Последние часы на берегу Херсонеса

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Последние часы на берегу Херсонеса

Так войска пережили последние дни и часы. В истории 98-й дивизии об этом повествуется следующим образом[59]:

«Мало кто вернулся назад из защитников позиций на Херсонесе, с этого мыса полукруглой формы, расположенного западнее Севастополя, который они удерживали с 9 мая. Войска были отведены с этих позиций, переформированы и снова отправлены обратно. Собственно позиции для всех, кто находился на передовой, представляли собой немалый сюрприз. Они были прекрасно оборудованы, имели разветвленную систему траншей, бетонированные жилые, складские помещения и арсеналы, в которых до сих пор в изобилии хранилось снаряжение и продовольствие. Однако боеприпасов оставалось совсем немного. Те же, что имелись на месте разгрузки судов в подковообразном глубоком заливе северного побережья, надо было еще доставить на причалы в Камышовой бухте.

Для скученных на очень узком пространстве многих тысячах защитников Крыма начинался заключительный акт всей драмы. Сцена, на которой им предстояло разыграть это действо, западная оконечность мыса Херсонес, прекрасно просматривалась с потерянной германскими войсками Сапун-горы и лежала перед врагом как на ладони.

 К вечеру этого черного «дня бегства» стал известен приказ Гитлера о том, что теперь Крым должен быть оставлен нашими войсками. То, что уже три недели тому назад подсказывал здравый смысл, что диктовалось бы чувством ответственности, звучало теперь просто как насмешка и издевательство. И вызывало прежде всего только сомнения, горечь и гнев. Если теперь Крым должен быть оставлен, то это с тем же успехом можно было сделать двумя неделями раньше, и тогда бы тысячи солдат остались в живых, а не принесли бы свою жизнь в жертву упрямству одного человека.

Ночь на 10 мая была посвящена подготовке к оборонительным боям грядущего дня. Прежде всего надо было подготовить рубежи обороны для «боевых групп», на которых еще царил невообразимый хаос. Когда забрезжил рассвет, батальоны и роты, в избытке имевшие тяжелое вооружение, хотя и при недостатке боеприпасов, уже поджидали врага: 289-й гренадерский полк слева, 290-й гренадерский полк справа.

Все, кто сейчас стоял на этом последнем рубеже обороны в Крыму — обозники, водители, штабисты, повара, — не были бойцами в полном смысле этого слова, то есть теми обученными и закаленными в боях пехотинцами, какими они должны были бы быть. Но все они в полной мере обладали мужеством и самообладанием и вплоть до последнего дня обороны 98-й дивизии на ныне утерянных позициях дисциплинированно выполняли свой долг, не обращая никакого внимания на явственно различимые признаки грядущего коллапса. Именно поэтому все они в тот день, 10 мая, отбивали бесчисленные атаки врага. И каждый из них ждал скорой эвакуации.

В течение дня войскам был оглашен новый приказ фюрера. В нем говорилось, что все германские и румынские военно-морские силы Черного моря вышли для их эвакуации и что наступающей ночью Севастополь будет оставлен. Вся возможная поддержка с воздуха будет оказана, во вторую половину этого дня 10 мая в бой включатся все эскадрильи дальней истребительной авиации. Если бы только это было правдой!

Дальняя истребительная авиация на помощь не пришла. На всем Восточном фронте ее просто-напросто не существовало. А суда! Они имелись, но...

Потери среди надеющихся на эвакуацию солдат в течение этого дня росли с ужасающей быстротой, прежде всего в районе причалов. Здесь скопились не сражающиеся и изготовившиеся для посадки на суда части, а также многочисленные раненые, на которых сыпались бомбы и огонь бортового оружия постоянно сменяющих друг друга русских штурмовиков. После захода солнца 10 мая каждый солдат ждал приказа об отходе. Он не поступал. Обещанных флотом судов для эвакуации не было. Не оставалось ничего другого, как перенести приказ об отходе еще на 24 часа.

