ГЛАВА 29. «ЭТО МОЯ ВОЙНА, ЧЕРТ ПОБЕРИ!»

ГЛАВА 29.

«ЭТО МОЯ ВОЙНА, ЧЕРТ ПОБЕРИ!»

Ничто не может служить более наглядной иллюстрацией авторитета Чарли Уилсона во всем, что касалось афганской войны, чем история об унизительном инциденте, который произошел во время одной из его поездок в Пакистан вместе с Аннелизой Ильченко.

Это случилось в 1986 году, в конце особенно успешного международного турне, где его принимали как героя повсюду, куда он ни направлялся. Как обычно, он прилетел в северо-западную пограничную провинцию Пакистана, чтобы сдать кровь в пешаварском госпитале, а потом встретиться с командирами моджахедов, специально собравшимися для этой цели. Как обычно, самолет Разведывательного управления министерства обороны (DIA), прикрепленный к посольству США в Исламабаде, был выделен для конгрессмена и его свиты для посещения разных мест в Пакистане. На исходе дня самолет должен был отвезти Уилсона и Аннелизу в Лахор на официальный ужин в его честь.

За несколько минут до посадки на самолет все сорвалось. Оказалось, что военный атташе посольства, полковник ВВС решил строго следовать правилам и заявил, что гражданские лица, помимо жен или родственников конгрессменов, не могут быть допущены на борт самолета военной разведки.

Полковник считал, что исполняет свой долг, и без колебаний приказал пилотам не пускать Ильченко на борт. Для него не имело значения, что во время предыдущих поездок все подруги Уилсона — Снежинка, Джоанна и даже его танцовщица — уже летали на этом самолете. Полковника не беспокоило, что конгрессмену и его спутнице предстояло выступить в роли почетных гостей в Лахоре этим вечером, и его не заботило, что ближайший коммерческий рейс отправлялся лишь завтра утром.

По-видимому, полковник не имел представления, что он ввязывается в опасную схватку. Он считал Уилсона не более чем высокопоставленным хвастуном, не имевшим настоящего политического веса. В конце концов, техасец был избранным чиновником, а полковник поймал его за руку, когда он пытался использовать один из драгоценных шпионских самолетов для увеселительной поездки вместе с бывшей королевой красоты. С точки зрения военного атташе, это было явное злоупотребление властью и, разумеется, не таким событием, которое Уилсон осмелился бы подвергнуть огласке. Один из спутников Уилсона попытался предупредить полковника, что он совершает ошибку. «На вашем месте я бы истолковал эти правила в более широком смысле, иначе вы рискуете потерять свой самолет», — сказал он. Но было уже слишком поздно. Полковник отправил телеграмму в Вашингтон и сформулировал ее в таких выражениях, что Пентагону не оставалось ничего иного, кроме как отказать Ильченко в доступе на борт воздушного судна.

Следует помнить, что Чарли Уилсон был старшим членом подкомиссии, утверждавшей ежегодный бюджет Пентагона. Он заседал в Конгрессе уже более двадцати лет и хорошо знал, с какой готовностью Пентагон отступал от правил ради своих парламентских покровителей. Полковник пытался сказать, что его драгоценный самолет стоимостью 200 000 долларов слишком хорош для Аннелизы и что ей придется переночевать в Пешаваре и дождаться обычного рейса. По словам Уилсона, он впервые за двадцать лет вышел из себя: «Я впервые по-настоящему ругался, кричал и потрясал кулаками. Я был в бешенстве».

В какой-то момент Уилсон наорал на американского посла, который явно попал в тупиковую ситуацию. Наконец раздраженный конгрессмен велел полковнику позвонить президенту Пакистана.

Раньше Уилсон никогда не просил Зию уль-Хака о личной услуге, и мусульманский диктатор сразу же оценил серьезность ситуации. Он без колебаний сообщил своему другу Чарли, что его личный самолет уже отправляется в путь для спасения Аннелизы. Когда Уилсон готовился к посадке на пакистанский эквивалент «Борта № 1», он сказал обидчику: «Мы с вами еще не закончили, полковник».

