Глава 32 Кавказский фронт в апреле 1916 г. Трапезундская операция

Известия о падении Эрзерума дошли до Энвер-паши во время его инспекционной поездки по Сирии и Палестине во второй половине февраля. Вице-генералиссимус отменил запланированную поездку в Ирак и спешно вернулся в столицу (8 марта).

Для человека с темпераментом Энвера жесткие меры – всегда самые предпочтительные, и первой, самой простой из них стала отставка Махмут Камиля. На посту командующего 3-й армией его сменил Вехип-паша, который уже завоевал себе отличную репутацию в Дарданеллах[232].

Требовалось срочно укрепить разгромленную 3-ю армию, однако Энверу не удалось ускорить движение подкреплений, которые уже вышли в путь. К марту только 3-я кавалерийская дивизия прибыла в район, расположенный между 3-й и 2-й армиями. Другие дивизии, которые должны были войти в состав 2-й армии, тоже находились в пути, но им предстояло еще дойти до Улу-Кишла, станции на Багдадской железной дороге, которая оказалась забита войсками и группами 2, 6 и 4-й дивизий, которые перебрасывали в Ирак. Многие надеялись, что после личной инспекции районов Тавра и Алеппо вице-генералиссимус поймет, с какими трудностями сопряжена переброска войск, но, составляя свои новые и (как всегда) обширные стратегические планы, он совсем упустил из виду, что пропускная способность турецкой железнодорожной системы сильно ограничена. Эти планы родились через несколько дней после возвращения Энвера в Стамбул, в результате бесед с его германскими друзьями – фон Лоссовом и Бронсартом фон Гиллендорфом.

Энвер решил нанести нечто вроде «решающего удара» по русской Кавказской армии. 3-я армия, усиленная V корпусом, должна была атаковать русских по всему фронту между Кара-Су и черноморским городом Оф. А тем временем главные турецкие силы он хотел сосредоточить под Харпутом и Диярбакыром для наступления по линии Киги – Огнот – Муш – Битлис с целью окружения основной части русской армии и создания угрозы для ее тыла. Эта задача была поручена 2-й армии, командовать которой назначили маршала Иззет-пашу[233].

Такому неисправимому дилетанту, как Энвер, этот план, должно быть, казался очень умным и впечатляющим, как это пояснялось в короткой директиве. Она была проиллюстрирована кратким обзором, где указывались только главные пункты сосредоточения и наступления войск. Но все это оказалось убедительным только на бумаге. Время, отпущенное на сосредоточение турецких войск, было рассчитано неверно, с обычным для Энвера безответственным оптимизмом, а весь замысел основывался на предположении, что русская Кавказская армия в течение трех самых подходящих месяцев для ведения военных действий будет безучастно стоять на занятых ею позициях[234].

Условия для сосредоточения 2-й армии были еще хуже. Переброска одной дивизии из Босфора в Улу-Кишла занимала 13 дней. Поскольку эта линия обслуживала также Сирию и Ирак, то, чтобы перебросить в район Тавра 11 дивизий 2-й армии, нужно было затратить несколько месяцев. Из Улу-Кишла в район Харпут – Киги войскам требовалось пройти маршем не менее 900 км (из которых 300 – по плохим горным тропам). Когда в середине марта первые части 2-й армии еще только прибывали в Диярбакыр, простой расчет, должно быть, убедил Энвера, что новые места расположения она займет не раньше 1 августа.

Энвер закончил разработку своего нового наступательного плана через несколько дней после захвата русскими Ризе. Быстрый и легкий успех совместных операций Ляхова навел Юденича на мысль о необходимости немедленных действий против Трапезунда. Захват этого порта, самого лучшего внутреннего рейда на всем северном побережье Анатолии, стал для русских, желавших закрепиться в Эрзеруме, насущной необходимостью[235]. В то же самое время без овладения Трапезундом было невозможно расширять операции в районе Эрзинджана и внутренних районов Анатолии.