Еще сутки оборонительного сражения! В нашем положении! Когда стремительно убывают боеприпасы, когда нечего противопоставить мощной артиллерии и авиации противника!

Русские продолжали наступать при сильной поддержке артиллерии и танков. Однако все их попытки прорвать передовую линию обороны были отбиты германскими солдатами, сражавшимися за свою жизнь и свободу. Войска, как сражавшиеся на передовой, так и скопившиеся у причалов, несли тяжелые потери. К этому времени последний командующий войсками в Крыму уже покинул мыс Херсонес и уходил с пароходом в Констанцу. Он исполнял приказ фюрера.

В 20.00 противник, после мощнейшего огневого удара по линии обороны и причалам, снова пошел в атаку. И снова эта очередная атака была успешно отбита. Затем, наконец, стал приближаться тот всеми напряженно ожидавшийся час погрузки на суда, которые должны были унести нас к свободе. В ночь с 11 на 12 мая нам был обещан необходимый для эвакуации морской тоннаж. В 23.00 на всех участках обороны начался отход. Скрытым маршем между горящих грузовиков и раненых лошадей, под звуки рвущихся в пламени боеприпасов, все ближе и ближе к морю, уходившие отдельными группами солдаты наконец-то достигли причалов. Отход не только основной массы войск, но также и арьергарда почти не был замечен противником. Теперь должны были подойти суда.

Отведенный нашей дивизии причал находился в 30-40 метрах ниже западного обрывистого берега, который сначала круто снижался, а затем переходил в насыпь из скальных обломков и мелкого щебня. Ближе к берегу в море не было никаких скал, суда с соответствующей осадкой могли подойти почти вплотную.

Целых два часа прошли в напряженном ожидании и полном бездействии. Ничего не происходило. За эти два часа большая часть собравшихся здесь солдат могла бы уже быть погружена на суда. Но судов не было. Среди последних военнослужащих 282-го полка посадки ожидал и капитан Вокентанц. Он рассказывает: «Место нашей погрузки было обрывистым, словно срезанным ножом. Внизу, метрах в двадцати или тридцати, плескалось море. Для спуска имелась лестница шириной 2-3 метра, закрепленная на скалах. Внезапно стало светло как днем — в небе зажглись осветительные бомбы, сброшенные вражескими самолетами. Перед причалом стояли солдаты. Снаряжение, оружие и личные вещи были складированы без всякого порядка кучами рядом с ними. Упали первые вражеские бомбы. Никаких укрытий не было предусмотрено, скрыться от осколков было невозможно. Инстинкт самосохранения за долю секунды смел всякий порядок. Под гром рвущихся бомб охваченные отчаянием люди бросились к скальному обрыву, карабкались наверх, цепляясь за лестницу, висли друг на друге, срывались и падали вниз на мертвых, раненых и на выброшенные морем камни. А со стороны моря на побережье заходили все новые и новые волны вражеских штурмовиков, расстреливавших из всего бортового оружия клубки человеческих тел».

Лейтенант Клотц пишет: «Мы лежали на небольшом мысу. Бомбы падали в море. Рядом с нами лежали артиллеристы и разведчики, которые ждали погрузки много дольше нас. В морской дали вдруг вспыхнуло пламенем какое-то судно. Вскоре оно уже все было объято огнем. Что там происходит?! Судов для нас по-прежнему нет. Нас просто-напросто забыли, как груду ненужного хлама. Море совершенно спокойно. Проходит еще полчаса, начинает темнеть. Море по-прежнему пусто! Где же обещанные суда, где эскадрильи германских самолетов? Некоторые, охваченные отчаянием, пытаются пуститься вплавь в море, чтобы избежать неминуемого плена. Разрывы вражеских снарядов кладут конец этим попыткам».

