ГЛАВА 27. ДРУГАЯ «СЕРЕБРЯНАЯ ПУЛЯ»

ГЛАВА 27.

ДРУГАЯ «СЕРЕБРЯНАЯ ПУЛЯ»

Милта Вердена по праву можно назвать самым удачливым начальником оперативного пункта в истории ЦРУ Судя по большинству воспоминаний, он проявил такую дьявольскую изобретательность за три года управления афганской программой, что заслужил самую высокую репутацию. Берден был похож на человека, который унаследовал огромное богатство и вместо того чтобы промотать его, сколотил еще большее состояние.

Авракотос лично выбрал Вердена в начале 1986 года на должность начальника оперативною пункта в Исламабаде. С тех пор как Говард Харт покинул свой пост, там распоряжался компетентный, но слабохарактерный человек по имени Билл Пикни. Гаст извлек преимущество из его слабости. С помощью денег Чарли он нарушил традицию, согласно которой начальник оперативного пункта был царем в своей вотчине и заправлял делами из Лэнгли. Но к февралю 1986 года план Викерса осуществился, а Пикни попал в беду. Обвинения, выдвинутые против него, были ложными, но мини-скандал мог иметь неприятные политические последствия, и Авракотос воспользовался этой возможностью устроить его преждевременный отъезд[55]. С точки зрения Гаста вы либо имеете силу в Вашингтоне, либо сильны на поле боя; теперь, когда работа Викерса была завершена, он решил, что афганская программа нуждается в классическом фельдмаршале.

Милт Берден был не тем человеком, которого Авракотос мог дергать за ниточки, и Гасту это нравилось. Берден был техасцем, замечательным рассказчиком, прирожденным торговцем и очень требовательным покупателем. Когда Авракотос познакомился с Верденом, его имя еще не вошло в легенду, но он был ветераном, который в течение двадцати пяти лет проводил тайные операции в странах третьего мира. Он снискал восхищение Авракотоса, когда Гаст управлял пунктом ЦРУ в Бостоне, и двое мужчин успешно сотрудничали при вербовке ценного шпиона. Впоследствии Авракотос целый вечер пьянствовал вместе с ним в Техасе. Они нравились друг другу, и когда Гаст обнаружил, что Берден изнывает от скуки на посту заместителя начальника отдела Дальнего Востока (этот впечатляющий титул на самом деле означал бюрократическую волокиту и невозможность вернуться к полевой работе в течение минимум двух лет), он сделал ему предложение:

— У меня есть для тебя первоклассная работа.

— Если она такая замечательная, почему ты сам не займешься ею?

— Занялся, если бы мог, но Клэр не позволит мне это сделать.

— Расскажи поподробнее, — попросил Милт.

Гаст поразил его описанием масштаба афганской программы и своей убежденностью в том, что она работает независимо от того, что говорят журналисты и аналитики. Потом он рассказал о роли «безумного конгрессмена», который стоит за программой: «Я сказал Милту, что они с Чарли должны понравиться друг другу. В итоге Чарли действительно полюбил Милта, но в этом нет ничего удивительного: они оба из Техаса».

Из многих чудес, открытых Верденом по прибытии в Исламабад, ему больше всего понравилось то, что американский пресс-корпус не задавал никаких вопросов.

Одной из величайших загадок этой истории остается то обстоятельство, что никто в американской прессе — или, если уж на то пошло, даже в Конгрессе — не беспокоился о том, что ЦРУ проводит крупнейшую операцию за время своего существования, что усилия Агентства направлены на убийство тысяч советских солдат, что оно ведет очень грязную войну и вооружает десятки тысяч фанатичных исламских фундаменталистов. Верден не мог понять, почему никого не волнуют эти факты, но ему это нравилось. Казалось, репортеры хотели только одного: попасть в Афганистан и сделать сюжет о своих приключениях вместе с моджахедами на Гиндукуше[56].

Вердену выпала и другая удача: корреспондент «Нью-Йорк тайме» в Пакистане по имени Артур Боннер сразу же после его прибытия объявил, что война, в сущности, закончена. Заголовок его статьи гласил: «Партизаны перессорились и почти побеждены». Поскольку «Нью-Йорк тайме» представляет собой своеобразную американскую библию в том, что касается политических суждений, Верден осознал, что находится под надежным прикрытием. В сущности, даже в следующем году Дэн Рэзер после просмотра специального репортажа CBS пришел к выводу, что все пропало, и с тех пор ни один репортер не мог проникнуть в Афганистан.