Императорская Ставка была довольна успехами Кавказской армии, а генерал Алексеев очень ценил Юденича[236]. В России только победы Кавказской армии могли рассеять уныние, воцарившееся после большого отступления в Польше в 1915 г. Тем не менее в русском Генеральном штабе не изменили прежнего мнения о второстепенном значении Кавказского фронта. Весьма характерны несколько строчек из письма генерала Алексеева адмиралу Эбергарду: «Исход войны будет зависеть главным образом от того, как будут развиваться события на Европейском театре, то есть Франко-Бельгийском и нашем собственном Западном. Наш европейский стратегический фронт (протяженностью более 1200 км), неопределенная позиция Румынии, численность и качество войск противника на нашем Западном фронте – все делает нашу военную обстановку настолько серьезной и настолько сложной, что мы не имеем права в настоящее время распылять войска и направлять их на выполнение задач, имеющих второстепенное значение, пусть даже сами по себе они имеют важное значение на отдаленных театрах войны». Это письмо было написано 19 января, в промежутке между Кёпрюкёйской битвой и штурмом Эрзерума. Но даже захват последнего не смог повлиять на мнение Ставки.

Главнокомандующий Кавказским фронтом, со своей стороны, был далек от мысли о большом стратегическом наступлении в Турции. Он только хотел закрепить достигнутое и ликвидировать угрозу возобновления турецкого наступления в Закавказье, которое стало идеей фикс в воспаленном мозгу генералиссимуса. Юденич знал, что многие дивизии турок, высвободившиеся после Галлиполи, будут направлены на Кавказский фронт, и потому разработал соответствующие планы и занялся подготовкой к отражению этой угрозы.

Собственные ресурсы Юденича на Кавказе находились уже на грани истощения. Он мог восполнить потери в зимних битвах за счет призыва резервистов и создания ополчения, но сформировать большое число новых частей ему было не под силу[237]. Поэтому он произвел перегруппировку частей внутри корпусов[238].

Юденич всегда уделял много внимания развитию коммуникаций. В течение весенних месяцев узкоколейку, шедшую до Караургана, продлили до Эрзерума. Было предложено продолжить ее до Мамахатума, а потом и до Эрзинджана. Новая линия Маку продолжала строиться от станции Шахтахти через Диадин до Каракилисе, в долине Алашкерт, а ветка линии Маку вскоре соединила Баязет с пунктом на северо-восточном берегу озера Ван, на котором до ранней осени 1916 г. продолжалась навигация. Осенью 1915 г. была пущена в эксплуатацию линия нормальной колеи от Джульфы до Тебриза. В течение последующих месяцев построили боковую ветку – от станции Сафиан до Шериф-хане, на берегу озера Урмия, а на самом озере была создана флотилия легких пароходов и барж[239]. В то же самое время велись работы по прокладке сотен миль дорог за пределами фронтовых районов. Увеличилось количество автомобилей, а число эскадрилий достигло четырех[240].

На побережье Черного моря шла подготовка к возобновлению совместных операций, однако у сухопутного и морского командований существовала разница во взглядах. Адмирал Эбергард не хотел предоставлять свои боевые корабли для постоянной поддержки наземных операций. Батум, не имевший ремонтных цехов, не мог считаться подходящей базой для серьезных морских соединений, и чрезмерно осторожный морской главнокомандующий считал оборонительные возможности этого порта недостаточными. Не имея баз на побережье Лазистана, было трудно обслуживать отряд миноносцев. Генерал Юденич, со своей стороны, никак не мог понять, почему мощный Черноморский флот[241] не может стать полновластным хозяином в закрытом море, в котором противник располагал лишь двумя новыми и пятью старыми линейными кораблями и одним крейсером («Гёбен»).

В феврале Юденич привлек внимание Эбергарда к тому факту, что турецкая дивизия (10-я V корпуса) была переброшена в Самсун морем, и снова потребовал от морского командования положить конец транспортировке турецких войск вдоль побережья Анатолии. Адмирал Эбергард доложил Ставке, что поддерживать постоянное морское патрулирование входа в Босфор практически невозможно, поскольку он находится слишком далеко от Севастополя. Адмирал также указал на трудности (включая угрозу со стороны подводных лодок), с которыми сталкивается постоянная тактическая поддержка сухопутных сил, действующих на побережье Лазистана. Он предпочитал крупномасштабные совместные операции ограниченной продолжительности[242].

Впрочем, разница во мнениях морского и сухопутного командований имела значение лишь тогда, когда недостаток сухопутных сил сводил все береговые операции только к постепенному продвижению в направлении Ризе. После падения Эрзерума Ставка обещала предоставить Кавказу две пластунские бригады, и Юденич выдвинул план совместной операции против Трапезунда. Ставка не возражала против такого проекта, ибо он был приемлем как для командующего Кавказской армией, так и для адмирала Черноморского флота.