Теперь стало ясно, что сюда, где ждут эвакуации бойцы 98-й дивизии, суда так и не подойдут. Правда, в других местах можно еще погрузиться на суда, которые вскоре должны выйти в море. Но они совершенно недостижимы. Как позднее станет известно, транспортные суда военно-морских сил достаточной вместимости стояли в этот момент на рейде Севастополя. Однако сильный огонь врага нарушил всю деятельность морского командования. Поэтому на большей части причалов не имелось никаких переправочных средств, так что готовые к погрузке части простояли в напрасном ожидании.

Подполковник Лау, начальник оперативного отдела штаба дивизии, отказался занять место на отходящем последнем катере, загруженном до предела, поскольку еще не все сотрудники его штаба были отправлены на суда. Он повел остававшихся на берегу 50 человек к другому причалу, где стоял готовый к отходу катер обеспечения безопасности полетов. Благодаря энергий подполковника ему удалось посадить на катер пятнадцать своих людей. С остальными подполковник Лау остался на берегу. После этого он пропал без вести.

Под крутым обрывом ждала эвакуации небольшая группа солдат — все, что осталось от 198-го пехотного батальона. К ним подошел морской паром и стал принимать солдат. Командовал погрузкой капитан доктор Мауль, командир пехотинцев. Кому-то надо было прикрыть отход. Со словами «Я и не подумаю бросить своих людей на произвол судьбы!» капитан скрылся в темноте. По приказу моряка, управлявшего паромом, он после краткого ожидания отчалил от берега. Капитан доктор Мауль пропал без вести, как и многие, многие другие...

Когда темноту ночи сменили первые проблески рассвета, в небе снова появились русские самолеты. Заработала и вражеская артиллерия. «Сталинские органы» дали несколько залпов по водной глади, ставя заградительный огонь.

Полностью рассвело, наступило утро 12 мая. Русские танки двинулись вперед широким фронтом, ведя непрерывный огонь. Закричали раненые. Кто-то из солдат остался на месте, словно отрешившись от всего происходящего, кто-то бросился навстречу вражескому огню. Какой-то офицер произнес: «Ясно, что никакие суда не придут! Нас просто-напросто списали, предали. Все бессмысленно. Остается только одно — сдаваться».

Вальтер Винклер описывает последние часы 50-й пехотной дивизии[60]:

«К вечеру 9 мая стало известно, что Гитлер наконец-то отдал приказ об отходе из Крыма. Всем было совершенно ясно, что этот приказ отдан слишком поздно. Эвакуация на судах теперь могла быть осуществлена только непосредственно из зоны боевых действий под огнем врага. Атака русских силой до дивизии была отбита по всему фронту на Херсонесе со значительными потерями. Из Констанцы пришло судно с выписанными из госпиталей солдатами, которые были тут же отправлены на передовую.

Это придало войскам новые силы и уверенность. Назначенное в ночь на 11 мая начало эвакуации из-за волнения моря было перенесено. В течение наступившего дня германский фронт оставался на месте. С позиций на Херсонесе из состава XXXXIX корпуса была отведена одна дивизия. Противник этого перемещения не заметил, поскольку его внимание отвлекли две боевые группы, пошедшие в атаку на его позиции. Теперь на позициях на Херсонесе оставалась только примерно одна треть личного состава. Отошедшие подразделения в сопровождении офицера-уполномоченного по эвакуации были препровождены к местам погрузки в бухты Круглая и Омега, откуда они на десантных баржах были переправлены на транспортные суда, стоявшие на якорях на рейде. Погрузка первых боевых частей прошла без каких бы то ни было осложнений.