Гаст сказал Вердену, что на самом деле чаша весов уже клонится в другую сторону. Без сомнения, американские репортеры, политики и избиратели, которых они представляли, не уделяли никакого внимания иногда появлявшимся сообщениям о том, как дорого эта война обходится Соединенным Штатам, так как привыкли думать, что деньги не решают общественных и политических проблем. Правительство тратило средства впустую. Программа по борьбе с бедностью не поборола бедность, а лишь ухудшила положение. Миллиарды, потраченные во Вьетнаме, обернулись еще большими убытками. Карикатурист Герберт Блок из «Вашингтон пост» любил рисовать Каспара Уайнбергера разгуливающим с тысячедолларовым туалетным сиденьем на шее. Кроме того, каждый здравомыслящий американец знал, что ЦРУ проваливает любое дело, за какое ни берется.

Возможно, репортеры испытывали некоторую симпатию к несчастным афганцам. К тому времени почти весь мир считал, что моджахеды борются за правое дело. Журналистам было трудно очернять усилия ЦРУ, которые с самого начала казались незначительными. Как бы то ни было, Вердену чрезвычайно нравилось, что никто не выслеживает его с целью высмеять и дискредитировать гигантскую операцию, которую он только что возглавил[57].

Все эти хорошие новости были лишь прологом к неслыханной удаче, выпавшей в конце лета. Двадцать шестого августа небо над Кабулом озарилось пламенем, а Милт Верден, афганцы и даже ЦРУ купались в лучах славы. Все пришли к очевидному выводу, что самый большой советский склад оружия в Афганистане взлетел на воздух в результате чрезвычайно умелой партизанской операции при поддержке ЦРУ

Верден, который обычно не стесняется хвалить собственные успехи, дает неожиданно смиренное объяснение этого события. «В тот раз Аллах действительно обошелся без нашей помощи», — говорит он. Но для того чтобы получить настоящее удовольствие от его объяснения смертельного удара, нанесенного 40-й армии, нужно представить себя в обществе замечательного рассказчика с техасским акцентом, знающего, что его слушатель склонен полагать, будто он несет личную ответственность за размещение пластиковой взрывчатки в нужном месте.

«Представьте себе пожилого моджахеда, — начинает он. — Я называю его «везучим Мохаммедом». Он несет тридцатифунтовую ракету, которая стоит 92 доллара. Его мул недавно издох, и он очень устал. Он останавливается в чайхане в пригороде Кабула. Когда он кладет ракету, она сваливается в тандур, где пекут лепешки и срабатывает механизм зажигания. При взлете ракета попадает в голубя, летящего над чайханой, и меняет траекторию. В результате ракета попадает точно в дымовую трубу и взрывает весь склад». В этот момент слушатель Вердена понимает, что широко разрекламированный инцидент, когда 107-миллиметровая ракета взорвала 50 000 тонн боеприпасов, не был плодом деятельности изобретательных специалистов из ЦРУ. «Неуправляемая ракета и есть неуправляемая ракета», — объясняет начальник оперативного пункта.

По словам Вердена, весть об этом событии, снабженная живописными фотографиями и фрагментами видеосъемки, была сразу же подхвачена и распространена по всему миру. Между тем особенно любимый журналистами афганский полевой командир Абдул Хак не замедлил приписать себе честь этого случайного попадания. Он включил фотографии взрывов в брошюры своей «партии». С точки зрения Вердена, это было замечательно, так как он хотел создать у русских впечатление, будто все действия моджахедов были тщательно спланированными. «Ну и что, если взрыв произошел случайно — нужно лишь превратить это в успешную спецоперацию и придумать историю покрасивее. Всем нужен герой, так пусть Абдул Хак будет героем и трубит на весь мир, что он дал пинка под зад 40-й армии».

На самом деле Верден немного лукавит, называя это удачной случайностью. К тому времени, когда «счастливчик Мохаммед» неумышленно запустил свою ракету, моджахеды почти ежедневно устраивали ракетные обстрелы Кабула. Эти обстрелы были не слишком точными, поскольку Советская армия воздвигла оборонительный периметр диаметром в одиннадцать миль. Кроме того, моджахеды не хотели рисковать, навлекая на себя огонь штурмовых вертолетов, поэтому обычно вели обстрелы только по ночам и уходили до рассвета, когда их могло настигнуть возмездие.

Так или иначе, к моменту прибытия Вердена моджахеды практически ежедневно подвергали Кабул минометным и ракетным обстрелам. Если стрелять достаточно долго и примерно по одной цели, то когда-нибудь попадание будет точным. Взрыв означал не только уничтожение массы вражеских боеприпасов; все внезапно поверили, что моджахеды наконец научились причинять реальный ущерб противнику.

Фактически именно это происходило в строго охраняемом крытом комплексе боевой подготовки в окрестностях пакистанской столицы в том месяце, когда Верден был переведен на новую работу. Там группа отборных моджахедов училась стрелять из «Стингеров».

