Джон Киган Как Гитлер мог выиграть войну. Вторжение на Ближний Восток, 1941 год

Адольф Гитлер может служить прекрасным примером человека, чья граничащая с безумием решимость способна изменить ход мировой истории. Можно возразить, что не переживи Гитлер Перовой Мировой войны, униженную поражением, разоренную, истерзанную гиперинфляцией, Германию неизбежно вверг бы во Вторую Мировую какой-нибудь другой лидер. Последователи такого рода детерминизма считают появление людей, подобных Гитлеру, не случайностью, а симптомом. Но кто бы это мог быть? Никто из ближайшего окружения фюрера не обладал злобной харизмой такой силы. Взрастившие его условия являлись объективной реальностью, но совершенная им нацистская революция отнюдь не была неизбежной. С точки зрения всевозможных «что, если?» ум Гитлера представляет собой виртуальный ящик Пандоры. В наши дни многие склонны забывать о том, как близко подошел он к победе во Второй Мировой войне и установлению господства над большей частью мира. Сценарий,  приведенный ниже Джоном Киганом, представляется вполне реалистичным. Как и Наполеон, Гитлер серьезно подумывал о том, чтобы вторгнуться на Ближний Восток и пройти путем другого завоевателя — Александра Великого. Но в действительности они оба, и Гитлер и Наполеон, вместо этого вторглись в Россию. Последствия такого шага общеизвестны, но что, если бы в 1941 году фюрер отложил на год запланированное нападение на Советский Союз и устремился за призом, овладение которым могло обеспечить ему серьезное преимущество перед коалицией его противников: за ближневосточной нефтью.

Джон Киган является одним из виднейших современных военных историков. Его перу принадлежат такие замечательные труды: «Лицо Битвы», «Приз Адмиралтейства» и недавно вышедшая работа «Первая Мировая война». В качестве военного корреспондента лондонской «Дэйли Телеграф», в 1998 г. он прочел на Би-Би-Си курс лекций о Третьем рейхе.

Что, если бы летом 1941 года Гитлер решил не нападать на Советский Союз, а вторгнуться в Сирию и Ливан через восточное Средиземноморье? Мог ли он таким образом избежать поражения, которое потерпел той же зимой под Москвой? Мог ли он получить стратегическое преимущество, способное со временем обеспечить ему полную победу?

Побуждающий мотив был силен. Окажись Гитлер способен решить задачу переброски германских войск из Греции в контролируемую правительством Виши Сирию[261], он получил бы превосходный плацдарм для нанесения удара Ирану. Путь через северный Иран выводил немцев прямиком к советским нефтяным промыслам на Каспии, оккупация южного Ирана означала доступ к скважинам Англо-Иранской нефтяной кампании и огромному нефтеперегонному комплексу в Абадане. Более того, из восточного Ирана открывался прямой путь в Белуджистан — самую западную провинцию Британской Индии, а оттуда — на Пенджаб и Дели. Оккупация государств Леванта (Сирии и Ливана) сразу же обеспечила бы Германии не только контроль над стратегически важной сетью коммуникаций, по которым осуществлялись поставки ближневосточной нефти, но и давала доступ ко владениям последнего оставшегося у него в Европе врага — Британии, а также выводила Гитлера к южным провинциям его главного идеологического соперника — сталинской России.

 К весне 1941 года Россия превратилась для Гитлера в навязчивую идею. После разгрома Франции он был убежден в том, что сможет обеспечить господство Германии в Европе путем переговоров и мире с Англией. Нейтрализация Британии позволила бы ему консолидировать военные ресурсы и предоставила время для определения дальнейших целей. В числе первейших из них числился разгром Советского Союза. Однако после того как в июне 1940 года французы прекратили сопротивления, Гитлер не счел необходимой немедленную мобилизацию всех военных возможностей[262]. По его мнению, в сложившейся ситуации Англия должна была реалистично признать неоспоримое превосходство нацистской Германии и подчиниться ее военному господству.

