ГЛАВА 22. ВОИНЫ АЛЛАХА

ГЛАВА 22.

ВОИНЫ АЛЛАХА

Однажды утром в начале 1985 года Гаст Авракотос заметил странный феномен: многие младшие сотрудники стали обращаться к нему «сэр». Еще более необычной была встреча с заместителем директора по финансам, спесивым функционером, который, по словам Гаста, «всегда вел себя как святой Петр у райских врат, решающий, куда вас отправить — на небеса или в преисподнюю». Раньше этот человек никогда не предлагал Авракотосу сесть в своем кабинете, но теперь он поднялся из-за стола, пожал Гасту руку и предложил ему кофе с рогаликом. И наконец, когда Гаст прибыл на совещание оперативно-тактической группы, куда в качестве советников были приглашены старшие сотрудники из разных отделов, по комнате прокатилась волна сдержанного шепота. Большинство этих сотрудников были выше рангом, чем Авракотос, но он хорошо помнит, что «они стихли и заулыбались, когда я вошел, и расступились передо мной». Впоследствии Ларри Пени, старый друг и советник Авракотоса, заметил, что они вели себя так, словно его шеф был «Моисеем, разделяющим воды Красного моря».

Вскоре Авракотосу стало ясно, что он приобрел огромное влияние, хотя бы в силу того факта, что в 1985 году его афганская программа получала более 50% всего оперативного бюджета ЦРУ. Через год эта доля достигла почти 70%. Разумеется, его боссы, такие как Берт Данн, глава отдела Ближнего Востока, и Клэр Джордж, заместитель директора по оперативному управлению, имели гораздо более высокие должности и несли большую ответственность. Но он был человеком, уполномоченным распределять сотни миллионов долларов для войны с советской армией в Афганистане. В этом и заключалась его власть.

Этажом ниже, где заседала оперативно-тактическая группа по Центральной Америке, несчастный Алан Файерс остался практически без денег для своих «контрас». Конгресс полностью прекратил финансирование по этой программе и запретил Агентству продолжать оказывать какую-либо военную поддержку «контрас». Между тем в кошельке Гаста находилось полмиллиарда долларов, а его «борцы за свободу» пользовались расположением всех обитателей Капитолийского холма. О них нельзя было услышать дурного слова даже от журналистов. «Мы вели единственную игру, привлекавшую всеобщий интерес — война, шанс сделать имя для себя, — вспоминает Гаст, — но была и священная цель: каждый мог гордиться причастностью к этой программе».

Авракотос окончательно убедился в своем новом статусе, когда Алан Вольфе, «великий старик» из отдела Ближнего Востока, который сыграл ключевую роль в подготовке знаменитого визита Киссинджера в Китай, а потом служил начальником оперативного пункта в Риме, пригласил Гаста на обед и прогулку по антикварным лавкам в Лондоне. Для Авракотоса это было знаменательное событие. Вольфе был тем человеком, который выбрал Гаста на пост начальника оперативного пункта в Хельсинки до инцидента с Биллом Грейвером. Для Гаста это было все равно что получить приглашение к Арчи Рузвельту. В тот вечер низенький, но удивительно внушительный ветеран Секретной службы беседовал с Авракотосом об Афганистане. Вольфе говорил на семи языках, включая китайский, он служил в Кабуле, знал страну и ее обычаи и теперь хотел сказать Гасту, что тот находится на верном пути.

После двадцати лет опалы Авракотос наконец стал частью истеблишмента Оперативного управления и даже полетел наедине с директором в пустынное королевство. Саудиты снова запаздывали со своими платежами. Поездка напоминала врачебную процедуру, в процессе которой пациент должен был выплюнуть соответствующий денежный грант, но на этот раз, когда вклад ЦРУ составлял 250 миллионов долларов, Авракотос больше не был уверен, что на них можно рассчитывать. Он убедил директора в необходимости личной встречи с королем, и Кейси пригласил Гаста в полет за 10 000 миль на своем огромном С-141 «Старлифтер» — своеобразном летающем отеле с глобальным центром связи.

Саудиты приняли Кейси так, как если бы он был главой государства. Авракотосу выделили личную виллу в Эр-Рияде. Кейси получил одиннадцать комнат с тридцатью экзотическими сосудами, каждый из которых был наполнен особой разновидностью орехов кешью, любимого лакомства директора. Гаст вручил своему шефу специальную памятку, подготовленную Викерсом для предстоящей встречи. «Я сказал Кейси, что он должен говорить с королем о “ваших мусульманских братьях”, о том, что деньги пойдут на еду для семей, одежду, вооружение и восстановление мечетей, — вспоминает он. — Нужно напомнить королю, что он является “хранителем веры”».

«Хранитель веры, — повторил Кейси. — Черт побери, мне это нравится».

По мнению Авракотоса, директор мастерски провел беседу с королем Фахдом. «Кейси восхищался саудитами. Он не считал их странными мудозвонами, которые только и делают, что чешут яйца и носят забавные головные уборы. Он сказал, что моджахеды день ото дня становятся сильнее и вдохновляют весь исламский мир».