Инженер Джафар был одним из самых удачливых афганских артиллеристов, членом фундаменталистской партии «Хезб-и-Ислами» Гульбельддина Хекматиара. Как и его командир, Джафар не принадлежал к мусульманам, которые благожелательно относятся к Америке. Можно лишь догадываться, какие чувства испытывал правоверный инженер, когда ему впервые вручили семифутовый цилиндр защитного цвета. Можно лишь догадываться, о чем он подумал, когда краснолицый техасец по имени Милт отправился вместе с ним до границы, чтобы пожелать успеха ему и членам его отряда.

Когда Джафар пересек пакистанскую границу, углубился в племенные владения, а затем начал долгий переход через сухую и бесплодную равнину южного Афганистана, его люди почти не отличались от своих прадедов, которые дважды отражали вторжения британской армии в XIX веке. Темно-зеленые цилиндры, которые они несли с собой, в общем не выглядели угрожающе, и, по правде говоря, никто в ЦРУ или в пакистанской разведке не знал, будут ли они эффективными. «Стингеры» еще никогда не использовались в настоящем бою.

Глаза ЦРУ в виде спутников, специально развернутых для этой цели, наблюдали за воинами ислама, продолжавшими свой путь. Лишь зеленые цилиндры свидетельствовали об их связи с американскими поставщиками. Они несли с собой карту района боевых действий, искусно сделанную таким образом, чтобы напоминать рукописный набросок, но на самом деле составленную из точнейших спутниковых фотографий. На отдельной схеме были изображены лучшие маршруты подхода и отхода от авиабазы советского гарнизона в Джелалабаде.

Примерно в этом месте сто сорок четыре года назад доктор Брайден, вернувшийся в одиночестве по кабульской дороге, принес ужасную весть о том, что он — единственный выживший из британского экспедиционного корпуса, вторгшегося в Афганистан десять месяцев назад, для того чтобы захватить Кабул. Мрачная история Брайдена с большим удовольствием пересказывалась американскими послами и сотрудниками ЦРУ после того, как стало ясно, что афганцы действительно могут нанести поражение Советской армии.

Брайден находился вместе с солдатами гордой армии из британской Индии, которые вошли в Кабул в нарядных мундирах и вооруженные смертоносным оружием, чтобы посадить на трон своего правителя. Примерно через год непрерывных атак и снайперских обстрелов британцы осознали, что у них нет иной возможности, кроме отступления. Им казалось, что они смогли достичь соглашения о свободном проходе для войск и армейского обоза, но с первого же дня отступления горцы начали мстить. Они отрезали целые секции походной колонны и уничтожали неверных одного за другим по возможности самым чудовищным образом. Удача, выпавшая Брайдену, считается результатом старинной тактики мусульманской войны: оставлять в живых одного человека, который сможет рассказать о случившемся. Поэтому доктор принес весть, которая эхом отдалась через столетие — весть о роковой участи, ожидающей любых будущих врагов ислама.

Джафар строго соблюдал традиции своих афганских предков. Примерно в 15.00 26 сентября 1986 года он со своим отрядом приблизился к авиабазе в окрестностях Джелалабада. Они подошли ближе к зоне посадки, чем советовали их инструкторы из ISI, которые в свою очередь руководствовались наставлениями ЦРУ

До того момента команды из трех человек, управлявшие штурмовыми вертолетами Ми-24, не знали настоящего страха. Они могли убивать по своему выбору, и никто не мог поразить их с земли. Но теперь, наблюдая за приближением четырех вертолетов, подлетающих к Джелалабаду в лучах заката, инженер Джафар поднял свое новое оружие к плечу и навел прицел.

Трудно объяснить механизм действия «Стингера»; это занимает гораздо больше времени, чем объяснение работы часового механизма, и проще научить человека пользоваться часами для определения времени. Джафар мог не знать, какие электрические силы заставляют боеголовку «Стингера» вылетать из трубы и что заставляет ее поворачиваться в воздухе, преследуя свою цель. Эти подробности оставались между конструкторами оружия и Аллахом. Зато он знал, что «Стингер» относится к классу оружия, которое американцы называют «стреляй и забудь». Каким-то образом с помощью своих инфракрасных датчиков боеголовка улавливала тепло от выхлопа вертолетных двигателей. Задача Джафара сводилась к тому, чтобы поймать цель в прицел «Стингера» и нажать на спусковой крючок.

Оставалось еще одно, и хотя инструкторы не учили этому афганцев, те никогда не забывали об этом. Когда боеголовка вырвалась из пусковой трубы со скоростью 1200 миль в час, Джафар испустил клич правоверных «Аллах акбар».

Но теперь его вера подверглась испытанию, потому что боеголовка прошла мимо цели, и три вертолета повернули в его направлении.

