МЕДИЦИНСКОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ ГАРНИЗОНА КРЕПОСТИ СЕВАСТОПОЛЬ

МЕДИЦИНСКОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ ГАРНИЗОНА КРЕПОСТИ СЕВАСТОПОЛЬ

Постоянное акцентирование внимание читателя на состоянии медицинского обеспечения русской и союзных армий не случайность. Проблема военной медицины Крымской войны оказалась настолько важной, что до сих пор будоражит умы исследователей. Действительно, если отбросить от общего числа жертв умерших от самых разных болезней, то остаток сравним с локальным конфликтом средней интенсивности. Во второй половине XXX в. военная печать отмечала склонность историков обходить стороной цифры умерших, сосредотачивая внимание исключительно на павших на поле брани.^{553}

Мы не будем повторять ошибку, хотя бы потому, что медицина и медицинское обеспечение такой же элемент военных действий, как обеспеченность боеприпасами, наличие артиллерии и т.д. Если у кого-то эта составляющая не соответствует требованиям войны, то и потери эти можно смело относить в актив противоборствующей стороны. Ну и, соответственно, наоборот. Для примера: во всех войнах, которые вела Россия с 1809 г. по 1856 г. на поле брани было убито 130000 чел. За это же время число умерших от болезней было едва ли не в четыре раза большим — 400000 чел.^{554}

Ни в коем случае нельзя считать, что ничего в стране и армии не делалось, дабы привести военную медицину в должное грядущей войне состояние. Ее уровень вполне соответствовал общеевропейскому, по многим параметрам даже превосходя его. В первую очередь решался кадровый вопрос. Еще в 1853 г., когда боевые действия шли за пределами империи, правительство сделало распоряжение об усиленных выпусках врачей из Императорской медико-хирургической академии и медицинских факультетов университетов. Первыми выпустили студентов пятых курсов. 23 декабря 1853 г. их утвердили в звании лекарей, а уже 14 февраля 1854 г. последовало назначение новоиспеченных «Эскулапов» на службу в армию и на флот.^{555} В Севастополе еще до начала кампании в Крыму досрочно выпустили воспитанников Севастопольской морской фельдшерской школы при Морском госпитале.^{556}

Как только пролилась первая кровь, проблемы медицинского обеспечения армии и флота обнажились со всей своей тоскливой очевидностью. К октябрю 1854 г. обеспеченность имуществом медицинских учреждений в Крыму составляла 16780 мест, а количество нуждающихся в медицинской помощи (с учетом пострадавших в первом бомбардировании крепости) доходило более 33000 чел.^{557}

Едва число раненых превысило возможности медицинских учреждений, весь механизм оказания первой помощи, лечения и эвакуации стал балансировать на грани коллапса. Это не преувеличение и скрывать это, слегка краснея, маскируя именами великих врачей и подвижников, нужно прекратить. Кстати, в русской армии, не смотря на наличие светил с мировыми именами, никогда не удавалось наладить полностью эффективную медицинскую службу. Недаром без сомнения имеющий право на оценку событий профессор Гюббенет сказал в своем докладе в Киеве в 1868 г.: «Наш русский человек милосерден и благотворителен. Если бы он имел понятие обо всех бедствиях и несчастиях на поле битвы, во время и после сражения, никто не отказался бы от какого-нибудь приношения. Каждый нищий в лохмотьях, живущий ежедневными подаяниями и милостынями, богаче, чем раненый воин.

^{Капитан 1-го ранга В.Г. Реймерс. Во время обороны Севастополя — капитан-лейтенант. Литография 1875–1879 гг.} 

Он находит всегда, по крайней мере, сухой ночлег, кусок хлеба и чистую воду — а это такие богатства, за которые раненый часто платит своей жизнью».^{558}

Если общее состояние было вполне сносным. то организация медицинской службы к началу Восточной войны, соответствуя мирному периоду, не соответствовала военному времени. Низовой медицинский состав, полковые врачи, страдал от своего двойственного положения, часто мешавшего должным образом выполнять прямые обязанности по оказанию помощи больным и раненым. После законченной в 1847 г. реорганизации медицинского ведомства они подчинялись командирам полков и своему медицинскому начальству. На деле в случае возникновения проблем часто одни кивали на других, а страдало дело.