Когда директор закончил свою речь, король сказал «мы выполним наши обещания», не попросив ничего взамен. Это было настоящее пустынное соглашение, без подписания каких-либо документов[50].

* * *

Когда Авракотос вернулся в Лэнгли, он знал, что получил более чем внушительную поддержку афганского военного бюджета. Теперь в его копилке была и секретная миссия, осуществленная вместе с директором ЦРУ. С точки зрения Авракотоса, половина успеха в такой рискованной операции, как война в Афганистане, заключалась в свободе маневра. Он понимал, что теперь его непосредственные начальники придут к выводу о неких договоренностях, достигнутых во время визита в Саудовскую Аравию. Директор ЦРУ любил оперативников, готовых идти на риск. Он сам был известным нарушителем правил, не раз обходившим командную цепочку и обращавшимся непосредственно к руководителям тайных операций.

Обитателям седьмого этажа Лэнгли теперь приходилось учитывать, что Кейси и Авракотос скорее всего достигли личного взаимопонимания. Гаст был готов использовать эту ситуацию по полной программе: «Если у меня возникала проблема, я говорил: “Кейси позвонил мне и дал прямые указания”». Между тем сотрудники оперативно-тактической группы Авракотоса занимались активной работой. Теперь они ежедневно заключали секретные соглашения с разведслужбами Китая, Египта, Пакистана, Саудовской Аравии, Британии, Канады, Франции и Сингапура. Они тратили десятки миллионов долларов на поставки невероятного количества оружия и боеприпасов: миллионы патронов для АК-47, противотанковые гранатометы, ракеты для терроризации Кабула, 14,5-миллиметровые тяжелые пулеметы с трассерными патронами, чтобы отгонять штурмовые вертолеты, и 120-миллиметровые гаубицы — тысячи тонн смертоносного материала.

Оглядываясь назад, можно утверждать, что это был переломный год афганской войны. В этом году Америка резко увеличила объем военной помощи моджахедам, но многим в Лэнгли и правительстве США казалось, что уже слишком поздно и тайная война ЦРУ может закончиться величайшей катастрофой в истории Агентства.

В том году Советский Союз действительно мог сокрушить повстанцев. Если бы не мощные вливания со стороны ЦРУ и, что более важно, развертывание нового ассортимента вооружений, предложенного Викерсом, советское наступление могло бы оказаться успешным.

Момент паники, когда показалось, что усилия Уилсона и Авракотоса привели к удару возмездия, наступил в начале 1985 года. По иронии судьбы, инициатива исходила не от традиционных сторонников жесткой линии в Кремле, а от человека, которого обычно называли «гласом рассудка» и «архитектором гласности» — от Михаила Горбачева.

Первыми, кто получил представление о темной стороне характера Горбачева, были пакистанцы. Зия уль-Хак и его министр иностранных дел Якуб-хан приехали в Москву в 1985 году на похороны Константина Черненко, и недавно избранный генеральный секретарь ЦК КПСС в Кремле отвел их в сторонку и пригрозил уничтожить их страну, если они не прекратят поддерживать моджахедов. По словам очевидцев, он был крайне резок в выражениях и объявил, что Пакистан, в сущности, ведет войну с Советским Союзом, который этого не потерпит. Призвав на помощь все свое мужество, Зия посмотрел Горбачеву прямо в глаза и твердо сказал, что его страна не принимает участия в афганских событиях. После этого главный союзник ЦРУ отбыл из Москвы в Мекку, где молился Аллаху дать ему силы для продолжения джихада.

В ЦРУ не догадывались, какой сюрприз приготовил для них Горбачев, до тех пор, пока Кремль не назначил генерала Михаила Зайцева командующим афганской кампанией. Зайцев был легендарным офицером, руководившим военным вторжением в Чехословакию в 1968 году, и его назначение рассматривалось как доказательство того, что теперь СССР решил победить любой ценой. Почти сразу же после прибытия Зайцева 40-я армия повсюду перешла в наступление.

Сводки с полей сражения, приходившие той весной, были очень тревожными. Если раньше советские войска устраивали грандиозные демонстрации силы, которые легко было предугадать и укрыться в горах, теперь они применяли гибкую тактику и продвигались по всем фронтам. Советская армия впервые постучалась в двери Пакистана: ее истребители и бомбардировщики наносили удары по пограничным городам, советские полки и батальоны отрезали линии снабжения, огневая поддержка резко возросла. Стало больше бомбежек и обстрелов, больше штурмовых вертолетов прочесывало местность в поисках караванов мулов и верблюдов, по которым можно было нанести удар. Но самым тревожным было появление тысяч элитных спецназовцев в разных районах страны.