* * *

В тот день Майка Викерса нельзя было найти в штаб-квартире ЦРУ. Фактически к тому времени он покинул Агентство. Для Гаста Авракотоса, вернувшегося с фронта несколько месяцев назад, известие об отставке его незаменимого стратега было тяжким ударом.

Авракотос привык ни от кого не зависеть, но за полтора года Викерс стал правой рукой Гаста, его наставником, планировщиком и советником во всех аспектах войны. Викерс научил Авракотоса видеть стратегическую перспективу, не увлекаться подробностями и не паниковать из-за временных неудач. Он создал совершенно новые принципы вооружения и боевой подготовки моджахедов — этой массы первобытных индивидуалистов. Теперь они на глазах превращались в силу, терзавшую и изнурявшую до сих пор непобедимую Советскую армию.

Именно Викерс сказал Авракотосу, что он может доверять собственной интуиции: в афганской войне можно победить. Вместе с тем Викерс потряс Авракотоса до глубины души, продемонстрировав ему, что цена победы будет гораздо выше, чем представлял Гаст или кто-либо другой в ЦРУ

Почти с самого начала Авракотос осознал, что Викерс является военным и тактическим гением, которому можно доверить решение любых военных задач. Поддержав смелый стратегический план финансирования крупнейшей операции ЦРУ, Авракотос полагался на почти магический аспект деятельности Викерса: казалось, тот вовсе не совершал ошибок.

В начале 1985 года, когда объем финансирования достиг полумиллиарда долларов в год и обеспокоенный Джон Макмэхон позвонил в Пентагон для оценки выбранной стратегии, Объединенный комитет начальников штабов не нашел оснований для критики. Когда Белый Дом выразил озабоченность в связи с обвинениями в коррупции, Викерс не только убедительно опроверг их, но и успешно доказал, что президент должен отказаться от старой «политики кровопускания» и провозгласить новый политический курс США на выдворение Советской армии из Афганистана «любыми возможными способами».

В феврале 1986 года, когда Авракотос размышлял о своей дальнейшей жизни без Викерса, он вдруг осознал, что любил этого молодого человека — умного, трудолюбивого патриота из второго поколения иммигрантов, напоминавшего ему самого себя в начале 1960-х годов, когда он поступил на службу в Агентство. Викерс не был обременен грубыми нравами, которые Гаст вынес из Элекиппы, но Гаст обнаружил в нем родственную душу и с удовольствием наблюдал за расцветом молодого специалиста, получившего правильно выбранную работу при хорошем начальнике. Он как будто доказал, что Гаст мог бы сделать для Агентства и своей страны, если бы получил такие же возможности, какими обладали выпускники «школы Арчи Рузвельта».

Для Авракотоса продолжение афганской программы без Викерса было равнозначно ампутации правой руки. Он чувствовал себя преданным и покинутым. В то время, когда стратегический замысел Викерса еще не начал приносить плоды и средства массовой информации предсказывали скорое поражение в войне, главный стратег афганской программы и наставник Авракотоса уходил со своего поста.

Берт Данн предложил Майку любую оперативную работу за рубежом по его выбору. К тому времени Викерс тщательно проанализировал ситуацию и пришел к нескольким удивительным выводам, подсказывавшим ему, что пришло время уходить.

Первый вывод был типичным для этого независимого и уверенного в себе интеллектуала. Викерс сообщил Гасту, что его работа практически закончена. Пройдет от одного до двух лет, прежде чем результаты их деятельности полностью скажутся на полях сражений, но все главные решения были приняты, контракты заключены, программы боевой подготовки работали, а система снабжения была налажена и действовала как часы. По всем показателям программа могла двигаться дальше на автопилоте.

Авракотосу было трудно признать это, пока Викерс, как обычно, не выступил с разъяснениями. По его словам, пока Гаст был в Пакистане, он привел в действие последний главный элемент своей программы вооружений: обучение моджахедов работе со «Стингерами» и поставку управляемых снарядов в Афганистан.

Он был уверен, что «Стингеры» станут новой смертоносной темой в «симфонии противовоздушных вооружений», уже звучавшей в зоне боевых действий. Викерс приложил огромные усилия для того, чтобы афганцы прошли надлежащую подготовку. В прошлом американские инструкторы учили пакистанцев пользоваться новыми вооружениями, а потом пакистанцы учили моджахедов. На этот раз по предложению Викерса американские специалисты сами должны были отправиться в лагеря повстанцев переодетые моджахедами и лично проследить за обучением.

Он также возлагал большие надежды на «охотничью стратегию», разработанную совместно с Ником Пратгом. Вместо применения «Стингеров» для противодействия самолетам или вертолетам, атакующим афганские позиции, моджахедов учили брать с собой «Стингеры» туда, где советские летательные аппараты осуществляли взлет и посадку. Идея заключалась в том, чтобы перехватить инициативу и превратиться из добычи в охотников. Так уже бывало с SA-7 и «Блоупайпами», но «Стингеры» сделали стратегию гораздо более эффективной.