Отказ Черчилля признать реальность такой, какой она виделась из Берлина, и упорство Британии побудили Гитлера к тому, чтобы в июле 1940 года (несмотря на шедшую в это время воздушную «Битву за Британию») он произвел передислокацию сухопутных сил вермахта на восток — к новой границе Советского Союза, проведенной после аннексии восточной половины Польши в 1939 году[263]. Одновременно он отказался от лишь недавно принятого решения — демобилизовать тридцать пять пехотных дивизий, участвовавших в битве за Францию, и распорядился увеличить число танковых дивизий вдвое — с десяти до двадцати. Служба военного обеспечения получила задание подыскать в течение августа на территории Восточной Пруссии место для новой штаб-квартиры фюрера, а в сентябре его личный оперативный штаб предоставил общий план нападения на Советский Союз под кодовым названием «Фриц»[264]. Однако все это являлось, скорее, мерами предосторожности. Гитлер еще не принял твердого решения напасть на Россию, выражая готовность вести переговоры о расширении заключенного в августе 1939 года пакта Молотова—Риббентропа с включением туда новых положений о разделе сфер влияния в Восточной Европе — до тех пор, пока эти условия будут его устраивать. В ноябре для продолжения переговоров в Берлин должен был прибыть Молотов. В то же самое время Гитлер продолжал осуществлять программу укрепления своего влияния в Восточной Европе в ущерб Советскому Союзу — правда, скорее дипломатическими, нежели военными средствами.

 Его политическим инструментом являлся Тройственный пакт, подписанный между Германией, Италией и Японией 27 сентября 1940 года и провозглашавший, что в случае нападения на одну из стран-участниц две другие обязуются прийти ей на помощь. Данный договор не являлся закрытым. К нему могли присоединиться другие страны, и осенью 1940 года Гитлер счел целесообразным вступление в него некоторых государств Центральной и Южной Европы. Еще до конца года пакт подписали Венгрия и Румыния (страны с отчетливо прогерманскими и антисоветскими режимами) и марионеточная Словакия[265]. На Болгарию и Югославию оказывалось сильнейшее давление, и в марте им предстояло пополнить собой число участников договора.

Однако с Россией дела у гитлеровских дипломатов шли вовсе не так гладко. Несмотря на очевидное господствующее положение нацистской Германии на континенте и веские основания полагать, что проведенные в 1937 и 1938 годах сталинские чистки командного состава серьезно подорвали боевую мощь Красной Армии, Сталин даже в сложной ситуации 1940 года упорно претендовал на равное с Гитлером положение. По прибытии в Берлин 12 ноября министр иностранных дел СССР Молотов потребовал, чтобы Советский Союз, в дополнение к уже аннексированным странам Балтии, получил Финляндию[266], стал гарантом границ Болгарии (притом что недавно отхватил солидный кусок болгарской территории[267]), обрел право беспрепятственного провода военных кораблей из Черного моря в Средиземное через турецкий пролив Босфор и расширил свое военной присутствие в Балтийском море. Гитлер пришел в ярость[268]. Затем, после отъезда, Молотов прислал свой проект договора, в общих чертах подтверждавший советские требования. Гитлер приказал Риббентропу оставить документ без ответа — и уже 18 декабря подписал тайную «директиву фюрера № 21», представлявшую собой черновой набросок плана вторжения в Россию под кодовым названием «Барбаросса».