Спецназовцы представляют собой русский эквивалент американских «зеленых беретов». Ранее эти самые подготовленные элитные части советской армии использовались лишь для самых сложных операций в труднодоступных местах. Но в Афганистане Зайцев и его командиры теперь парашютировали этих опытных убийц по ночам с вертолетов, внедряя их между боевыми порядками моджахедов, где они устраивали засады, внезапные набеги и акты саботажа. В течение какого-то времени они казались неуязвимой и вездесущей силой, сеявшей ужас среди обычно стойких воинов ислама.

Встревоженный высокой ценой, которую СССР платил за свою афганскую кампанию, Горбачев дал Зайцеву один год, для того чтобы сломать хребет повстанцам. Летом и осенью 1985 года многие западные аналитики склонялись к мнению, что русские в конце концов добьются своего. Эскалация боевых действия привела к огромным потерям среди моджахедов, которые, несмотря на свою воинскую дисциплину и непоколебимую веру в Аллаха, уже устали от войны. Они очень редко плакали на похоронах своих отцов, братьев и сыновей. Они утверждали, что радуются за своих любимых людей, которые теперь находятся в раю, но трудно было не заметить определенное изнеможение, овладевшее ими. В конце концов, они были всего лишь людьми. Война продолжалась уже пять лет, но вместо облегчения они попали под еще более мощный натиск противника, придумывавшего новые способы для их окончательного истребления.

В том году Авракотосу впервые пришлось рассмотреть возможность того, что он устроил «игру в труса» с противником, который не свернет с выбранного пути. «Эта эскалация напугала нас, поскольку мы вливали в Афганистан ресурсы, которые вскоре должны были удвоить и утроить их потери — иными словами, сделать то, ради чего они пошли на эскалацию, — говорит он. — Нам пришлось спросить себя: что им останется сделать после этого, кроме вторжения в Пакистан или использования тактического ядерного оружия?»

Широко разрекламированное назначение Зайцева вызвало панику среди покровителей моджахедов в Вашингтоне, но, как выяснилось впоследствии, общее руководство осуществлял не он, а другая, гораздо более грозная и политически значимая фигура.

Кажется почти невероятным, что такой высокопоставленный генерал, как Валентин Варенников, мог долго прослужить в Кабуле и остаться почти неизвестным среди своих американских оппонентов. О Зайцеве шли непрерывные дискуссии, но о Варенникове предпочитали помалкивать. Со стороны это выглядело так, как если бы Кремль в свое время не сознавал роли, которую генерал Уэстморленд сыграл во Вьетнаме.

Безусловно, в своем мире Варенникова нельзя было назвать незаметным человеком. Он был настоящим военным героем, обладателем золотой звезды Героя Советского Союза, чья история служила воплощением легенды о непобедимости Советской армии. Именно Варенникову, молодому капитану, в конце Второй мировой войны была оказана честь преподнести захваченный нацистский флаг Сталину.

С тех пор Советская армия составляла смысл его жизни, и он не знал ничего, кроме побед, поднимаясь по служебной лестнице, чтобы впоследствии стать одним из трех наиболее влиятельных офицеров советского генштаба. В конце 1979 года, когда СССР вторгся в Афганистан, он руководил составлением генерального плана войны с Западом и США. По деловитому выражению самого Варенникова, его работа заключалась в составлении стратегии, с помощью которой Советская армия могла сражаться с целым миром и победить. При этом он не сомневался, что победа будет на его стороне.

В 1985 году, когда пожилой советский стратег принял командование в Кабуле, он был встревожен событиями в Восточной Европе, которые рассматривал как создание подрывного антикоммунистического союза между администрацией Рейгана и римским папой, выходцем из Польши. Он пришел к выводу, что СССР должен выбрать место для показательной демонстрации силы. Когда он отбыл в Афганистан, то был готов к бескомпромиссной схватке. В 1980-е годы, пока Уилсон и Авракотос совершали сложные маневры по пути к своему нынешнему положению, Варенников руководил советскими военными инициативами в странах третьего мира: на Кубе, в Никарагуа, Анголе, Эфиопии, Йемене, Сальвадоре и Южной Африке. Во всех этих местах, где интересы США оказывались под угрозой, поработала безымянная рука Валентина Варенникова, перемешивавшая котел с неприятностями. В 1993 году, окруженный роскошными восточными коврами в московском многоквартирном доме, где бывшие генералы до сих пор с почетом доживают свой век, генерал согласился поговорить об Афганистане в ожидании суда за свое участие в провалившемся путче против Горбачева.

Он сразу же дал своему американскому гостю понять, насколько важное значение Афганистан имел для него и кремлевского руководства, когда изложил свое видение темных намерений США во время холодной войны. «Америка начала гонку вооружений ради того, чтобы довести советскую экономику до банкротства, — объяснил он. — Америке нравилось шантажировать весь мир своей ядерной мощью».

