и малая пригодность к службе, склонность к шантажу, трусость и безынициативность, пьянство и девиантное поведение. Очень небольшое число было исключено из списков по болезни, смерти или раскрытию и пленению немцами. Часть агентов были арестованы Лифляндским и Свеаборгским жандармскими управлениями по обвинению в двойном шпионаже в пользу Германии. Контрразведчики просили жандармов выловить сбежавших агентов, но в большинстве случаев не могли представить не только фотокарточек, но даже словесного описания внешности.

Ситуации, когда жандармы обнаруживали произвол и некомпетентность армейских чинов КРО, значительно ухудшали отношения между МВД и военным ведомством. Характерен конфликт жандармского ротмистра Н. С. Заинчневского, который состоял при штабе Юго-Западного фронта для ведения разведки, и начальника РО данного штаба полковника А. А. Носкова. Суть конфликта была в том, что Заинчневский отвечал в РО за агентуру и потребовал у своего начальника выдать специально отведенные для этого деньги на выполнение полученных от генерал-квартирмейстера М. С. Пустовойтенко заданий. Полковник Носков заявил, что выдал 5 тыс. руб. своему приятелю, сотруднику РО штабс-капитану Б. А. Юрьеву на поездку в Румынию, в которую тот отправился вместе со своей любовницей и «уже на нее истратил тысячу рублей. Вот если она у него не вытащит остальных, и он привезет что-нибудь из Румынии при возвращении в Холм, то я Вам их вышлю»[897]. Также Носков требовал установить слежку за личным адъютантом генерала Н. И. Иванова полковником М. Ф. Бакулиным, негласно ревизовавшим агентуру и деятельность РО штаба Юго-Западного фронта. На это он получил отказ Заинчневского и добился увольнения последнего. Причем, несмотря на отмечавшиеся наградами и благодарностями заслуги жандарма, и генерал М. С. Пустовойтенко и сам М. В. Алексеев поверили докладу Носкова. Не помогло даже личное заступничество Джунковского[898]. Проблема заключалась в корпоративной этике: доклад военного почти всегда был в глазах высшего командования весомее доклада жандарма вне зависимости от его содержания. Только через месяц после увольнения Заинчневского новый генерал-квартирмейстер Юго-Западного фронта М. К. Дитерихс ознакомился со служебной деятельностью Носкова и немедленно отстранил его от должности[899].

Многие военные сами хотели заниматься контрразведкой; так, командир 98?й пешей Орловской дружины полковник Макаров задерживал многих агентов КРО, отбирал документы и всячески мешал их работе, вскрывая секретные пакеты, предназначенные на имя начальника РО штаба 12?й армии[900]. По-своему полковник Макаров тоже пытался бороться со шпионажем, подозревая всех и каждого.

И все же в некоторых регионах страны работа жандармско-полицейских и контрразведывательных структур по противодействию шпионажу была налажена и эффективно работала. К таким приятным исключениям относился Дальний Восток. Еще в феврале 1914 г. военный губернатор Приморской области М. М. Манакин потребовал от всех спецслужб региона выполнять в срочном и секретном порядке жандармские донесения и запросы по контрразведке[901]. Это привело к расстановке приоритетов еще до начала войны и слаженной работе впоследствии. Однако пример Приморья так и остался редким исключением из правил, результатом личной воли руководителя региона и предельной отдаленности его от театра военных действий и министерских интриг.