 Но между отклонением Гитлером требований, выдвинутых Молотовым во время ноябрьского визита, и началом осуществления плана «Барбаросса» 22 июня 1941 года еще должно было произойти немало тревожных событий. Наибольшее раздражение Гитлера вызывали попытки диктатора Италии Бенито Муссолини претендовать на роль равноправного с германским фюрером игрока на сцене мировой стратегии. Муссолини откладывал вступление Италии во Вторую Мировую войну до тех пор, пока труднейшие задачи на Западе — разгром Франции и изгнание британских войск с континента — не были решены без его участия. Затем Муссолини решил, что настало время легких побед. В сентябре 1940 года он вторгся из Ливии в Британский Египет, а 28 октября начал с территории недавно оккупированной Албании наступление на Грецию — последнего союзника Британии на европейском континенте. Оба предприятия потерпели фиаско. В ходе декабрьского контрнаступления англичане разбили итальянскую Ливийскую армию, в то время как греки, хотя их и превосходили числом, перешли от обороны к наступлению и в итоге зимней кампании освободили половину Албании от итальянских захватчиков.

Но худшее было еще впереди. Принудив югославское правительство принца-регента Павла подписать 25 марта Тройственный Пакт, Германия всего через два дня столкнулась с патриотическим военным переворотом. Новая власть отвергла пакт и присоединилась к Британии и Греции, продолжавшим противодействовать установлению Германией своих порядков в южной Европе[269]. В феврале Гитлеру пришлось послать в итальянскую Ливию войска, ядром которых являлся прославившийся в будущем Африканский корпус Роммеля, чтобы спасти итальянцев от полного разгрома. Он решил прервать развертывание войск, предназначавшихся для осуществления плана «Барбаросса», ради проведения менее масштабной операции «Марита», которая должна была поставить под германский контроль Югославию и Грецию.

Германская «Буря в пустыне». 1941 год

Отчасти эта операция была вызвана действиями Британии. В ноябре 1940 года, через неделю после итальянского нападения, Греция согласилась разместить эскадрильи британской авиации (RAF) на Пелопоннесе. В марте 1941 она пошла еще дальше: рискуя спровоцировать Гитлера, греки дали разрешение на ввод в страну четырех британских дивизий из состава сил генерала Уэйвелла, недавно одержавших в Ливии эффектную победу над итальянцами. 4 марта английские дивизии начали высадку в Греции, что явилось для Гитлера сильнейшим раздражителем. Одновременно это подвигло Югославию к официальному выходу из Тройственного Пакта. Это было смелым, но весьма опасным жестом. 6 апреля 1941 года Югославия была атакована одновременно с пяти направлений: итальянцами из Албании, венгерской армией, а также тремя немецкими группировками, размещенными в Австрии, Румынии и Болгарии. Практически мгновенный разгром югославской армии позволил высвободить германские и итальянские силы для вторжения в Грецию.

Греки и их британские союзники оказали более длительное сопротивление, нежели беспомощная Югославия[270]. Однако их оборонительные позиции с самого начала подвергались угрозе с флангов, особенно со стороны сильной германской группировки, размещенной в Болгарии на основании Тройственного пакта. Нацисты теснили союзников до тех пор, пока 27 апреля уцелевшие британские части не эвакуировались через порты южной Греции, оставив в руках противника множество пленных и почти все тяжелое снаряжение.

 «Марита» стала еще одним триумфом Гитлера. Почти без потерь он завершил завоевание всей континентальной Европы, оставив не оккупированными или не связанными с ним союзами лишь Швецию, Швейцарию и Иберийский полуостров. Теперь противостоять его могуществу мог лишь один Советский Союз. Однако планы вторжения и разгрома этой страны были уже разработаны, и требовался лишь приказ фюрера, чтобы бросить вермахт на Москву.

Но насколько разумным было решение повести наступление прямо на столицу России? Замысел уничтожения Советского Союза Гитлер вынашивал в своем сердце, для него это было идеологическим и стратегическим приоритетом — однако, оглядываясь назад, можно предположить, что фронтальная атака на советские границы являлась не лучшим средством для достижения означенной цели. Разумеется в конечном счете вермахту все равно пришлось бы сразиться с Красной Армией[271]. Военная победа была лишь одной из задач, обозначенных в плане «Барбаросса». Другой, не менее значимой, если фюрер не желал останавливаться на достигнутом и собирался нанести Британии окончательное поражение, являлось овладение огромными природными ресурсами Советского Союза — и в первую очередь месторождениями нефти. Гитлер не имел под своим прямым контролем нефтеносных месторождений, кроме явно недостаточных для его потребностей скважин Румынии, и возмещал нехватку этого стратегического сырья за счет поставок из Росси в соответствии с пактом Молотова — Риббентропа[272]. Фюрер отчаянно нуждался в нефти.