Генерал еще больше встревожился, когда узнал, что Рейган устроил ракетную атаку на Муамара Каддафи, ливийского союзника СССР. Белый Дом и Пентагон посыпали соль на рану, выпустив видеозапись с крошечной камеры, установленной в носовой части американской ракеты, так что весь мир благодаря телевидению мог представить себя верхом на бомбе, угодившей прямо в шатер Каддафи. «Что я должен был подумать? — спросил Варенников. — Я очень хорошо знал Каддафи, мы были друзьями. Я беседовал с ним в этом шатре всего лишь месяц назад. Как мы могли игнорировать подобные вещи?»

С точки зрения Кремля, первоначальные результаты наступательных операций Варенникова выглядели многообещающе. Летом 1985 года новые потоки афганских беженцев хлынули через границу в поисках убежища в Пакистане. Они рассказывали жуткие истории о ковровых бомбардировках, новой политике выжженной земли и кошмарных спецназовцах, появляющихся по ночам.

Но Горбачев и Варенников не могли знать, что той весной их действия были недостаточно масштабными и слишком запоздалыми. У Авракотоса был свой личный «генерал Варенников», тридцатидвухлетний Майк Викерс, который в итоге оказался лучшим полководцем.

В некотором смысле подобная роль для Викерса была нелепостью. Он занимал такую низкую должность, что даже не мог подписывать собственные шифрограммы. Но теперь он говорил и действовал от имени Авракотоса и распоряжался военным бюджетом в полмиллиарда долларов. И наконец, он никогда не сомневался в том, что ему следует делать.

Викерс, остававшийся еще более невидимым, чем Варенников, выступил с идеей, полностью расходившейся с концепцией мощной горной армии Говарда Харта. Дерзкий молодой человек признавал, что Говард Харт многого достиг, вооружив ополчение численностью более 400 000 человек, но он был убежден, что из-за плохого вооружения афганцев, отсутствия технических навыков и боевой подготовки в афганской кампании уже давно действовал экономический закон уменьшения доходов. Он пришел к выводу, что, даже если бы Агентство смогло вооружить еще 300 000 моджахедов, это не привело бы к усилению их боевой мощи.

Первый смелый шаг Викерса заключался в отделении сотен тысяч воинов ислама от главной программы военной помощи. Вместо того чтобы снабжать одинаковым оружием и боеприпасами традиционную партизанскую армию численностью не менее 400 000 человек, Викерс решил создать элитную группировку, состоящую из 150 000 бойцов. Фактически он делал ставку на эту новую армию внутри армии. «Воины Аллаха», не вошедшие в состав этой армии, продолжали получать ограниченную поддержку, но к ним относились как к народному ополчению.

Для человека со стороны это могло бы показаться отступлением от достигнутого, но 150 000 моджахедов все равно представляли собой грозную силу. К примеру, армия «контрас» в Никарагуа состояла не более чем из 20 000 человек. Гораздо более важное значение имели планы Викерса для этой основной группировки мусульманских воинов. Он намеревался оснастить их самым современным оружием и превратить в армию «технологических партизан» конца XX века.

Опираясь на авторитет Гаста, Викерс уже направил моджахедам целый поток нового разнообразного вооружения, но это было лишь полдела. Он пришел в ужас, когда узнал о том, что Агентство предлагает моджахедам лишь четыре или пять тренировочных курсов по тактике и вооружению продолжительностью не более одной недели. Теперь под руководством полковника морской пехоты Ника Пратга — того самого моралиста, который возмущался манерами Чарли Уилсона в Египте, — Агентство учредило 20 разных курсов по широкому спектру дисциплин партизанской войны, иногда продолжавшихся более одного месяца.

Гасту казалось, что моджахеды обладают некой врожденной способностью к обучению военному делу. Его военные специалисты, одетые в шальвары, с бородами и в тюрбанах, отправлялись готовить афганцев в пакистанских приграничных лагерях. Их учили не только стрельбе из нового оружия, но и координации действий в бою и проведению разнообразных операций — от городских актов саботажа до огромных засад.

Ближе к концу года Агентство начало поставки радиопередатчиков, оборудованных системой смены частот и импульсными шифрами. Теперь вместо того, чтобы целыми днями ждать гонцов, трясущихся на лошадях, такой командир, как Измаил-Хан в Герате у иранской границы, мог наладить мгновенную связь с пакистанской разведкой. Оснащенные простыми радиопереговорными устройствами, эти «библейские воины» наконец смогли переговариваться друг с другом в бою и координировать атаки.

В том году люди из технической службы Арта Олпера изобрели небольшое устройство, которое моджахеды могли носить с собой для раннего оповещения о приближении штурмовых вертолетов. Прошло еще много долгих месяцев, прежде чем Викерс развернул свою «симфонию вооружений» для борьбы со смертоносными МИ-24, но этот экзотический датчик шума оказался даром свыше. Он не только предсказывал приближение вертолета, но и определял направление и таким образом давал афганцам время для укрытия. На всех фронтах ЦРУ превращало повстанцев в гораздо более хитроумную и смертоносную ударную силу.