Для того чтобы полковник окончательно понял, с кем он связался, Уилсон отдал унизительный приказ, который военный атташе не имел права не исполнить. Самолет DIA не должен был возвращаться в Исламабад, где полковник и пилоты рассчитывали устроить служебный пикник. Вместо этого он должен был лететь параллельным курсом с самолетом Зии уль-Хака вместе с личным багажом Чарли и бедным полковником Руни (военным помощником Уилсона) в качестве официального груза. Поднявшись на борт самолета, смущенный Руни сказал разъяренным пилотам: «Я всего лишь маленькая букашка на перекрестках жизни и не имею к этому никакого отношения». Это их ничуть не успокоило. Они предупредили Руни, что министерство обороны воздаст Уилсону сторицей, и добавили, что им не следовало брать на борт багаж Аннелизы. «Даже не прикасайтесь к нему, — ответил Руни. — Это будет исключительной глупостью с вашей стороны».

Зия похвалил Чарли за его рыцарский поступок, но теперь Уилсон был исполнен жажды мщения. В Вашингтоне он обратился к своим коллегам из комитета по оборонным ассигнованиям, собравшимся в комнате под куполом Капитолия: «Джентльмены, они бросили вызов одной из ветвей власти. Они оскорбили Комиссию по ассигнованиям, оскорбили меня лично и мою истинную любовь Аннелизу. Я хочу, чтобы вы помогли мне».

Все члены комиссии понимали, что Уилсон призывает к мелочному и просто бессмысленному акту отмщения. Но они также знали, что должны оказать содействие своему коллеге. По сути дела это было проявлением профессиональной вежливости. Кроме того, за их голосованием в поддержку Уилсона скрывалась убежденность в том, что нельзя позволять какому-то полковнику оскорблять члена Комиссии по оборонным ассигнованиям.

По вышеупомянутым причинам конгрессмены решили напомнить Пентагону лозунг Комиссии по ассигнованиям: «Тот, у кого золото, диктует правила». В конце концов вся эта грустная история была опубликована в передовице «Нью-Йорк тайме». Выяснилось, что по распоряжению Конгресса несчастный самолет DIA вместе с другим (на всякий случай) был навсегда выведен из состава воздушного флота военной разведки. А для того чтобы Пентагон как следует усвоил урок, к посольству США были прикомандированы два других самолета с пилотами техасской национальной гвардии.

Как обычно, Уилсона ничуть не беспокоили скандальные статьи и слухи. В течение какого-то времени казалось, что этот инцидент затмил все достижения Уилсона на Ближнем Востоке. Уже три года Уилсон был настоящей «серебряной пулей» для афганской войны, незримо проникавшей в потроха американского правительства. Он впервые продемонстрировал свою готовность нанести ответный удар, поскольку хорошо понимал: эта история лишь украсит легенду о том, что для любого американского бюрократа было бы самоубийством вставать на пути конгрессмена Чарли Уилсона, когда он занимается афганскими делами. Президент Пакистана был только рад помочь своему другу и великому покровителю джихада. Но во время следующей поездки Уилсона в Пакистан, когда он снова вступил в конфликт с другим представителем военных кругов, то встретил совершенно другое отношение со стороны Зии уль-Хака, решительно настроенного сделать все возможное, чтобы помешать могущественному союзнику добиться своего.

* * *

Вечером 15 ноября 1986 года бригадный генерал Мохаммед Юсеф отошел ко сну в полной уверенности, что заслужил себе место в раю. Рослый пучеглазый фундаменталист с бочкообразной грудью уже второй год руководил сверхсекретным афганским отделом ISI. Восторг, охвативший членов оперативно-тактической группы ЦРУ по Афганистану, когда чаша весов начала клониться в другую сторону, был ничем по сравнению с чувствами этого исламского воина. Он считал, что напрямую руководит величайшим джихадом современности, и впервые был убежден, что моджахеды собираются победить.