Незадолго до полуночи майор Тешнер, командовавший арьергардом на правом фланге херсонесских позиций, получил сообщение, что в бухте Омега раненые и тыловики уже много часов ожидают погрузки, находясь на десантных баржах. Его предложение о переносе отхода с позиций на 24 часа для проведения посадки на суда в лучших условиях командованием дивизии было отвергнуто. Это означало, что следует еще ожидать подхода судов. После полуночи майор Тешнер со своими людьми отошел с позиции, покинул передовую и арьергард правого фланга. Подразделение Тешнера заняло отсечную позицию на подходе к бухтам, в которых должна была осуществляться посадка на суда, чтобы не дать врагу помешать этому процессу. Но на места погрузки он смотрел теперь без всякой надежды. Там стояли только несколько десантных барж, на которых можно было перевезти лишь несколько сотен солдат. Напротив них на берегу стонали раненые, толпились тыловики и обозные части. Он видел, что и у соседей справа (336-й пехотной дивизии) дела обстоят не лучше. Лишь 121-й полк 50-й дивизии переправлялся более или менее планомерно, хотя и там на берегу множество солдат ожидали своей очереди на погрузку. Около 2.00 к причалу снова подошла баржа. Очередная партия солдат заняла на ней места, и баржа спокойно отчалила, хотя стало известно, что это ее последний рейс. Он и в самом деле стал ее последним рейсом.

 Ближе к рассвету 12 мая, когда больше ни одно транспортное судно у причалов не появилось, майор Тешнер со своими людьми занял позицию в форме полумесяца, защищающую бухты погрузки. Он надеялся, что, возможно, будущей ночью сюда еще подойдут суда для эвакуации. Он попытался также договориться с соседями справа, чтобы они подтянулись к его позициям и расширили оборонительный заслон далее к югу. Однако у соседей осталось совсем немного боеспособных солдат, которые располагали только легким стрелковым оружием. Когда русские с рассветом после сокрушительного огневого налета пошли в атаку на заслон, то удержать там линию обороны не удалось, и майор со своими людьми смог пробиться южнее и добраться до бухты Омега. Находившиеся там румыны сдались в плен русским. Продвинувшись еще южнее, немцы узнали, что там уже формируются большие группы из военнопленных.

Красноармейцы снова пошли в атаку на группу Тешнера. Положение становилось явно безвыходным. В 12.00 Тешнер отдал приказ прекратить сопротивление. Печальная участь германских частей, которые уже было невозможно эвакуировать, начала сбываться...»

Донесение военнослужащего 1-й батареи 86-го дивизиона легких зениток:

«Несколько дней тому назад еще можно было сказать — под Севастополем. Теперь же остался только мыс Херсонес, мыс Тысячи Проклятий. Мы не знали, что пришел наш последний день, но мы все это чувствовали. Не переставая била вражеская артиллерия, ведя огонь по крошечному, еще остающемуся у нас пространству, без перерыва падали бомбы.

На прибрежных обрывах тысячами сидели солдаты частей, которых уже не существовало, ожидая эвакуации. В каждой скальной нише, за каждым камнем укрывался человек. Русские штурмовики с интервалом в полчаса обрушивали свой смертоносный груз на свои беззащитные жертвы. Потерявшие всякую надежду солдаты еще сдерживали врага, но грядущая ночь обещала быть последней. Кое-где у побережья находились плавсредства — два понтона, за ними платформа, катер. Они ждали сумерек, поскольку весь день почти без перерыва налетали русские штурмовики Ил-2 и большие бомбардировщики. Еще прошлой ночью они выходили на акваторию бухты, но ни одно судно не вошло с моря в бухту, чтобы принять на борт человеческий груз, так что им пришлось вернуться к берегу. Большей частью солдаты, которые сделали эту попытку, были зенитчиками. Их орудия были уничтожены, боеприпасы израсходованы, по плану они уже несколько дней тому назад должны были быть эвакуированы.

В течение дня 11 мая командир 1-й батареи, который совершенно случайно разыскал эти плавсредства, собрал своих разбредшихся солдат. Все подразделение три дня тому назад снялось с передовой и получило приказ на эвакуацию.