В тот период лишь горстка людей понимала роль Викерса, скрывавшегося за низким служебным рангом GS-11. Он мог отправиться в Англию и провести переговоры о закупке «Блоупайпов» и вернуться на следующий день, потом отбыть в Пакистан на четыре дня и вернуться на двое суток, провести семьдесят два часа в Китае, размещая заказы на сотни миллионов долларов, и снова вернуться на шестой этаж Лэнгли с таким видом, будто никуда не уезжал. «Он был нашим мозгом, — объясняет Авракотос. — Я не мог держать его вдали от себя более четырех дней подряд».

Когда дела обернулись плохо и военные сводки заставляли думать, что все потеряно, Викерс подбадривал Гаста. Вполне логично, объяснял он, что Советы наконец решились сделать свой ход. Что касалось спецназовцев, Викерс предположил, что даже в их появлении есть нечто многообещающее.

Выступая в роли наставника, он объяснил Гасту, что ни одна нормальная армия не использует своих самых ценных солдат для подавления повстанческих отрядов. Обучение спецназовцев эквивалентно по стоимости подготовке пилотов реактивных истребителей, с такими молодцами нельзя обращаться как с обычным пушечным мясом. «Ты же не пошлешь меня возглавить рейд на кабульский гарнизон, — продолжал он. — Это пустая трата ценного материала. В их действиях есть некий элемент отчаяния».

Беседы с этим невозмутимым стратегом всегда успокаивали Авракотоса. Викерс в своей белой рубашке и галстуке, поблескивая глазами из-под круглых очков, неизменно реагировал на подобные кризисы так, словно его просили решить простую арифметическую задачку. Авракотос был не на шутку встревожен действиями спецназа и настаивал на быстрой выработке ответных мер.

Вскоре Викерс устроил совещание с тремя оперативниками из военного отдела и двумя ведущими специалистами Пентагона по нерегулярным боевым действиям. Через несколько дней трое сотрудников Агентства объявились в Пакистане, вооруженные конкретным списком контрмер для воинов ислама. К примеру, в соответствии с одной тактикой моджахеды должны были заманивать спецназовцев в стесненные районы, заранее заминированные и перекрываемые пулеметным огнем. Вскоре афганцы устроили настоящую охоту на спецназовцев; она никогда не была легкой, и им приходилось платить высокую цену, но, по крайней мере, теперь они могли поквитаться с противником.

Военный штаб Гаста в эти дни бурлил патриотической энергией. Военные эксперты всегда заходили к нему перед отправкой на миссию. По словам Авракотоса, «послать одного из этих людей в Афганистан было все равно что дать Ицхаку Перлману скрипку Страдивари. Дайте такому парню автомат Калашникова, и можно считать, что он у себя дома. Он внезапно перестает быть унылой задницей на побегушках и становится достопочтенным убийцей».

Судя по воспоминаниям одной из секретарш Гаста, в то время она была «окружена героями». Для этой женщины зрелище Викерса, отращивавшего бороду перед поездкой, или Авракотоса, прощавшегося с военными специалистами, отбывавшими в Пакистан, было подобно сценам из кинофильма о Второй мировой войне, где пилоты Королевских ВВС отправлялись сражаться с люфтваффе. На самом деле сотрудники военного отдела не принимали личного участия в боях. На всем протяжении войны ЦРУ строго воспрещалось направлять американских агентов в Афганистан[51]. Фактически большую часть времени им разрешали лишь обучать пакистанцев, которые, в свою очередь, учили афганцев.

Некоторые сторонники жесткой линии регулярно жаловались по этому поводу и утверждали, что действия американцев были бы более эффективными, но Авракотос и Викерс понимали, что прямое участие будет прологом к катастрофе. Кроме того, они высоко ценили сотрудников ISI, военной разведки генерала Ахтара, многие из которых были опытными и хорошо подготовленными людьми (некоторые прошли подготовку в американской школе специального назначения в Форт-Брэгге).

Кроме того, они знали, что для американцев, не исповедующих ислам, будет абсурдно сопровождать афганских «священных воинов» в бою. Пакистанцы, многие из которых имели пуштунское происхождение, говорили на том же языке и разделяли с афганцами их религию. Теперь они постоянно отправлялись вместе с моджахедами в качестве советников во время боевых вылазок в Афганистан. Гаст знал, что этот факт может причинить ему крупные неприятности из-за запрета на любое вмешательство ЦРУ. «Я обошел это затруднение, задав вопрос, есть ли у пакистанских советников какая-то доля пуштунской крови, — объясняет Авракотос. — Когда я получил положительный ответ, то сказал: “О кей, значит они не пакистанцы, а пуштуны или таджики”».

В этой ситуации был еще один плюс. Поскольку большинство инструкторов ISI были фактически кровными братьями афганцев, они могли совершать поступки, которые стали бы политическим самоубийством для американцев. К примеру, они не испытывали никаких колебаний, когда речь шла о подготовке к актам саботажа и убийства. В отличие от своих американских коллег, они даже могли предлагать денежные призы за уничтожение наиболее ценных объектов.