Бригадир Юсеф распределял оружие, планировал специальные операции, координировал боевую подготовку, контролировал расход взрывчатки С-4 и «Стингеров», а также руководил анализом спутниковых фотографий. Его офицеры находились в режиме прямой радиосвязи с командирами моджахедов в зоне боевых действий. Он даже направлял группы бойцов ISI, переодетых афганцами, для совместных действий с моджахедами или проведения отдельных спецопераций.

Юсеф находился в самом центре этой бурной деятельности и довольно часто причинял американцам сильное неудобство. Бригадный генерал не забыл, как его привезли в школу саботажа ЦРУ с повязкой на глазах. Он придумал собственную маленькую месть, лишь иногда позволяя сотрудникам ЦРУ посещать тренировочные лагеря. Когда он разрешил заместителю начальника отдела Ближнего Востока Тому Твиттену (только ночью и переодетому моджахедом) понаблюдать за боевой подготовкой афганцев, это считалось большой уступкой с его стороны. Юсеф даже гордился тем, что после двадцати двух запросов он по-прежнему не сообщил номер своего домашнего телефона двум начальникам оперативных пунктов, которые просили об этом. Он считал ЦРУ необходимым злом и был полон решимости удерживать Агентство на расстоянии вытянутой руки.

Юсеф был уверен, что американцы вербуют шпионов в его собственной разведслужбе. Многие из его подчиненных прошли обучение в США, и он гадал, какие взятки им предлагали. Его представление о могуществе ЦРУ было настолько преувеличенным, что не имело ничего общего с реальностью, но оно разделялось многими его соотечественниками. Он был убежден, что американцы ненавидят ислам и помогают Пакистану лишь из-за холодной войны с коммунистами. Он не сомневался, что те самые агенты ЦРУ, которые помогают моджахедам, одновременно пытаются помешать усилиям его страны по созданию ядерной бомбы. Он знал, что они боятся таких афганских фундаменталистов, как Гульбеддин Хекматиар, его любимый полевой командир, которого ISI в течение десяти лет содержала на своем окладе. Его разведслужба всегда благосклонно относилась к фундаменталистам, и он был оскорблен, когда посольство США обратилось к ISI с просьбой отречься от этих истинных воинов Аллаха и вверить джихад в руки «умеренных» мусульман. Он отказался это сделать.

На его плечах лежала огромная ответственность, и в 1407 году по исламскому календарю бригадный генерал Юсеф считал своей уникальной привилегией пост руководителя величайшего джихада современности. Поэтому он с гордостью отошел ко сну 15 ноября как человек, который поклоняется только Аллаху. По правде говоря, он был почти так же глубоко предан своему шефу генералу Ахтару Абдул-Рахману, который разбудил его посреди ночи со срочной директивой от самого президента Зии уль-Хака.

Ахтар сообщил, что американский чиновник вместе с женщиной пытается проникнуть в Афганистан с территории Пакистана. Бригадный генерал должен найти и остановить этого человека. Ахтар добавил строгое предупреждение: Юсеф не должен раскрывать причастность ISI или пакистанского правительства к задержанию американца.

Разумеется, американским чиновником, направлявшимся в Пакистан, был Чарли Уилсон, но Зия ошибся в своем заключении насчет женщины. Аннелиза Ильченко не собиралась проникать в зону боевых действий, так как это не соответствовало ее представлениям о приятном отдыхе. Ее вполне устраивало пребывание в Пешаваре, пока ее благородный рыцарь совершает подвиги за рубежом.

Хотя инцидент с самолетом DIA был еще свеж в памяти Уилсона, он уговорил Аннелизу отправиться с ним в эту последнюю служебную командировку. Он описал поездку как идеал романтического отпуска: берег Амальфи, слоновий питомник на Шри-Ланке, чудеса шопинга в Гонконге, оживленные экзотические улицы Шанхая и Великая Китайская стена — все это вело к ее давней мечте, неделе отдыха на Таити. Путешествие продолжительностью более одного месяца начиналось в Риме, где их развлекал Берти ван Стора, представитель «Эрликона»; была предусмотрена остановка в Лондоне, а затем перелет в Пакистан, поближе к событиям афганской войны. Он договорился со своим любимым помощником из Пентагона, полковником Руни, чтобы тот отправился с ними и занялся решением текущих вопросов, включая даже развлекательную часть поездки, которую Уилсон оплачивал из собственного кармана. Когда они прибыли в Афганистан, Аннелиза с некоторым недоумением узнала, что Чарли собирается оставить ее одну в отеле на время своего визита в Афганистан. Он объяснил, что уже давно хочет побывать в настоящем бою вместе с моджахедами.