Когда стемнело, началась погрузка. На понтон были переброшены две сходни. По ним торопливыми шагами шли солдаты — большей частью зенитчики, но и много из других родов войск. Смертельно усталые, голодные, оборванные, но снова с надеждой во взгляде. По мере наполнения понтона на нем становилось все теснее и теснее. У одной сходни стоял капитан, у другой — его адъютант, оба с пистолетами в руках. Ни единая черта на лицах этих двух офицеров не выдавала их истинных чувств. Если еще возможно спасти какое-то число солдат, то им, офицерам, надо быть твердыми и безжалостными. Перегрузка парома чревата гибелью всех.

Затем понтон медленно подошел к официально объявленному месту погрузки и принял там еще несколько дюжин раненых. Когда они поднялись на борт, капитан быстро собрал рядом с причалом личное оружие погибших при последнем воздушном налете и раздал его тем солдатам, у кого оружия не было, со словами: «У солдата должно быть по крайней мере свое личное оружие». Собрав стопку разбросанных повсюду одеял, он бросил их солдатам на пароме, сказав: «Это вам тоже еще может понадобиться».

Последнее плавсредство отошло от мыса Херсонес. Оно никогда не вернулось обратно. В понтоне уже была течь, да и те три противолодочных катера-охотника, до которых мы хотели добраться, оставались единственными и последними кораблями. Понтон мог служить только переправочным средством, добраться на нем до Румынии в любом случае было невозможно. Весь его экипаж состоял из трех матросов, которые тоже поднялись с солдатами.

Неожиданно из темноты выдвинулся корпус куда более крупного судна, похоже, морского парома, который принял к себе наших раненых. Их товарищи заботливо помогли им подняться на это судно. Добрался ли он потом до Румынии, мы так и не узнали. Наш же понтон продолжил свой путь в ночь. Трое матросов — вся его команда — напряженно всматривались в темноту. Вдруг — короткие вспышки ратьера[61], и снова, и вот уже моряки ведут между собой двусторонний разговор. Из темноты вдоль борта выплывает силуэт морского охотника. «Поднимайтесь на борт!» И через некоторое время: «Стоп, хватит, идите к другому катеру». И снова темный силуэт, и снова торопливое карабканье через релинги[62]. И третий силуэт. Но вот уже все оставшиеся перебрались на него. Лишь тогда матросы покинули свое плавсредство, которое исчезло в ночи, медленно погружаясь в воду.

 Все три морских охотника были небольшими катерами с минимумом экипажа. Под палубой устроиться никому из спасшихся не удалось, настолько там было все забито механизмами. Мы все плотно сбились в одну толпу, стоя на узкой палубе. Надо отдать должное — у матросов охотника хватило юмора, чтобы подначивать нас тем, что они еле могли передвигаться по своему катеру. Однако в случае атаки с воздуха или с моря положение стало бы критическим, так как действовать катерным оружием экипаж бы не смог. Матросы поделились с нами своими скудными пайками, и тогда мы ощутили себя в безопасности на этих элегантных и быстрых корабликах. Но когда мы вспоминали оставшихся на берегу боевых товарищей, к радости спасения примешивалась горечь утрат.

Так мы шли ночь, день и снова ночь. Но вот наконец на горизонте стали различимы очертания берега, а потом и вход в гавань. Мы были в Констанце. Краткое «Спасибо, земляки!», и силуэты катеров снова скрываются в темноте неосвещенной гавани, а мы еще не можем поверить в свое спасение. Через двенадцать часов после отхода из Севастополя сражение на Херсонесе подошло к концу...»

Так завершился заключительный акт всей трагедии.

В течение более чем полугода 17-я армия выполняла совершенно бессмысленный приказ, удерживая Крым. Теперь его последние защитники были брошены на произвол судьбы. Ни один корабль не пришел для их эвакуации. Когда утром 12 мая над Крымом взошло солнце, ровная гладь Черного моря была совершенно пустынна.

Поскольку дальнейшее сопротивление было абсолютно бессмысленно, около 8.00 в районе севернее причалов сложила оружие вся масса еще остающихся здесь войск, в том числе и командир 73-й пехотной дивизии генерал-майор Бёме.