Не слишком задумываясь об этом, офицеры ISI пропагандировали ценность избирательного убийства. Они убеждали моджахедов, что некоторые враги имели более важное значение, чем остальные. Они учили своих афганских подопечных определять советского генерала или командующего офицера по его расположению в группе солдат. Теперь воину ислама было легче выбирать нужную мишень для первого выстрела: он не только знал, кто является командиром, но также понимал, что чем выше ранг убитого советского военнослужащего, тем большую награду он получит в Пешаваре[52].

Во многих отношениях сам ход боевых действий меньше всего заботил Гаста Авракотоса в 1985 году. Он оставил оперативные решения на Викерса. Его схватки происходили на других аренах. В том году он должен был решить особенно щекотливую проблему с могущественной пакистанской разведкой, через которую ЦРУ приходилось проводить все свои операции.

Бригадным генералом ISI, ответственным за вооружение афганцев, был Мохаммед Юсеф — крупный и пучеглазый бывший пехотный офицер, поддерживавший сложные отношения с американцами. После войны он написал книгу, в которой резко критиковал неэффективность ЦРУ и нерешительность в поставках новых видов оружия, таких как «Стингер», в которых нуждались моджахеды.

Но если послушать Авракотоса и других членов афганской программы ЦРУ, то именно Юсеф не позволял им развернуться в полную силу. Мусульманин-фундаменталист, он с неизменной подозрительностью и плохо скрываемой враждебностью относился к американскому разведывательному учреждению, которое, по его мнению, занималось закулисными махинациями с целью ослабить пакистанское правительство и расшатать основы веры.

Президент Зия уль-Хак олицетворял высшую власть в Пакистане; он заверял своих американских друзей, что единолично решает, до какой степени можно «выпустить пар» в Афганистане. Он неоднократно заверял Чарли Уилсона и многих других, что дал добро на эскалацию конфликта в 1985 году. Но Юсеф считал своей обязанностью обуздать ретивые устремления американцев и стал чинить различные препятствия крупномасштабным планам Викерса. Официальное объяснение заключалось в том, что он не хочет делать ничего, дающего повод для советского вторжения в его страну.

Безусловно, проблема отчасти имела личный характер. Во время поездки в Вашингтон, профинансированной ЦРУ в начале года, гордый бригадир ISI был оскорблен до глубины души, когда его практически с повязкой на глазах привели в «школу саботажа» Агентства в Северной Каролине. Викерс сопровождал дородного пакистанского генерала на борту самолета с наглухо закрытыми иллюминаторами, а потом в автомобиле с опущенными шторами. Юсеф, страдавший от болезненного самолюбия, присущего многим гордым деятелям «третьего мира», был возмущен таким обращением с собой. Он мыслил вполне логично: если ему разрешили управлять операцией ЦРУ в Пакистане, то почему Агентство относится к нему как к шпиону, который может раскрыть местонахождение «школы саботажа»?

В Вашингтоне положение еще ухудшилось, когда Викерс и Авракотос пригласили Юсефа и одного из его коллег на ужин в отеле «Четыре времени года». Юсеф, вероятно еще страдавший от пережитого унижения, выразил свое недовольство, когда Авракотос заказал второй бокал бурбона с водой. Будучи истовым приверженцем мусульманских обычаев, пакистанский генерал отреагировал на этот естественный западный обычай почти так же, как мог бы отреагировать американец, если бы Юсеф вдруг достал шприц и начал колоться героином, когда принесли закуски.

Авракотос вышел из себя. Терпеть подобные ограничения в Пакистане — это одно дело, но теперь Юсеф играл на его домашнем поле. Кроме того, Авракотос оплачивал оружие и боеприпасы, обеспечивая пакистанцам возможность поддерживать священную войну. Он даже заплатил за обед, и ему не понравилось, когда этот непрерывно курящий надменный мусульманин попытался диктовать ему свои условия у него дома. «Я перестану пить, когда вы прекратите курить, — отрезал Авракотос. — Мой врач говорит, что курение равносильно самоубийству, а Аллах не дозволяет самоубийства».

Впрочем, не все еще было потеряно. Отношения с Агентством удалось спасти отчасти из-за огромного уважения Юсефа к Берту Данну, руководителю отдела Ближнего Востока и боссу Авракотоса. Данн служил в Афганистане и в годы президентства Кеннеди помогал пакистанцам сформировать и обучить собственные спецподразделения. Он говорил на дари и пуштунском и пользовался большой любовью в пакистанских военных кругах, где многие хорошо знали его и доверяли ему.