Принимая во внимание участие Чарли в афганской программе, можно было подумать, что он попытается засекретить свою поездку в Пакистан и встречи с сотрудниками ЦРУ, но он снова выкинул эксцентричный номер и привез с собой техасского репортера, который должен был освещать его вылазку в зону боевых действий.

Уилсон предложил молодому человеку бесценный опыт. За день до предполагаемого перехода границы они отправились на Хайберский перевал, где журналист с ужасом наблюдал за ожесточенным сражением с участием советской танковой бригады.

Уилсон и сам испытывал определенную тревогу, но у репортера остались дома жена и двое детей, поэтому он не горел желанием стать военным корреспондентом. Чарли поступил по-джентльменски и милостиво отпустил его. В сущности, он почувствовал себя еще большим героем, когда облачился в афганские одежды, обнял Аннелизу и вышел на улицу к моджахедам, которые приехали взять его с собой на борьбу с русскими. Она сказала, что будет ждать его возвращения в американском консульстве.

Чарли, восседавший в джипе и окруженный бородатыми афганцами с автоматами Калашникова в руках (один автомат был отложен для него), ощущал себя Цезарем, пересекающим Рубикон. Впрочем, он сделал одну крупную ошибку. Прошлым вечером за ужином в Исламабаде он поведал Зие уль-Хаку свои планы. Пакистанский президент, славившийся своей неизменной улыбкой, сохранил непроницаемое выражение лица. Он даже сказал Чарли, что завидует ему Иншалла, если Господь пожелает, они вскоре встретятся и обсудят замечательное приключение Уилсона. Но уже в то время, когда Уилсон выходил за ворота президентской резиденции, Зия, правивший своей страной по законам военного времени, приказал шефу разведки генералу Ахтару остановить Уилсона. Они не могли себе позволить потерять этого человека, который имел слишком важное значение для Пакистана.

Бригадный генерал Юсеф не слишком обрадовался своему поручению, но отбыл в Пешавар в 4.30 утра и к 6.30 мобилизовал всех агентов ISI в приграничном городе. Юсеф имел своих шпионов повсюду в Пешаваре. Пакистанская разведка прослушивала отель, где Кренделл проводил свои совещания гуманитарной миссии, и принимала доклады от официантов, менеджеров отелей и телефонных операторов по всему городу. Но самое главное, у ISI были глаза и уши среди огромного афганского населения, особенно в штаб-квартирах моджахедов и лагерях беженцев, где полевые командиры и лидеры различных политических партий жили вместе со своими вооруженными последователями.

Уже через несколько часов люди Юсефа заметили высокого иностранца, который вошел в штаб-квартиру полевого командира Абдул Хака. Это был естественный выбор для Уилсона. Абдул Хак, пожалуй, был самым любимым командиром моджахедов среди американских репортеров: молодой и храбрый воин ислама, обладавший большим личным обаянием.

Юсеф контролировал право Абдул Хака находиться в Пешаваре, не говоря же о доступе к оружию от ЦРУ, тем не менее Хак отказался выполнить его указания. По словам афганца, у него не было иного выбора, кроме сотрудничества с конгрессменом независимо от мнения Зии уль-Хака или его генералов. Юсеф столкнулся с древним пуштунским кодексом чести, подразумевавшим безграничное гостеприимство. Полевой командир объяснил, что уже дал слово: теперь Чарли находился под его защитой и он был обязан выполнить свое обещание — отвезти американца в зону боевых действий и благополучно доставить его назад.