20 марта адмирал Эбергард прибыл в Батум на совещание с Юденичем. Морской главнокомандующий согласился с планом операции и обещал поддержать флот, но уточнил, что будет сотрудничать с ним только в течение четко определенного и ограниченного периода времени, которое потребуется для переброски и сопровождения двух пластунских бригад в Ризе. Войска должны были погрузиться в Новороссийске 1–4 апреля.

В течение второй половины марта в штаб генерала Ляхова в Ризе поступали разные слухи. Их приносили чересчур впечатлительные греки из деревень, расположенных на побережье Черного моря. Они сообщали, что в Трапезунд прибыли турецкие войска (Галлиполийские дивизии) в сопровождении 5 тыс. немцев, что Трапезунд имеет мощные фортификационные сооружения, снабженные орудиями большого калибра. В то же самое время русская морская разведка располагала сведениями, что в Босфоре и Черном море появились несколько германских подводных лодок.

Все это создало атмосферу некоторой нервозности в штабах адмирала Эбергарда и генерала Ляхова, но Юденич не испытывал особого беспокойства. Он допускал возможность прибытия турецких подкреплений в Трапезунд, но не считал это достаточным поводом для ускорения своих действий[243].

Турецкие сухопутные силы, противостоявшие Ляхову, фактически представляли собой пеструю смесь из регулярных и нерегулярных батальонов (7–8 тыс. бойцов), с которыми он уже имел дело. Располагали 12 орудиями; одна их часть укрепилась на высотах, находившихся к западу от прибрежного городка Оф, а другая – к востоку от него, между двумя реками. Войска Ляхова, получившие небольшие подкрепления, все еще не были готовы к какому-нибудь серьезному действию. Ляхов имел 7 батальонов, стоявших на берегу реки Калопотамос, примерно в 10 км восточнее Офа[244].

Проходившая от Офа дорога, которая выше в горах превращалась в тропу, вела через отрог Понтийских Альп и заканчивалась в Байбурте. Ляхов опасался, что турки попытаются атаковать его с этого направления, поэтому он послал часть собственного отряда вверх по берегу Калопотамоса для защиты своего левого фланга. Но он переоценил сообразительность противника. Ни одно турецкое подразделение даже не пыталось пройти через заснеженный хребет Понтийских Альп, а войска на побережье предпочли отойти подальше на запад и занять более удачные позиции за рекой Кара-Дере, которая перед впадением в море у города Сюрмене разделяется на два русла. Здесь вместе с несколькими батальонами 10-й пехотной дивизии, переброшенной из Трапезунда, они смогли сосредоточить около 12 тыс. бойцов с 20 орудиями.

Ляхов теперь считал свой отряд не только слишком слабым, чтобы атаковать, но и опасался контрудара со стороны сильного противника, который попытается обойти его с фланга по тропе, идущей по берегу Калопотамоса. 28–30 марта пехота Ляхова продвинулась дальше по побережью до деревни Хумурган. Ее командир все больше и больше нервничал, поскольку до него доходили слухи, которые сильно преувеличивали мощь противника на позиции Кара-Дере. Он торопил Юденича с подкреплениями, а главнокомандующий в свою очередь просил Черноморский флот ускорить транспортировку и выгрузку двух пластунских бригад.

4–5 апреля в гавани Новороссийска 10 транспортов и 12 элпидифоров взяли на борт две пластунские бригады с артиллерийским дивизионом (18 орудий) и обозы. Транспорты вышли 5-го числа вместе с двумя пароходами, оборудованными приспособлениями для перевозки 12 гидропланов; их прикрывали легкие крейсеры[245] и 4 эсминца.

На следующее утро главные силы русского Черноморского флота[246] встретили транспортную флотилию в море и стали сопровождать ее на некотором расстоянии, следуя на запад. Погодные условия были отличными.

Юденич прибыл в Ризе рано утром 7-го числа. Здесь его встретил Ляхов, который сообщил ему, что удержать позиции в Кара-Дере его береговому отряду вряд ли удастся. Начало турецкой атаки ожидалось через несколько часов. Этот доклад встревожил Юденича. Он решил отказаться от высадки пластунов в Ризе, которая была согласована с адмиралом Эбергардом, и высадить по крайней мере одну бригаду дальше к западу, у Хумургана, где пластуны могли бы оказать немедленную помощь находившимся под угрозой разгрома войскам Ляхова.