Юсеф был очень доволен похвалой Данна за все, что он делал для джихада. Но положение снова осложнилось, когда речь зашла о главном вопросе: как вооружать повстанцев. Юсеф не хотел позволять ЦРУ приступить к поставкам огромного количества боеприпасов, которое, по мнению Викерса, было абсолютно необходимо для постоянных боевых действий. Когда Юсеф пожаловался на плохую инфраструктуру для транспортировки боеприпасов, Викерс парировал его аргумент: он подсказал Гасту сделать предложение о строительстве складов, ремонте железнодорожных путей, закупках тысяч новых грузовиков и даже поставках мулов и верблюдов.

Еще более сложную проблему представляло упорное желание Юсефа, чтобы ЦРУ снабдило всех моджахедов автоматами АК-47. Викерс был убежденным сторонником замены устаревших «Энфилдов» на АК, но сейчас он стремился к созданию маневренной, мощной и превосходно вооруженной партизанской армии. Меньше всего ему хотелось покупать сотни тысяч автоматов Калашникова, а потом оказаться не в состоянии обеспечить бойцов достаточным количеством боеприпасов.

Агентство не собиралось прямо указывать на это, и Викерс, чин которого, с точки зрения Юсефа, примерно соответствовал армейскому капитану, не был склонен даже намекать на подобную возможность. Возникла патовая ситуация, при которой Викерс не мог сказать о своем беспокойстве по поводу коррупции в пакистанской армии или о том, что он считает Юсефа полным идиотом в вопросах военной тактики и стратегии. Проблема казалось неразрешимой до тех пор, пока Авракотос не вмешался со своеобразным бакшишем, искусно преподанным как раз в нужный момент.

Во время одного из унылых официальных приемов в Исламабаде, где подавали только фруктовый сок, Авракотос встретился с бригадным генералом Резой из пакистанской военной разведки, который служил заместителем Юсефа. В отличие от Юсефа, Реза не был фундаменталистом. Ему нравились американцы, и Реза вовсе не почувствовал себя оскорбленным, когда Авракотос тайком показал ему фляжку, спрятанную в его пиджаке, и предложил разбавить его фруктовый сок.

После четвертой порции русской водки Реза выступил с интересным предложением. Вероятно, ЦРУ больше повезет на переговорах с ISI, если Авракотос обдумает заключение контракта на поставку боеприпасов с определенным производителем оружия из Пакистана.

В том году Авракотос располагал военным бюджетом в полмиллиарда долларов, поэтому он с легкостью отдал 8 миллионов пакистанцам на изготовление боеприпасов для моджахедов. «Это было просто, как два пальца обоссать, — говорит он. — Мы платили на пару центов больше за один патрон, зато нам не приходилось платить за транспортировку. Потом мы вместе с Чарли прошлись по оружейным фабрикам и поблагодарили пакистанцев за превосходный контроль качества». Таким образом, барьер к исторической эскалации боевых действий был снят. Авракотос не утверждает, что речь шла о прямой сделке «услуга за услугу» или что позиция Юсефа была лишь следствием его недостаточного профессионализма. Как бы то ни было, сотрудники Агентства, больше всех знающие об этих переговорах, сходятся в том, что после размещения сравнительно небольшого оружейного контракта всякое сопротивление со стороны пакистанцев прекратилось.

Для Авракотоса разрешение кризисных ситуаций вошло в привычку, но в середине 1985 года ему пришлось столкнуться с вопиющей проблемой, которая, казалось, осталась в другом веке: поставками мулов. Задача секретной транспортировки сотен тонн оружия на позиции в Афганистане всегда представляла собой кошмар для логистиков. ЦРУ постоянно перебрасывало сотни миллионов единиц боеприпасов в Пакистан морским и воздушным путем. Оттуда этот смертоносный товар доставляли к границе по железной дороге и на грузовиках. Однако оттуда все приходилось перемещать старомодным способом: если не на плечах, то на мулах или верблюдах.

Поэтому русские считали первостепенной задачей выслеживание и уничтожение длинных караванов, перевозивших оружие для моджахедов. Штурмовые вертолеты расстреливали несчастных животных в таких количествах, что в 1985 году в Лэнгли поступило сообщение о кризисной ситуации, ставившей под угрозу всю афганскую, программу. «Где, черт побери, покупают ослов?» — спросил Авракотос у Викерса. Впоследствии директор ЦРУ позвонил Авракотосу и недоуменно сказал: «Наверное, вы разыгрываете меня. Вы покупаете мулов?»

На самом деле Авракотос вскоре разослал по всему миру своих агентов, искавших лучшие предложения о продаже мулов. Когда египтяне заключили один из первых крупных контрактов, пакистанцы преисполнились зависти и стали жаловаться на риск для здоровья, поскольку часть мулов подохла вскоре после прибытия. Они настаивали на получении ветеринарных сертификатов для следующей партии, исходя из того, что это вынудит Агентство приобретать животных на территории Пакистана.