Несмотря на усилия бригадного генерала Юсефа и железный контроль пакистанской разведки, Уилсон выехал к границе на одном из тех автомобилей, которые были получены по гуманитарной программе Ларри Кренделла. Одетый как воин ислама, Уилсон эмоционально готовился к любым потрясениям, но тут навстречу выехал другой джип и засигналил, чтобы они остановились. Водитель сообщил об ожесточенных боях между двумя племенами в нескольких километрах впереди. Афганцы из сопровождения Уилсона выглядели очень обеспокоенными, когда получили известие о том, что вся дорога находится под обстрелом.

Под звуки взрывов и стрельбы водитель Уилсона развернул автомобиль и поехал обратно в Пешавар. Он многословно извинился перед Уилсоном и объяснил, что ему было приказано доставить конгрессмена в Афганистан, всемерно оберегать его и привезти обратно в целости и сохранности. Ему бы не было прощения, если бы он погубил гостя командира Абдул-Хака еще до того, как они пересекли границу.

Уилсон довольно быстро сообразил, что произошло. Когда он ворвался в пешаварский дом Курта Лёбека, корреспондента CBS, который представил его Абдул-Хаку, он был вне себя от ярости. Чарли знал, что его разыграли. Лёбек с изумлением слушал, как конгрессмен вызвал к телефону генерала Ахтара и закричал в трубку: «Это моя война, черт побери! Я плачу за нее, и я собираюсь увидеть ее».

В обычных обстоятельствах Ахтар бы не потерпел нотации от иностранца. В теневой империи ISI его слово было законом. Но Ахтар совершенно не хотел провоцировать новые яростные вспышки Уилсона, как и министр иностранных дел Якуб-Хан, который вспоминает об этом противостоянии как о деле государственной важности. «Нам пришлось спросить себя: а что, если его убьют? Для Чарли это было романтическое приключение, а мы попали в ужасное положение, проигрышное в любой ситуации».

В конечном счете решение принял Зия уль-Хак, поэтому звонок перевели на него. У Зии было много причин для нежелания пускать Чарли в Афганистан не в последнюю очередь потому, что это нарушало строгое правило, запрещавшее любым правительственным чиновникам США проникать в зону боевых действий с территории его страны. Он не признавал даже пакистанской помощи моджахедам, не говоря уже о сотрудничестве с ЦРУ, а Уилсон даже собирался взять с собой репортера. Но настоящая причина была гораздо более глубокой и неназываемой.

В то время Пакистан столкнулся с исторической угрозой для выживания страны, и, как ни странно это может показаться, Зия рассматривал Чарли Уилсона как незаменимый элемент своей национальной обороны. В том году Индия снова провела мобилизацию, и президент со своим генеральным штабом был вынужден обсудить возможность очередной войны. Перед ним вырисовывалась чрезвычайно мрачная картина. Во-первых, Индия имела ядерную бомбу. Она взорвала ядерное устройство еще в 1974 году, и никто не сомневался, что в случае крупномасштабного конфликта Пакистан будет стерт с лица Земли. Во-вторых, огромная индийская армия уже нанесла поражение пакистанской армии в трех предыдущих войнах. Кроме того, Зия считал Индию государством-клиентом Советского Союза. Теперь, когда советские штурмовые вертолеты падали с неба под ударами «Стингеров» и «черные тюльпаны» увозили в Россию все больше погибших солдат, Зия не нуждался в указании, что для Москвы наступил момент, когда она вполне может подтолкнуть Индию к игре по-крупному.

Главным непредсказуемым элементом этой ситуации, неизвестным фактором, угрожавшим самому существованию Зии уль-Хака, были усилия Пакистана по созданию исламской ядерной бомбы. Если бы американский Конгресс получил свидетельства, что Пакистан находится на пороге «ядерного клуба», то это привело бы к немедленной инициативе по прекращению всей зарубежной помощи.

С точки зрения Зии уль-Хака, это было нечестно. Никто в администрации Рейгана не питал иллюзий по поводу ядерной программы Пакистана. Даже Зульфикар Али Бхутто, демократический предшественник Зии, работал над созданием атомной бомбы. В Госдепартаменте не могли не понимать, что, когда Пакистан получит бомбу, он сможет воспользоваться американскими F-16, если захочет сбросить одну из них на Индию.

