Накануне

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Накануне

Во время расследования событий, произошедших в Пёрл-Харборе 7 декабря 1941 г., начальник штаба армии генерал Маршалл заявил: «Я вполне ожидал масштабных диверсий и саботажа», в то же время он заявил, что атака корабельной авиации была пол

ной неожиданностью[773]. Однако о полной неожиданности говорить не приходится. В предыдущей главе мы наглядно показали, что именно эта угроза на протяжении всего 1940 г. вызывала наибольшие опасения у командования в Пёрл-Харборе.

Начиная с 1937 г. база на о. Оаху попадала в категорию «Д», которая означала, что район может стать объектом атаки основных сил противника в любое время. В соответствии с ней командование должно было «поддерживать готовность Оаху отразить атаки десантных, военно-морских и военно-воздушных сил, а также лиц, симпатизирующих противнику». Данное расписание не менялось вплоть до 1943 г. В августе 1941 г. Вашингтон вновь подтвердил, что категория «Д» распространяется на Гавайский военный округ[774].

Но непонятным образом, не отменяя категории «Д», в сентябре 1941 г. военное министерство пересмотрело приоритеты в обороне Гавайев. Новая директива называлась «Проект обороны Гавайев», наиболее вероятными в ней признавались следующие действия противника: 1) торпедные атаки и минные постановки с субмарин; 2) саботаж; 3) блокирование бухты коммерческим судном, минами, затоплением самолета или корабля; 4) воздушная атака самолетами корабельного базирования; 5) рейд надводных кораблей; 6) массированная комбинированная атака, в условиях отсутствия флота в базе[775]. Как видим, всего за месяц мнение военного министерства кардинально изменилось: если в августе воздушная угроза ставилась выше опасности диверсионных актов, то в сентябре саботаж занимал второе место, в то время как угроза с воздуха отодвигалась на четвертое.

Последствия нового распоряжения оказались катастрофическими. Впервые предупреждение о возможном нападении Японии на США поступило на Оаху 7 июля 1941. В тот момент вооруженные силы Страны восходящего солнца готовились обрушиться на Индокитай. Предупреждение военного министерства и категория «Д» обязывали Шорта привести округ в полную боевую готовность, что и было сделано. Система ПВО была развернута и укомплектована по боевому расписанию. Войска заняли оборонительные укрепления на побережье, артиллерия установлена на боевых позициях и замаскирована. Самолеты стояли с полными баками и боезапасом, разогретыми двигателями, готовые взмыть в воздух в любой момент. Усилилось дальнее авиационное патрулирование. Чтобы не раздувать скандал, не поднимать антивоенной истерии, все было представлено прессе как десятидневные учения». Кстати, их и не особо скрывали, зачем секретить свою готовность, пусть враг знает, что получит по зубам. Прошло несколько дней, волны улеглись, и в Вашингтоне успокоились. Боеготовность Гавайского военного округа была понижена, лишь круглосуточные караулы остались стоять на стратегических объектах[776].

16 октября адмирал Киммель получил от морского министерства предупреждение о «напряженных отношениях» с Японией. Документ прямо говорил о возможности вооруженного конфликта между двумя странами. Адмирал повысил боеготовность кораблей и наземных служб. И вновь пример непонятной конкуренции между армией и флотом. Военный министр Стимсон и начальник главного штаба армии генерал Маршалл считали, что флотские зря паникуют. Конечно, писали они в распоряжении, направленном Шорту, отношения двух стран остаются напряженными, но «никакого резкого изменения внешнеполитической линии Японии не предвидится»[777]. Короче, войны не будет. Шорт в итоге решил не осложнять себе жизнь и вообще ничего не сделал. Принятые еще в июле меры генерал счел более чем достаточными. В дальнейшем, вплоть до 27 ноября, военно-морское и армейское командование не получало никаких предупреждений о возможном начале войны. Учитывая то, что Шорт и Киммель не имели доступа к «Магии», они могли судить об отношениях между США и Японией только из прессы, которая считала, что «они не могут атаковать нас»[778].

В Вашингтоне в ноябре переговоры с японскими послами практически зашли в тупик. Еще в период разработки «модус вивенди» и его последующей редакции, переданной японцам, 24 ноября Рузвельт и Хэлл пришли к выводу, что на удачный исход переговоров надеяться не приходится. По приказу президента Старк и Маршалл приступили к разработке «военных предупреждений», ставших известными как «предупреждения 27 ноября». 27 ноября военное министерство направило документы командующим Гавайским военным округом генералу Шорту и Филиппинским военным округом генералу Макартуру.