Но предприимчивый торговец оружием, египетский генерал Яхъя аль-Гамаль, хотел заключить следующий контракт на 2500 мулов ценой по 1300 долларов за голову с оплатой по факту отгрузки, поэтому он мастерски разыграл свою партию. «Нужно понимать, что ослы и мулы — это низшая форма жизни в Египте, — объясняет Авракотос. — Даже у верблюдов гораздо более высокий статус. Но египтяне снабдили каждого мула и осла идентификационной карточкой и сертификатом о вакцинации». Словно этого было недостаточно, для того чтобы посмеяться над пакистанцами, генерал Яхья снабдил каждого ослика кусочком пластика с арабской кличкой. «Яхья считал, что это безумно смешно, он даже дал им паспорта».

Согласно Авракотосу, пакистанцы с большой неохотой приняли это паспортизованное стадо, но были настолько оскорблены, что отказались принимать в Пакистане новые партии египетских мулов. Приключения сотрудников ЦРУ, покупавших и переправлявших мулов в Афганистан за следующие несколько лет, стали предметом легенд, ходивших в коридорах Лэнгли. Однажды пакистанцы заартачились и не разрешили перевозчикам оставить ослиный навоз в Пакистане. Пришлось вывезти пахучий груз обратно в Европу на транспортных самолетах.

Понадобились месяцы, чтобы наладить поставку мулов. Одна партия несчастных существ, купленных в Бразилии, так и не увидела Афганистана: все животные подохли. В конце концов моджахеды стали перевозить свои грузы на спинах мулов из Теннесси, и в коридорах Лэнгли вскоре поползли слухи (впоследствии подтвержденные разведчиками Агентства), что борцы за свободу совокупляются с этими животными.

Пытаясь оправдать этот любопытный обычай, Авракотос объяснил, что в Греции и странах Ближнего Востока скотоложство не считается постыдным занятием при условии, что человек принимает правильную позу во время совокупления. «Вопрос в том, трахаете ли вы или трахают вас», — сказал он. Моджахеды занимали доминирующую мужскую позицию; таким образом, согласно их кодексу чести, не было причины для стыда. Но сотрудники отдела снабжения не проявили такого же понимания, как Авракотос, Они были потрясены этими историями, особенно когда узнали, что моджахеды также съели некоторое количество их породистых теннессийских мулов.

Как только сотрудники Авракотоса разобрались с проблемой вьючных животных, он столкнулся с новым, поистине угрожающим кризисом. Белый Дом принял обвинения Гордона Хамфри о коррупции в каналах поставки ЦРУ близко к сердцу и потребовал провести большое расследование. Теперь, когда на кону стояли сотни миллионов долларов с неясным итогом на поле боя, Авракотос понимал: если выяснится, что пакистанцы обкрадывают ЦРУ, это будет иметь разрушительные последствия.

Нелегко контролировать все денежные потоки в такой крупномасштабной операции, как афганская война, и все понимали, что в сделках со странами «третьего мира» неизбежно присутствует некий уровень коррупции. Гаст считал абсолютно приемлемым заключать миллионные контракты, если благодаря этому пакистанцы становились более склонными к сотрудничеству. В то же время он понимал, что откровенная коррупция может обернуться катастрофой.

Поэтому оперативно-тактическая группа принимала чрезвычайные меры, чтобы обеспечить честность в своих союзниках. Специалисты Арта Олпера помещали крошечные сенсоры в некоторые партии оружия, которые затем отслеживались по спутнику до места назначения. Агенты вербовали осведомителей как среди моджахедов, так и в пакистанских военных кругах. И наконец, Агентство управляло сетью из пятнадцати «агентов третьих стран» — не пакистанцев и не афганцев, а европейцев, регулярно бывавших в зоне боевых действий под видом иностранных журналистов, врачей или режиссеров документальных фильмов. Они сообщали о военных успехах моджахедов, а также о прибытии денег, провианта и оружия. Кроме того, военные спутники теперь регулярно использовались для подтверждения сообщений моджахедов о сбитых самолетах и танках.

Задача общения с Белым Домом была возложена на Викерса. Вместо того чтобы рассматривать ее как защитную меру с целью помешать бюрократам закрыть операцию, он видел в своей миссии возможность заручиться их поддержкой. Он перечислил ряд мер, уже предпринятых ради того, чтобы предотвратить возможную коррупцию. Он не сомневался, что его подробный отчет решит эту проблему. Белый Дом запросил объяснения стратегической цели афганской программы; текущий объем военно-технической поддержки Пакистану теперь резко разошелся с первоначальным намерением «президентских директив» Картера. Тогда Викерс перешел в наступление.

Вместо того чтобы преподносить афганскую кампанию как «кровопускание для СССР», Викерс убедил Авракотоса и Берта Данна раскрыть карты и признать, что теперь стратегия Агентства безусловно направлена на достижение военной победы. Авракотос и Данн дали добро, и Викерс сократил свой ответ до простой, но судьбоносной строки, направленной на утверждение президенту. Документ назывался «Директива по национальной безопасности № 166». По словам Авракотоса, целью военной кампании ЦРУ было выдворение Советского Союза из Афганистана «любыми доступными средствами».