Грязный маленький секрет афганской войны заключался в том, что Зия уль-Хак с самого начала заключил негласное соглашение с Рейганом: Пакистан будет работать вместе с ЦРУ против Советского Союза в Афганистане, а взамен Соединенные Штаты не только предоставят мощную финансовую и военную поддержку, но и будут закрывать глаза на создание ядерной бомбы.

Однако Зия понимал, что если его застигнут с поличным, то Белый Дом не защитит его от гнева Конгресса. Именно здесь в игру вступал Уилсон, занимавший место в Комиссии по ассигнованиям. Зия знал, какую важную роль этот парламентский орган играет в судьбе Пакистана. Его планы едва не сорвались в 1985 году, когда в США был пойман пакистанский агент, пытавшийся купить высокоскоростные триггеры — переключающие устройства, используемые в пусковом механизме ядерного оружия. Стив Соларц, влиятельный председатель подкомитета по Южной Азии, немедленно организовал слушание по этому вопросу, и некоторое время казалось, что он готов возглавить битву за прекращение финансовой помощи пакистанскому диктатору Руководство ЦРУ было встревожено очевидными последствиями для афганской программы в случае неблагоприятного исхода событий. Как ни странно, само ЦРУ способствовало возникновению этого кризиса; частью работы Агентства была слежка за работами Пакистана в ядерной области, и каждый начальник оперативного пункта в Исламабаде уделял этому большое внимание[61].

В какой-то момент Верной Уолтере, бывший заместитель директора ЦРУ и посол Рейгана в ООН, прилетел в Пакистан и предупредил Зею уль-Хака об опасности продолжения ядерной программы. Зия поглядел ему прямо в глаза и сказал, что донесения разведки США не верны. Пакистан не создает атомную бомбу. Его высказывание было таким же искренним и недвусмысленным, как его взгляд. Позднее, когда его спросили насчет этою инцидента, Зия объяснил двум высокопоставленным чиновникам Госдепартамента; «Ложь допускается ради блага ислама». Белый дом сделал все возможное, чтобы убедить Конгресс не прекращать финансовую и военную помощь Пакистану. Уилсон понимал, что эту битву нельзя было выиграть без веских аргументов; говорят, он отправился к Соларцу, вооруженный секретной разведывательной информацией о ядерной программе Индии. Он якобы утверждал, что Индия может оказаться более уязвимой, чем Пакистан, если дело дойдет до применения ядерного оружия.

Кризис миновал, но пакистанцы не прекратили работу над ядерной программой. Зия был не менее решительно настроен на достижение цели, чем Рузвельт во время Второй мировой войны, когда он распорядился о создании Манхэттенского проекта. Поиски и приобретение необходимых устройств, которые можно было найти только в США, активно продолжались. Столкнувшись с угрозой, исходившей от Индии, пакистанцы не останавливались перед риском. Зия имел все основания полагать, что рано или поздно один из его агентов будет разоблачен. Если бы это произошло, то Чарли Уилсон стал бы последней линией обороны для Пакистана[62].

Эти мысли угнетали президента Пакистана, когда он оказался на телефонной линии с разъяренным Чарли Уилсоном. Зия всегда был готов пройти лишнюю милю ради сохранения хороших отношений с Чарли. Этот мусульманин, осуждаемый в США за восстановление исламского фундаментализма, никогда не жаловался на то, что конгрессмен привозил в его владения королев красоты и танцовщиц живота. Но теперь Чарли требовал права пойти в бой вместе с моджахедами. Он хотел, чтобы диктатор помог ему рискнуть своей жизнью в Афганистане.

Как истинный верующий, Зия был фаталистом. В Книге Судеб должно быть написано, умрет Чарли Уилсон на следующий день или проживет еще много лет. Он сказал своему рассерженному американскому другу, что пошлет свой вертолет в Пешавар на следующее утро, чтобы забрать конгрессмена. В Исламабаде они обсудят план афганской вылазки, но Чарли должен дать Ахтару время для необходимой подготовки. Не должно быть никаких репортеров или вольных разговоров, которые могли бы выдать русским его намерения. Если Чарли хотел отправиться в Афганистан, он мог сделать это на условиях Зии уль-Хака.