 Однако после покорения Греции ему осталось лишь протянуть за нефтью руку. Иран, Ирак и Саудовская Аравия являлись крупнейшими поставщиками нефти на мировой рынок[273], а путь к их скважинам и нефтеперерабатывающим заводам пролегал через восточную часть Средиземного моря и Сирию. Решение не считаться с нейтралитетом Турции могло открыть и другой путь — прямо по суше. Левант был защищен очень слабо. Армия вишистской Франции в Сирии насчитывала всего 38 000 человек без современного снаряжения и авиационного прикрытия[274]. Британия имела в Египте, Палестине и Ливии только семь дивизий, да и те были скованы Африканским корпусом Роммеля, пришедшим на помощь более многочисленной итальянской армии. Усиление германо-итальянской группировки открывало возможность установления контроля над регионом. Не стоило сбрасывать со счетов и возможность прихода к власти в странах региона прогермански настроенных режимов. 3 апреля 1941 года Рашид Али сверг ориентировавшееся на Британию правительство Ирака и обратился к Германии с просьбой о помощи. Тринадцатого мая, совершив перелет через Сирию, немецкие самолеты приземлились в Мосуле, не встретив никакого противодействия со стороны авиации Виши в Сирии. И хотя после вторжения англичан из Трансиордании Рашид Али лишился власти, а силы Виши в Сирии и Ливане были разбиты в ходе «трехнедельной войны» в июле и августе 1941 года, Гитлер получил наглядное доказательство слабости стратегических позиций своих врагов на Ближнем Востоке. Еще 23 мая он подписал «Директиву № 23» о поддержке «арабского национально-освободительного движения» в связи с германо-итальянским наступлением в направлении Суэцкого канала. В «Директиве № 32», подписанной 11 июня, среди прочих мер упоминался сбор на территории Болгарии сил, достаточных, «чтобы привести Турцию к политическому послушанию или преодолеть ее сопротивление».

 Предполагалось, что обе директивы будут приведены в действие уже после начала выполнения плана «Барбаросса». Но что, если бы Гитлер передумал и избрал в качестве главной стратегической операции 1941 года не нападение на СССР, а вторжение на Ближний Восток из Болгарии и Греции? Тут возможны два варианта.

Первый позволял не нарушать нейтралитет Турции и ограничиться в качестве перевалочных пунктов на пути к французской Сирии территориями, уже контролировавшимися державами Оси — итальянским архипелагом Додеканес у турецкого побережья, греческими островами в Эгейском море или британским Кипром. К примеру, принадлежавший Италии остров Родос мог быть использован в качестве плацдарма для нанесения удара по Кипру силами 7-й воздушно-десантной дивизии — в действительности без всякой пользы сброшенной 20 мая на Крит[275]. После высадки десанта на Кипре и установления постоянного морского сообщения с островом под прикрытием германской авиации здесь можно было сформировать ударные силы, достаточные для высадки в Сирии и Ливане. Получив надежный опорный пункт во Французском Леванте, мобильные колонны могли начать наступление через пустыню в северный Ирак — а оттуда, получив подкрепления, начать завоевание южного Ирака, Ирана и Саудовской Аравии.

Захваченные нефтяные богатства позволили бы Гитлеру решить все проблемы, связанные с содержанием его военной машины. К концу 1941 года, использовав всего около двадцати дивизий (не больше того числа, которое по плану Барбаросса было выделено для наступления на советский Кавказ в 1942 году), он бы мог выйти к южным границам СССР. Германские войска получали возможность создать прямую угрозу для нефтедобывающих центров Сталина на Каспийском море. А осуществление плана «Барбаросса» можно было начаться и в 1942 году, в гораздо более благоприятной военной ситуации.