Врач Азовского полка Генрици отмечал, что «…лучшие медики, горячо относившиеся к быту солдат, не были терпимы, и, при случае, были преследуемы штабами».^{559}

После поступления раненых с Альмы в Севастополе приходилось по 1 врачу на 300 больных и раненых. В Александровских казармах 8 врачей на 1500 человек, в том числе и на перевязочный пункт находившийся неподалеку. Все бы хорошо, но уже скоро и из этих 8 двое имели все шансы не встать на ноги от тифа.^{560} Хотя, даже имелся пусть и недостаточно численный штат врачей, не имелось почти ничего, с помощью чего они могли бы качественно выполнять свои обязанности.^{561}

В крепости имелся морской госпиталь, вместимостью до 1400 чел., расположенный на Корабельной стороне.^{562} Эта внушительная цифра могла удовлетворить нужды флота мирного времени, для военного же ее было совершенно недостаточно. Тем более, что здание учреждения во время обороны города находилось настолько близко от оборонительной линии, что подвергалось систематическому обстрелу со стороны неприятеля и получило в итоге такие разрушения, что уже после окончания войны от восстановления госпиталя решили отказаться.^{563}

По приказу Корнилова в кратчайшие сроки за счет медицинских средств флота оборудовали четыре перевязочных пункта. Ввиду нехватки собственного персонала для их заведывания привлекли армейских медицинских чинов.^{564}

^{Адмирал Артур Вильям Окланд Худ, 1-й барон Худ Авалон. В 1854 г. лейтенант линейного корабля «Аретуза».}

Много хлопот доставляла сложная система управления госпитальными учреждениями в Крыму. Те, что были в городе до начала войны, подчинялись большей частью Главному Командиру Черноморского флота и портов, а последний, находившийся в Николаеве, не был подчинен главнокомандующему армией в Крыму. Поэтому морские госпитали сохранили почти до конца войны двойственность подчинения, зависевшую и от Николаева и от Севастополя.^{565} В тоже время вновь созданные переходили в подчинение главнокомандующего. В Севастополе после Альмы пришлось передать надзор за медицинскими учреждениями из рук чиновников военным чинам. Учредили должность директора госпиталей на которую назначили барона Кюстера.^{566}

После Крымской войны несомненные достижения полевой медицины, в первую очередь организационные, добытые под обстрелом и в крови Пироговым, Гюббене- том и др., быстро забылись. Опыт эвакуации и транспортировки раненых, больничные этапы, упоминались лишь вскользь.^{567}

Пирогов в своем большом отчете, например, говорил об использовании в военной медицине войны 1877–1878 гг. опыта Крымской кампании: «…Любителям сравнений прошлого с настоящим могу к успокоению их сказать, что относительно содержания больных в госпиталях на театре войны, мы с 1854 года успехов не сделали. Устройство госпиталей в Болгарии было также скверно, как и в Крымской войне»^{568}

Традиционно, лучшие уроки извлекли из Крымской войны американцы, хотя и не избежавшие повторения ее ошибок во время Гражданской войны в США (1861-1865 гг.), но сумевшие минимизировать многие из них, в том числе касающиеся медицинского обеспечения войск. Уже в первый год войны страна покрылась сетью госпиталей, в которые распределялись по разработанной Н.И. Пироговым системе пострадавшие. В результате средняя смертность не превышала 80 чел. на 1000. Для сравнения, такая цифра в русской армии периода Крымской войны в среднем была 131 на 1000, а в кампанию 1828–1829 гг. даже 300 на 1000.^{569}