После того как Зия дал слово, Чарли смягчился. Вместе с полковником Руни и своей последней истинной любовью конгрессмен отправился проводить экзотическую часть своего путешествия. В Гонконге Чарли купил одежду для Ильченко и несколько костюмов и рубашек для себя. В коммунистическом Китае к его приезду отнеслись настороженно. Здесь не было духовых оркестров, и никто не приглашал его на секретные оружейные заводы. По просьбе конгрессмена китайцы организовали встречу с несколькими ветеранами Великого похода, которые поведали ему о том, как Мао, Чжоу Эньлай и другие коммунисты проложили путь к победе революции 1948 года, и о том, как они впоследствии обучали и вооружали армию Северного Вьетнама.

Аннелиза терпела все это в предвкушении последней остановки на Таити. Впрочем, как это всегда бывало во время грандиозных круизов Чарли Уилсона, его спутнице не повезло. В первый день на Таити она так долго оставалась на солнце, что ее пришлось отвезти в больницу с солнечными ожогами. Когда она вернулась, Чарли мрачно размышлял над газетной статьей, которая навела его на мысль, что вся афганская программа находится под угрозой. В статье утверждалось, что ЦРУ объединило средства от оружейной сделки с Ираном с афганскими фондами на секретном счете в швейцарском банке. Репортеры задавали очевидный вопрос: направляет ли ЦРУ афганские деньги для «контрас»? Чарли был вне себя.

Вернувшись в Вашингтон, Уилсон связался с Томом Твиттеном и потребовал у него информацию о последних событиях. Он не имел представления, что Гаст попытался остановить иранскую операцию, а Твиттен создал проблему, перепрыгнув через голову Авракотоса и заставив руководителя финансового отдела назвать ему номер швейцарского банковского счета. Но Гаста больше не было, а Твиттен мог рассчитывать на трехлетний опыт ведения дел с Уилсоном. Он заверил конгрессмена, что афганские средства находятся в неприкосновенности. Другие деньги находились на счете лишь в течение суток. Уилсон сразу же приступил к разбору полетов. Его пресс-секретарь Элейн Лэнг заявила, что конгрессмен собирается провести пресс-конференцию.

Со времен кокаинового скандала в офисе Уилсона еще не толпилось так много репортеров. Представители сетевых каналов, информационных служб и главных газет ждали в надежде, что он раскроет очередное преступление или мрачную тайну ЦРУ. Для начала Уилсон заявил, что он знает об афганской программе больше, чем любой другой человек, и полностью ориентируется в этом вопросе. Он лично гарантировал, что афганские средства не были отвлечены на посторонние цели. Из-за бухгалтерской ошибки деньги для «контрас» попали на неправильный счет и находились там в течение короткого времени, но не более того.

Репортеры, явившиеся в поиске сенсации, были недовольны отсутствием скандала, но Уилсон умело обошел их вопросы. Им оставалось лишь обвинять его во лжи, а этого было явно недостаточно для сенсации. Тем не менее на короткий момент мысль о том, что ЦРУ помогает Хомейни, сначала озадачила, а потом разъярила его. Когда Билл Кейси пришел на закрытое заседание подкомиссии по обороне, он потребовал объяснений.

Кейси мямлил и заикался. Последствия его мозговой опухоли уже начали проявляться, и Уилсон не мог понять, о чем он пытается сказать: речь шла о каких-то старых делах, ОСС и о попытке убийства Гитлера. Конгрессмен лишь покачал головой. Без Гаста он больше не мог разобраться, что на самом деле происходит в коридорах Агентства. Так или иначе, он уже бросил свой жребий на чашу весов ЦРУ и полагал, что Агентство нуждается в нем еще больше, чем раньше.