Теперь Викерс настаивал на том, что его генеральный план, точно устанавливавший, каким образом ЦРУ должно оказывать поддержку афганцам в течение следующих трех лет, был завершен. Если бы кто-нибудь другой выступил с подобным заявлением, Авракотос бы усомнился в его здравомыслии, но он научился не задавать вопросов Викерсу. Иногда Гасту казалось, что в этом молодом военном советнике есть нечто сверхчеловеческое. «Он мог выглядеть пугающе, когда начинал говорить на языке цифр», — вспоминает Гаст.

Авракотос помнит свое изумление, когда Викерс впервые объяснил ему свои выводы о количестве патронов, необходимых моджахедам для того, чтобы поддерживать свое оружие в боеспособном состоянии, учитывая не только боевые столкновения, но также учебные стрельбы, выстрелы в воздух и перепродажу боеприпасов на черном рынке. Майк Викерс понимал непредсказуемость событий на войне, но везде, где только возможно, старался применять научный подход и пользоваться количественным и качественным анализом. Тыловое обеспечение, линии снабжения, медицинская помощь — все это жизненно необходимо для войны, но становится особенно трудным при ведении тайной войны. Во всех своих расчетах Викерсу приходилось учитывать сложные маневры со швейцарскими банковскими счетами, теневыми посредниками, фальшивыми корпорациями, контрактами, юристами, замаскированными судами, караванами грузовиков, верблюдов, мулов и ослов, военными складами, текущими данными спутникового слежения и секретными выплатами семьям моджахедов.

Почти вся эта работа проходила в скучных бесцветных кабинетах, затерянных среди мирных лесов Лэнгли, штат Виргиния. Но Майк Викерс представлял себе не такую работу, когда подписывал контракт с ЦРУ; тогда он хотел стать современным полковником Лоуренсом. Прежде всего, Викерс был человеком современных решений и новых технологий, и он быстро пришел к выводу, что если бы Лоуренс воевал вместе с моджахедами, он не добился бы таких успехов, как в свое время.

«Ковбои» из военного отдела ЦРУ регулярно поднимались к Викерсу и убеждали его и Гаста в необходимости проведения американских спецопераций в Афганистане. В своих мечтах Викерс отправлялся в Паншерскую долину и становился советником Масуда — афганского полевого командира, которым он больше всего восхищался. Оба родились в один года, и его заветным желанием было исчезнуть в горах вместе с «Паншерским Львом» для охоты на общего врага. Впрочем, Викерс понимал, что американцам нет смысла руководить отдельными операциями в Афганистане. Моджахеды, иногда с помощью советников из пакистанской разведки, сами занимались такой работой. Главная творческая задача, стоявшая перед ЦРУ в афганской войне, заключалась в том, чтобы превратить этих людей в технологически оснащенных воинов конца XX века.

Требовалось незаурядное воображение, чтобы представить себе ту армию, которую формировал Викерс. Майк глубоко изучил историю партизанской войны. Теперь он изобрел новый прототип, который по праву мог считать произведением военного искусства. Викерс был одним из тех редких людей, которые обладают стратегическим видением, и в феврале 1986 года он смог заглянуть в будущее, увидеть судьбу своего творения и объявить о полном успехе.

В начале 1986 года Викерс осознал, что он забирает на свои нужды 57% общего бюджета Оперативного управления. Он уже привык к тому, что управляет самой большой полувоенной кампанией в истории ЦРУ, но недавнее происшествие убедило его в том, что официально он ничем не управляет. В ЦРУ работало двадцать тысяч человек. Это была бюрократическая структура со своими правилами и распределением властных полномочий, и с официальной точки зрения он был одним из самых младших оперативных сотрудников в этой структуре. Гаст мог пользоваться его талантом для работы, эквивалентной обязанностям командующего армией на войне, но по списочному составу его звание соответствовало капитану или майору. Как известно, любому капитану и майору не стоит и мечтать о полномочиях генерала Шварцкопфа.

Предыдущей осенью Гаст и Берт Данн обратились с просьбой о повышении для Викерса. Члены коллегии, рассматривавшей карьерные вопросы, согласились лишь после того, как Данн пригрозил обратиться непосредственно к Клэру Джорджу в случае их отказа. Но один из старших сотрудников ЦРУ сказал Викерсу, что если ему повезет, то лишь через десять или пятнадцать лет он может рассчитывать на такую же почетную работу с широким кругом ответственности. По его словам, афганская операция, скорее всего, была венцом карьеры Викерса.