Успех этого сценария зависел лишь от того, удастся ли собрать в восточном Средиземноморье необходимое для перевозки достаточного воинского контингента количество судов. О том, что немцы располагали воздушными силами, необходимыми для прикрытия транспортов с десантом от нападения британского флота, свидетельствует неудачная попытка англичан поддержать с моря высадку на острова Додеканес осенью 1943 года. Однако сама возможность раздобыть требуемые корабли представляется проблематичной. В «Директиве № 32» Гитлер писал о «...привлечении судов Франции и нейтральных стран». В действительности же почти все наличные мореходные транспорты находились в руках англичан, что вынудило немцев во время нападения на Крит перевозить сухопутные войска на совершенно не пригодных для этого каботажных судах. Существует вероятность того, что стратегия, основанная на использовании средиземноморских островов в качестве перевалочных пунктов по пути в Левант, провалилась бы по причине заурядной нехватки палубных мест[276].

 Куда более перспективной представляется стратегия, основанная на попрании турецкого нейтралитета. В ходе Второй Мировой войны Турция строго придерживалась объявленного нейтралитета. Хотя Германия, Британия и Россия оказывали на нее беспрерывное жесткое давление, она не пошла на уступки ни одной из сторон — даже невзирая на свою очевидную военную слабость. Вообще-то турки — храбрые солдаты, но в годы Второй Мировой войны их армия не располагала каким-либо современным вооружением и военной техникой. Если бы Гитлер после завоевания Балкан решил отложить введение в действие плана «Барбаросса» и, использовав Болгарию и Грецию как трамплин, вторгся бы в европейскую часть Турции, он вполне мог бы захватить Стамбул, переправиться через Босфор и овладеть сердцем Турции — Анатолией, не встретив особого сопротивления. Сталинские войска на новой советской западной границе занимали позиции, не позволявшие воспрепятствовать подобной инициативе, а солдаты вермахта показали в России, что способны одолевать любое бездорожье, и их не могли смутить трудности пути по Анатолии. Быстрое продвижение к Кавказскому хребту, по которому проходила граница СССР и Турции, обезопасило бы фланг вермахта со стороны Советского Союза. Из Анатолии немецкие войска могли легко вторгнуться в Иран или Ирак, запустить щупальца далеко на юг, в Аравию, разместить передовые отряды вокруг Каспия и создать угрозу советской Средней Азии[277].

Если бы Гитлер дополнил свои победы на Балканах весной 1941 года победами в Анатолии и Леванте, то немецкие войска могли бы выйти на Аравийский полуостров и занять господствующие позиции на южном фланге России. Трудно представить себе, как вариант плана «Барбаросса», предусматривающий вместо лобового удара взятие СССР в «клещи», мог бы не увенчаться успехом. Одновременно это поставило бы под удар опорные пункты Британии на Ближнем Востоке и создало страшную угрозу ее господству в Индии.

К счастью, Гитлер разрабатывал свои стратегические планы с учетом правовых и идеологических факторов. В правовом смысле он не мог найти никакого предлога для нападения  на  строго  придерживавшуюся  нейтралитета Турцию. В идеологическом аспекте страх и ненависть по отношению к большевизму ослепляли его, не позволяя увидеть другую возможность сокрушить Советский Союз кроме прямого, лобового удара. Он радовался своим великим победам над Сталиным летом и осенью 1941 года и не выказывал ни малейшего сожаления по поводу того, что ввел в действие план «Барбаросса», даже когда в 1945 году на его бункер в Берлине падали русские снаряды. Мы же должны благодарить судьбу за то, что весной 1941 года германский фюрер не остановил свой выбор на менее прямолинейной и более изощренной стратегии.