Контр-адмирал Хоменко, командовавший транспортной флотилией, который имел четкий приказ высаживать войска в Ризе, а не в Хумургане, отказался подчиниться приказу главнокомандующего Кавказским фронтом. Тем временем адмирал Эбергард получил доклад о том, что эсминец «Строгий» протаранил немецкую подводную лодку, а также сообщение воздушной разведки о появлении двух субмарин вблизи Трапезунда. Он категорически отказался изменить план и сообщил Юденичу, что из-за угрозы нападения подводных лодок все эскортные и сопровождающие суда после высадки в Ризе должны вернуться на базу в Севастополь.

Однако Юденич был весьма упрям. Он резко возразил, что не нуждается в морской поддержке при высадке в Хумургане. 2-ю пластунскую бригаду, уже находившуюся в Ризе, погрузили на элпидифоры, обслуживавшие войска Ляхова. Эта новая флотилия под прикрытием одного-единственного вооруженного парохода, который имелся в распоряжении Юденича, вышла ночью в море и рано утром 8 апреля, безо всяких преград, высадила 5 тыс. пластунов на берег около Хумургана. 1-я пластунская бригада с артиллерией прошла маршем вдоль берега и достигла линии 10-го числа.

К счастью, разногласие между морским и военным главнокомандующими не имело последствий. Адмирал Эбергард явно преувеличил опасность подводных лодок, но и доклады Ляхова Юденичу о неминуемой турецкой контратаке тоже не соответствовали истине. Зато поспешный отход русских морских сил оказался на руку германскому крейсеру «Бреслау». Этот легкий крейсер 10 апреля неожиданно появился у Хумургана и послал несколько 6-дюймовых снарядов в группу русской пехоты. Через день или два сюда снова пришла сильная русская морская эскадра[247], готовая присоединиться к Ляхову в последней совместной операции против Трапезунда.

К 13 апреля Ляхов имел уже достаточное количество войск для атаки на позиции Кара-Дере[248]. Но он по-прежнему опасался, что турки, перейдя главный хребет Понтийских Альп, нападут на его левый фланг, и поставил бригаду ополчения с 6 орудиями под прямым углом к фронту. Главная атака, нацеленная на гору Аху-Даг, была доверена 19-му Туркестанскому полку. Резерв: 21 батальон (20 тыс. пехоты) с 30 полевыми орудиями.

Рано утром 14-го числа «Ростислав» и «Пантелеймон» начали обстрел турецких береговых позиций 6-дюймовыми орудиями (орудия большего калибра не были задействованы). В течение дня по турецким позициям выпустили 1220 снарядов. Их удар произвел огромные опустошения: укрепления были разрушены, позиции орудий сметены, а войска бросились бежать в тыл. К 2 часам дня турки практически полностью оставили прибрежный сектор и начали отступать из Сюрмене в Трапезунд. Русские на правом фланге должны были только дождаться результатов морской бомбардировки. Но на левом фланге туркестанцы бросились в атаку еще до того, как начался обстрел с кораблей. Завязался жестокий бой; находясь вне зоны досягаемости морских орудий, турки всегда мужественно сопротивлялись. Захват берега Ахи-Дага стоил русским 1 тыс. убитыми и ранеными. Это было смелое, но при данных обстоятельствах абсолютно бесполезное выступление.

На следующий день (25-е) турки продолжили свое отступление в Трапезунд, прикрывая его небольшим арьергардом, который закрепился за многочисленными прибрежными речушками. Впрочем, несколько морских снарядов очень быстро выбили их оттуда. 16-го числа войска Ляхова достигли линии, которая проходит через Калафка-Дере и селение Дорана, в 13 км к востоку от Трапезунда. Линейные корабли вернулись в Батум, чтобы пополнить боезапас, а войскам был предоставлен один день отдыха.

18-го числа на русских позициях появилась депутация греческого населения и сообщила генералу Ляхову, что турки ушли из города в ночь с 15-го на 16-е. Ляхов немедленно приказал сильной колонне пехоты выступить в обход с юга и перерезать туркам дорогу на Гюмюшане. 19-го числа эта колонна вступила в контакт с арьергардом противника в районе Джевизлика, расположенного в 25 км от Трапезунда, на главной дороге, шедшей в Гюмюшане. К западу от Трапезунда другая колонна заняла Платану (Полатхане), с ее прекрасным заливом, где русские моряки решили создать свою промежуточную базу.