Артиллерия вела огонь по участку шириной менее 25 метров между скальным обрывом и морем, по причалам на западном побережье, где пытались найти укрытие за каменными блоками или в углублениях скал еще тысячи солдат, теснившихся на этом берегу. Потом на их последнее прибежище двинулись русские танки. Всякое сопротивление и тут было явно бессмысленным, поэтому генерал Грюнер, командир 111-й пехотной дивизии, пошел навстречу одному из Т-34, чтобы сообщить о капитуляции, но огнем из танка был смертельно ранен. Дальше все было так, как часто бывает у русских, — офицеры и увешанные орденами и медалями солдаты принялись рыскать в плотной массе сбившихся в кучу пленных, послышались выстрелы и крики. Еще остававшиеся среди пленных состоявшие на германской службе русские хиви («добровольные помощники») были тут же расстреляны у высокого скального обрыва.

Затем под солнцем, заливавшим этим весенним утром все окрестности своими ласковыми теплыми лучами, остатки 17-й армии, еще более 15 тысяч немцев и румын, были выстроены в длинные колонны, которые под объективами камер советских кинооператоров двинулись в плен, из которого мало кто из них вернулся (на мысе Херсонес было взято в плен 21 тысяча вражеских солдат. Процент вернувшихся из плена немецких военнопленных составил 85,1%. — Ред.).

Однако отдельные группы солдат не сдавались и все еще продолжали сражаться. Воздушная разведка сообщила, что в 15.00 группы отдельных военнослужащих продолжали обороняться в отчаянной надежде на эвакуацию. Израсходовав все боеприпасы, они складывали оружие или погибали.

Существовали еще солдаты, которые предпочитали рискнуть всем, но не отправиться в русский плен. На маленьких суденышках и самодельных плотах они рискнули выйти в море в надежде, что смогут там встретить своих. Надежды эти оправдались, и в ночь с 12 на 13 мая еще 83 человека были приняты на борт германских торпедных катеров, которые прочесывали прибрежную акваторию. Они стали последними спасенными из солдат 17-й армии.

Всего за время начатой армией по своей инициативе эвакуации с 12 апреля из числа более 230 тысяч остававшихся в Крыму военнослужащих на германских и румынских судах было вывезено на румынскую территорию около 130 тысяч человек. Люфтваффе за это же время вывезли по воздуху еще 21 тысячу солдат, в основном раненых. Верховное главнокомандование сообщило о потере около 57 тысяч человек убитыми и пропавшими без вести (в том числе взятыми в плен). К этому надо добавить еще по крайней мере 20 тысяч человек, чья судьба осталась совершенно неизвестной, среди них значительное число утонувших. Обобщая, можно сказать, что борьба за Крым стоила жизни около 78 тысяч германских и румынских солдат. (Только на суше немцы и румыны потеряли 100 тысяч человек, в том числе 61 587 пленными, остальные убитыми. Кроме того, советские авиация и флот потопили много судов, где погибли десятки тысяч вражеских солдат. Потери советских войск в Крымской наступательной операции с 8 апреля по 12 мая 1944 года составили: 177 854 безвозвратные потери (убитые и пропавшие без вести) и 67 065 санитарные потери; 171 танк и САУ, 179 самолетов, 521 орудие и миномет. — Ред.)

Наряду с этими человеческими жертвами в Крыму было потеряно огромное количество военного имущества всякого рода. Из этого можно назвать только следующее: между 1 и 10 мая обороняющимся была доставлена еще 5261 тонна боеприпасов, которые либо не были поданы на боевые позиции, либо не могли быть использованы уже рассеянными воинскими частями. Лишь 720 тонн боеприпасов удалось вывезти обратно.

И снова в этих боях была уничтожена целая армия в составе двух армейских корпусов, причем вина за ее потерю лежит исключительно на Гитлере.