Теперь Викерс начинал понимать, какой странный поворот судьбы вознес его на прежде немыслимую высоту. Ему не удалось бы ничего добиться без Гаста, но свобода действий для Авракотоса исходила от Берта Данна, который готовился оставить свой пост и стать помощником Клэра Джорджа, занимавшего должность заместителя директора по оперативным вопросам. По идее, это должно было укрепить позицию Гаста, если бы не одно обстоятельство. Главным претендентом на старую должность Данна был Том Твиттен, и если бы это назначение состоялось, то Авракотосу грозили крупные неприятности.

С формальной точки зрения, Том Твиттен, заместитель заведующего отделом Ближнего Востока, был боссом Авракотоса уже более двух лет. Но Гаст занимал странное и независимое положение: иногда он вел дела с Уилсоном, иногда с Биллом Кейси и всегда имел прямую связь с Данном. По своим причинам Гаст просто игнорировал Твиттена при любой возможности, а иногда насмехался над ним без всякой причины.

Отчасти это объяснялось личной антипатией. В разговорах со своими сотрудниками Гаст обычно называл Твиттена «мистер Роджерс», и это прозвище прижилось. Любой профессиональный разведчик должен иметь собственную сеть осведомителей, а поскольку Твиттен был профессионалом, он быстро узнал о том, как его называют.

В начале своего знакомства Авракотос установил эмоциональный контакт с Уилсоном, грубо подшучивая над Томом Твиттеном. Опять-таки по личной причине Гаст обычно не отвечал сразу на звонки Твиттена и подходил к телефону лишь через одну-две минуты. Его секретарша сгорала от смущения, удерживая Твиттена на линии, пока Гаст читал свою почту. Лишь после этого он брал трубку и здоровался тоном человека, у которого есть гораздо более важные и насущные дела, чем разговор с Томом Твиттеном.

Все это не имело бы большого значения, если бы не один неприятный инцидент, который произошел за месяц до описываемых событий. Оливер Норт ворвался в Агентство и потребовал доступа к швейцарскому банковскому счету для перевода денег в одной из сделок с Ираном по схеме «оружие в обмен на заложников». Твигген собирался удовлетворить требование этого высокопоставленного эмиссара из Белого Дома, но Гаст отказался.

На этот раз Авракотосом двигало не мальчишеское желание насолить заместителю начальника отдела. Он считал требование Норта опасным, и для него отказ был делом принципа. До сих пор никто не беспокоил Агентство по поводу афганской операции. Никто не требовал такого же строгого соответствия правилам, как для операции в Центральной Америке, и Гаст хорошо знал, что его программа не выдержит пристрастного расследования. Достаточно было одного скандала, чтобы загубить все дело.

Заместитель начальника отдела просил его объединить средства для сделки с Ираном с саудовским счетом, который для Гаста был священной коровой. Саудовцы регулярно выделяли ЦРУ целое состояние, не требуя ничего взамен. Эти деньги имели дополнительную ценность, так как за них не приходилось отчитываться, в отличие от средств, выделяемых по линии Конгресса.

Гаст был твердо убежден: ничто не должно ставить под угрозу эту связь с саудовцами. Когда король Саудовской Аравии на месяц послал в Лэнгли своего сына, Авракотос приложил все силы, чтобы с молодым принцем обращались как с настоящим монархом. Он даже проконсультировался с Джорджем Кейвом, лучшим экспертом Агентства по Саудовской Аравии и Ирану, который сообщил ему, что из-за мусульманского запрета на ростовщичество Агентство, вероятно, не должно размещать деньги на процентном счете. Гаст предоставил выбор саудовцам, которые поблагодарили Агентство за уважение к их религии и выбрали беспроцентный счет.

С точки зрения Гаста, Твиттен так сильно хотел ублажить Оливера Норта и Белый Дом, что был готов поставить под угрозу связь с саудовцами. Авракотос не мог ему этого позволить. Твиттен позвонил по секретной линии и спросил у него номер банковского счета.

— Зачем? — спросил Авракотос. — Вам не нужно его знать.

— У меня есть на это право. Позвоните Клэру.

— К черту — пусть Клэр сам позвонит мне.

Вскоре после этого разговора Хилли-Билли, финансист из группы Гаста, сообщил, что на него оказывали давление, чтобы он назвал номер счета. «Направляйте все звонки ко мне», — приказал Гаст. Когда Твиттен снова позвонил и сослался на распоряжение Совета по национальной безопасности, Авракотос ответил: «Пусть Кейси лично прикажет мне это сделать». По словам Гаста, он также сказал Твиттену: «Если вы дальше будете продолжать в таком духе, то отправитесь в тюрьму». В конце концов Твиттен смог заставить главу финансового отдела дать ему номер счета[58].

