ФЕНОМЕН ТОТЛЕБЕНА

ФЕНОМЕН ТОТЛЕБЕНА

«Тотлебен, по уму не орел, но человек в высшей степени храбрый, практический и с верным взглядом».

Генерал-лейтенант Порфирий Николаевич Глебов, во время обороны Севастополя командир батареи.

Когда мы задумываемся над тем, почему все-таки союзники не взяли Севастополь, или хотя бы его Северную сторону в первые дни кампании, мы тут же вольно или невольно вспоминаем деятельность тогда еще мало кому известного инженерного подполковника Эдуарда Ивановича Тотлебена. В заголовок данной главы слово «феномен» введено мной преднамеренно и отнюдь не для сочности фраз. Многие прибегают к еще более высокопарному стилю, когда речь заходит об Эдуарде Ивановиче. Канадский историк А. Трубецкой прямо сказал в своем исследовании Крымской войны: «Гений и энергия Тотлебена быстро изменили столь пагубную ситуацию в Севастополе».^{348} Не чураются этого даже противники. Английский адмирал Сеймур в своих воспоминаниях об участии в Крымской войне тоже говорит о гениальности Тотлебена.^{349}

В 1857 г. император Франции Наполеон III имел приватную встречу с генерал-адъютантом Э.И. Тотлебеном и они, судя по воспоминаниям последнего, детально обсудили ход кампании. Наполеон утверждал, что главной точкой приложения сил должен был вначале стать совсем другой город, чем главная база флота: «Чтобы с успехом осаждать Севастополь, необходимо было предварительно занять Симферополь: это было всегда мое убеждение».^{350}

Наполеон прав — если бы союзники взяли Симферополь, они могли в этом случае взять русскую армию за горло, перекрыв коммуникации для ее снабжения.^{351} В этом случае, говоря точными терминами, обороны Севастополя не могло быть, началась бы его осада с неминуемой сдачей.

Но, «…генералы мои действовали противно моим советам»^{352} и союзники решили, не теряя время, атаковать Северную сторону. Это была их первая, но не последняя стратегическая ошибка.

Когда за месяц до высадки союзников подполковник представился о прибытии князю Меншикову, да еще с рекомендательным письмом князя Горчакова, он, естественно, не мог ждать ничего иного, нежели перспективы скорейшего удаления из Крыма. Мы знаем, как не терпел князь соглядатаев, пусть даже присланных людьми вышестоящими и уважаемыми. Потому и поинтересовался язвительно: «…когда он располагает вернуться обратно?».^{353}

Тотлебен остроумие князя оценил, убыл к Корнилову, который, оказавшись безошибочно прозорливым, педантичного лифляндца успокоил и прикомандировал подполковника к своему штабу.^{354} А тут вскоре союзники высадились, ситуация закрутилась, и о «горячей встрече» Тотлебена не вспоминал уже даже сам Меншиков, к чести, высоко оценивший многие дарования офицера.

Наверное, Севастополю исключительно повезло, что этот, без сомнения, выдающийся фортификатор и не менее выдающийся организатор оказался в крепости в этот драматический период. Благодаря его (и, конечно, не только его) профессионализму при, казалось, бесконечно проигрываемых полевых сражениях от Альмы до Черной речки, крепость смогла держаться почти год.^{355} При этом даже трудно сказать, какие из его качеств оказались важнее: организаторские или инженерные. Тотлебен был нужен, как воздух, именно в тот момент, когда вся Россия, поняв, что «…в Крыму разыгрывается теперь, а всего вернее что уже разыгралась страшная драма»,^{356} замерла в ожидании — как оно там все повернется.

Все без исключения участники защиты крепости с высочайшим уважением отзываются о Тотлебене. Командир батареи П.Н. Глебов, будущий генерал-лейтенант: «Тотлебен, по уму не орел, но человек в высшей степени храбрый, практический и с верным взглядом. Главная заслуга его в том, что он всегда отгадывал намерения неприятеля, всегда предвидел то, на что может и должен решиться неприятель в известных случаях, вследствие чего, всегда успевал предупредить его своими работами. Шарлатанства в нем никакого, и теперь, едва поднялся с постели».^{357}

Не будем идеализировать действия военного инженера. Не потому, что они не были гениальными, а потому, что и он совершал ошибки. Но в отличие от ошибок союзных и русских генералов, они не были глобальными и позволяли себя быстро устранять. Главное было то, что он действовал, в то время как самой страшной ошибкой могло быть только бездействие, пассивное ожидание развития событий. Для идеальных решений у него не было времени. И потому «…в этих условиях нужно было лишь организационное руководство, которое бы помогло развертыванию богатых артиллерийских средств Севастополя. Таким организатором обороны явился инженер Тотлебен; важнейшая заслуга последнего заключалась в беспрерывном вооружении новых батарей на сухопутной линии обороны; всего здесь перебывало до 2500 орудий, наиболее тяжелых из обширного имевшегося запаса».^{358}

^{Английские войска под Балаклавой. Английский рисунок. Сентябрь 1854 г.}

Лучшая оценка — это оценка из уст противника. Впоследствии маршал Пелисье признал, что именно идея Тотлебена по опоре на бастионы позволила русским, в том числе, столь долго удерживать Севастополь.^{359}

Сочетание инженерного ума и тактического чувства позиции, свойственного многим талантливым артиллеристам, стало отличительной чертой таланта Тотлебена.^{360}

Со «снобами» труднее. Проваливший кампанию английский инженерный генерал Бургойн, когда говорит о быстроте возведения русскими оборонительных соединений, никак не хочет признавать, что те оказались умнее его, заставив потащить союзную армию к Балаклаве. Потому утверждает, что никакого искусства фортификации русские не показали. Просто они оказались более энергичными, быстрыми, и им на руку оказался пересеченный рельеф местности под Севастополем, в который они удачно вписывали систему укреплений,^{361} что, кстати, русские не опровергают совсем.^{362}

Кстати, а что же тогда считать искусством?

Для того чтобы окончательно понять, кто же в этом споре прав, снова вернемся назад.