Он также сознавал, что скандал «Иран-контрас» имеет свою приятную сторону. Правительство и средства массовой информации редко занимались более чем одним крупным скандалом за один раз. Война в Никарагуа была для него даром свыше, отвлекавшим внимание от гораздо более важных дел. Между тем в Афганистане события развивались своим чередом.

Чарли Уилсон чувствовал, что 1986 год был волшебным годом в его жизни. В ноябре он в седьмой раз победил на выборах, собрав 68% голосов избирателей. Его персонал действовал слаженно и безупречно, и он наконец получил место в комитете по разведке. Теперь он состоял в трех комитетах, которые решали все вопросы, связанные с Афганистаном. Ни один конгрессмен даже не мечтал о таком влиянии на зарубежную политику, особенно связанную с проведением грандиозной тайной операции. Даже чиновники Госдепартамента стали относиться к нему как к жизненно важному партнеру во всех своих начинаниях. Роберт Пек, бывший помощник госсекретаря по Ближнему Востоку, оставил такое хвалебное описание Уилсона: «Чарли во многих отношениях стал центральной фигурой афганской войны. Он вел честную игру. Он мог создавать проблемы, но вам почему-то хотелось раскрыть ему свое сердце. Дело в том, что он всегда платил добром за добро, а его слово было дороже любых денег».

Когда речь шла об Афганистане, Уилсон действовал по всем направлениям в правительственных бюрократических структурах, но самым удивительным было то обстоятельство, что его воспринимали как абсолютно равного, если не старшего, по отношению к сотрудникам Агентства, работавшим над программой. Том Твиттен, начальник отдела Ближнего Востока, которому скоро предстояло возглавить Оперативное управление, с готовностью признавал, что находится в большом долгу перед Чарли. Джек Девайн, преемник Гаста, считал регулярные брифинги для Уилсона важной частью своей работы. Милт Берден, новый начальник оперативного пункта в Пакистане, уже стал его братом по оружию. Невероятно, но эти старшие сотрудники Агентства теперь стали посещать предвыборные вечеринки Чарли для сбора средств — не в качестве вкладчиков, а лишь для того, чтобы продемонстрировать свое уважение.

На Рождество Чарли отправился в Техас, чтобы побыть с семьей и своей сестрой Шэрон. Приближалась первая годовщина смерти его матери, и прошло почти полтора года с тех пор, как он перестал пить. Он не только стал трезвенником, но и впервые в жизни прекратил впустую растрачивать свои возможности.

Все могло бы стать еще лучше, но Чарли был прирожденным игроком. Не имея перед собой трудной задачи, которую он мог бы штурмовать, он неизменно превращался в «весельчака Чарли». Афганцы открыли нечто очень важное для него, но теперь война перешла в заключительную фазу и уже не пьянила его как наркотик. Возможно, поэтому он испытывал потребность отправиться в зону боевых действий. Ему хотелось вволю напиться из источника джихада. По его собственному выражению, «я чувствовал, что мне чего-то не хватает, до тех пор пока не шел на риск, мне нужно было выставить себя под огонь».

Зия пообещал дать ему такую возможность, но сейчас она казалась слишком далекой. В канун нового года Чарли решил вознаградить себя за достижения одним вечером с шампанским, коньяком и своей романтической возлюбленной. Только один вечер, и все. Даже кардиолог, который в конце концов дал Чарли надежду, сказал ему, что алкоголь — это та вещь, с которой его сердце не сможет справиться. По словам доктора Кэшона, выпить один глоток для него было все равно, что принять ядовитую пилюлю. Но жизнь мимолетна, и, возможно, Чарли готовился к тому времени, когда его момент славы безвозвратно пройдет. Он действительно ограничился одной попойкой, но трезвый сосредоточенный человек, с такой блестящей отдачей работавший последние полтора года, снова вступил в схватку с проснувшимся алкоголиком.

Сообщение от Зии уль-Хака спасло Чарли от искушения. Пакистанский президент выразился совершенно ясно: никаких репортеров и Уилсону не понадобится виза и даже паспорт. Для него уже заказаны билеты на рейс пакистанской международной авиалинии.