Еще более тревожным для Гаста было известие об отставке Джона Макмэхона в феврале 1986 года. Макмэхон был одним из самых высокопоставленных покровителей Авракотоса. Он долго взывал к осторожности и настаивал на маскировке участия США в афганской войне, но потом поставил свою подпись под стратегической программой Викерса и впоследствии поддерживал каждый новый виток эскалации военных действий в Афганистане. Все сотрудники Оперативного управления, включая Авракотоса, выстроились в ряд, чтобы пожать руку ветерану с тридцатилетним стажем и попрощаться с ним.

Эд Гиновиц, назначивший Гаста на его нынешнюю должность, когда Клэра Джорджа не было в городе, и поддерживавший его все эти годы, тоже готовился к отставке. Казалось, что-то нехорошее творится и с самим Биллом Кейси. Ходили слухи о его недугах и о новом парламентском расследовании.

Викерс мог остаться на своей нынешней работе — во всяком случае, до тех пор, пока Гаст возглавлял афганскую программу. С другой стороны, Берт Данн предлагал ему работу на любом зарубежном направлении при условии, что он останется у Авракотоса еще на один год. Но все это казалось ничтожным по сравнению с тем, к чему он привык.

Встреча с членами коллегии ЦРУ по карьерным вопросам подтвердила опасения Викерса. Авракотос и Данн могли добиться для него повышения до ранга GS-12 из-за особого характера его работы, но пройдет не менее пяти лет, прежде чем он сможет рассчитывать на GS-13. Викерсу сообщили, что ему придется совершить две зарубежные командировки по два года каждая, прежде чем он сможет ожидать перевода на следующий уровень.

Майк снова и снова обдумывал свое положение, и каждый раз, когда он представлял свою дальнейшую карьеру в ЦРУ без Гаста, Берта и афганской программы, она казалась ему тусклой и безрадостной. Все могло бы обернуться иначе, если бы Викерс чувствовал, что Гаст действительно нуждается в нем. Если бы он поверил, что ему предстоит много новой работы, то, возможно, предпочел бы остаться. Но сейчас все его расчеты и планы были завершены. Он составил подробный план афганской программы на следующие три года, и любой компетентный сотрудник мог справиться с этой работой.

Впоследствии Гасту пришлось признать, что его младший товарищ был прав. Из-за огромных средств, уже ассигнованных на будущие закупки и поставки вооружений, никто не мог изменить план, который Викерс привел в движение. Не имело значения, каким влиянием мог пользоваться начальник оперативного пункта в Исламабаде или какое отдельное мнение мог иметь любой из высокопоставленных чиновников в штаб-квартире ЦРУ. Они должны были осуществлять поставки оружия и боеприпасов или же вернуть деньги в Казначейство. Теперь практически любой человек мог руководить программой Викерса, так как он проложил курс на следующие три года и расписал все поставки товаров и вооружений в зону боевых действий.

Авракотос не сомневался в заявлении Викерса, что чаша весов уже склонилась на другую сторону. Безошибочные признаки свидетельствовали о том, что в советской броне появились трещины. Афганцы распробовали вкус крови и вскоре должны были получить самое лучшее и современное оружие. С точки зрения военного стратега программа двигалась на автопилоте и не нуждалась в дальнейшей корректировке.

Церемония прощания была скромной. Берт в течение десяти минут перечислил достижения Викерса и поздравил его с успехом. Гаст пригласил его на ужин и предложил тост в его честь. После этого Майк уволился из Агентства и поступил в Уортонскую школу бизнеса. Он имел большие планы на будущее и предполагал когда-нибудь вернуться к работе в сфере национальной безопасности. Но теперь он собирался овладеть основами делового администрирования.

В возрасте тридцати двух лет Майк Викерс покинул Лэнгли без каких-либо фанфар и широкого признания. Главные ворота Лэнгли закрылись за ним, но он оставил после себя богатое наследство. Мощная исламская армия для самого великого джихада современности была создана благодаря его стратегическому видению. Уже тогда непобедимая Советская армия пребывала в растерянности и не знала, что ей делать с моджахедами, которые когда-то представляли собой неорганизованную массу свирепых воинов, но теперь научились действовать слаженно и наносить разящие удары. Викерс сказал Гасту, что их усилия проявятся в полной мере не ранее 1987 года, но жребий был брошен. Они выиграли первую битву, и окончательная победа оставалась лишь делом времени.

Схватка между инженером Джафаром и тремя советскими вертолетами завершилась в следующие несколько секунд. Первый выстрел из «Стингера» выдал его расположение, и теперь боевые машины приближались, чтобы раз и навсегда покончить с ним. Но, по словам Джорджа Патгена, «на войне сражаются оружием, но побеждают всегда люди». Джафар схватил второй «Стингер» и, воззвав к своему богу, снова нажал на спусковой крючок.

Вертолет внезапно превратился в сломанную игрушку, падающую с неба. В стороне от Джафара прозвучал второй и третий призыв к Аллаху, и теперь уже три Ми-24 разваливались на части у них на глазах. Бог действительно явил свое величие.

Это был поворотный момент. «Стингеры» действовали, и афганцы вскоре продемонстрировали невероятное мастерство в применении этого оружия. По оценкам ЦРУ, семь из каждых десяти выстрелов попадали в цель. Каждый истребитель МиГ стоил в среднем 20 миллионов долларов по сравнению с 60000—70000 долларов за каждый «Стингер». Такая окупаемость вложений в духе холодной войны не могла не радовать ЦРУ. Но на самом деле эффект «Стингеров» значительно превосходил количество сбитых самолетов и вертолетов.

Теперь советские пилоты всерьез беспокоились о том, что они могут оказаться в зоне поражения «Стингера». В качестве защитной меры они стали регулярно отстреливать осветительные патроны; это был единственный способ сбить с цели боеголовку с системой теплонаведения, которая ориентировалась на их выхлопной след. «Мы хотели, чтобы они стали беречь свои задницы», — сказал Уилсон. Именно это происходило, когда советские пилоты совершали сложные маневры, чтобы американская боеголовка не ударила прямо в сопло их когда-то неуязвимого штурмового вертолета.

Моджахеды с торжеством наблюдали за воздушной акробатикой, ежедневно устраиваемой на авиабазе в Баграме. Пилоты заходили на посадку высоко, а затем начинали резкий спуск по спирали, виляя из стороны в сторону, чтобы сбить прицел на мишень. Но самым важным достижением для афганцев стала перемена в характере ежедневных боевых вылетов Ми-24.

Русский журналист и писатель Александр Проханов, который был близко знаком с членами советского генерального штаба и с самого начала освещал события афганской войны, так описал поведение пилотов Ми-24 до и после появления «Стингера»: «Раньше они были царями Афгана, и все считали за честь приветствовать их. Но после появления «Стингеров» они стали летать очень высоко, чтобы оставаться за пределами поражения. Там от них было мало толку, и пехотинцы стали называть пилотов “космонавтами”».

В 1987 году моджахеды ежедневно сбивали по меньшей мере один вертолет или самолет советского производства. Теперь, когда Ми-24 уже не летали низко, чтобы расстреливать караваны мулов и верблюдов, повстанцы получали гораздо больше оружия и боеприпасов.

Все это произошло не сразу. Понадобилось время, чтобы обучить бойцов, и в любом случае количество «Стингеров» было ограниченным для страны размером с штат Техас. Но команды охотников стали выдвигаться ко всем главным авиабазам, и русские не знали, когда будет нанесен следующий удар. Верден доложил в Лэнгли о чудесных переменах, происходивших с моджахедами. Теперь они имели психологическое преимущество и их боевой дух был высок как никогда. Применение «Стингеров» резко изменило расклад сил при нападении на советские военные конвои. Теперь моджахеды уже не прятались от советских штурмовых вертолетов, а фактически выманивали их на себя. Они не только подкрадывались к взлетно-посадочным полосам, но иногда атаковали гарнизоны с единственной целью привлечь советский вертолет и сбить его.

«“Стингер” стал их амулетом джу-джу, медальоном святого Христофора и так далее, — объясняет Верден. — Раньше эти ребята ждали, когда они смогут принести себя в жертву, теперь они ходили открыто и умышленно нарывались на неприятности».

После того как Джафар и его соратники успешно отстрелялись из «Стингеров» под Джелалабадом 26 сентября, они тщательно упаковали использованные цилиндры, навьючили их на мулов и лишь потом направились к горному укрытию. У них имелась причина для спешки, но правила отчетности для этого оружия были очень строгими: они могли получить новый «волшебный снаряд», только сдав уже потраченный. Кроме того, Джафар имел особые виды на зарядное устройство для «Стингера», сбившего первый штурмовой вертолет. Его нужно было подарить особому другу

После того как весть об успехе Джафара достигла Исламабада, Верден воздержался от торжеств до следующего утра, когда спутник ЦРУ на рассвете прошел над Гиндукушем и сфотографировал остатки сбитых машин в конце взлетно-посадочной полосы под Джелалабадом. Несколько минут спустя в кабинете Чарли Уилсона раздался звонок от Авракотоса.

В течение трех лет Чарли Уилсон каждый день ложился спать с предчувствием, что его может разбудить грохот вертолетных пулеметов и крики гибнущих людей. Этот кошмар был его неизменным спутником, одновременно ужасавшим его и придававшим ему дополнительную энергию. Но после звонка из Лэнгли кошмары прекратились. После того как штурмовые вертолеты перестали кружить над афганскими деревнями, а их пилоты превратились в «космонавтов», Чарли мог спать спокойно.