Депеша, полученная Шортом, гласила: «Переговоры с Японией скорее всего будут прерваны по всем существенным вопросам с минимальными шансами на то, что Японское правительство может вернуться и предложить продолжить. Дальнейшие японские действия непредсказуемы, но враждебные акции возможны в любой момент. Если враждебных акций не избежать, повторяю, не избежать, Соединенные Штаты желают, чтобы Япония совершила акт агрессии первой. Данная политика не должна, повторяю, не должна, трактоваться как ограничение Вас действиями, которые могут ослабить Вашу оборону. Прежде чем начнутся враждебные действия Японии, Вам приказывается провести такие разведывательные и другие мероприятия, какие Вы сочтете необходимыми, но они должны проводиться так, повторяю, так, чтобы не встревожить гражданское население и не раскрыть своих намерений. Доложите о принятых мерах. Если начнутся боевые действия, Вам надлежит действовать в соответствии с планом «Рейнбоу-5» касательно Японии. Ограничьте доступ к этой высокосекретной информации минимумом необходимых офицеров»[779]. Практически однотипное, однако более четкое, послание было направленно Макартуру[780].

В тот же день морское министерство направило «предупреждение» адмиралу Киммелю: «Данная депеша должна рассматриваться как военное предупреждение. Переговоры с Японией о стабилизации ситуации в Тихоокеанском регионе провалились, и агрессивные шаги ожидаются со стороны Японии в течение ближайших нескольких дней. Количество и оснащенность японских войск и организация оперативных соединений флота показывают возможные десантные операции против Филиппин, полуострова Кра или, возможно, Борнео. Приведите в действие оборонительные меры, предусмотренные ВПЛ-46. Проинформируйте командование округа и армии[781]. Подобное предупреждение рассылается военным министерством. Проинформируйте англичан. Наземным округам Гуама и Самоа приказано принять соответствующие меры против саботажа»[782] .

В соответствии с распоряжением Шорт привел Гавайский военный округ в боеготовность №1 и известил ключевых офицеров своего штаба. Киммеля и Блоха в известность о своих действиях он ставить даже не собирался. Но это еще не все. Во всех армиях мира боевая готовность №1 — эта высшая степень боеготовности. Американские вооруженные силы этого правила тоже придерживались, за исключением одного военного округа — Гавайского. 5 ноября 1941 г. Шорт ввел в действие новое расписание. В нем первая готовность была самой низкой: то была система мер, направленных на предупреждение диверсий и саботажа. Вот такой парадокс. Все меры свелись к усилению патрулей 30 офицерами и 1012 солдатами. Самолеты на аэродромах были сконцентрированы в центре — так их легче охранять от диверсантов, зато теперь они стали великолепной мишенью. Лишь в одном отошел генерал от предписанных готовностью №1 мер. Он приказал армейским радарам работать с 4-х до 11-ти утра (время наибольшей вероятности воздушного налета корабельной авиации противника)[783]. Впоследствии Шорт так и не смог внятно объяснить ни готовность №1, ни свой приказ по поводу радаров.

Отдав приказания, генерал отрапортовал в Вашингтон. Утром гавайская пресса напечатала: «Весь Гавайский округ ночью был приведен в боевую готовность по обычной учебной тревоге»[784]. 28 ноября Шорт и командующий авиацией Гавайского военного округа получили по еще одной депеше, в которых говорилось об особенной необходимости принятия мер против саботажа. Генерал был доволен — значит, введение боевой готовности №1 удовлетворяло военное министерство. Но он даже и не предполагал, что его вчерашнее донесение еще в пути. В военное министерство оно поступит только 1 декабря. Поразительная скорость передачи секретных документов огромной стратегической важности! Армейская служба связи работала «из рук вон», уж если телеграмма по закрытым каналам связи идет пять дней, то о какой оперативности и согласованности действий может идти речь.

Что произошло с докладом Шорта от 27 ноября в министерстве, неясно, известно одно: никаких дополнительных предупреждений или приказов об изменении статуса боевой готовности генерал не получил. Коль скоро Маршалл молчал, командующий Гавайским округом успокоился и решил, что все правильно сделал. В свою очередь, начальник главного штаба армии считал, что «предупреждения» более чем достаточно. У него и в мыслях не было, что подобную депешу можно трактовать иначе, чем введение полной готовности. В 1942 г. по этому поводу он скажет: «Тем не менее мне непонятно, как атака могла стать такой мощной, такой абсолютно неожиданной. Заранее были посланы предупреждения. Они не следовали приказам. Они были неаккуратны и чересчур самоуверенны — фатальная ошибка»[785].

Более того, четко следуя приказу, Шорт известил о «предупреждении» только самых ключевых офицеров. Даже командиры дивизий и аэродромов ничего о депеше от 27 ноября не знали. Генерал не любил советоваться со своими офицерами, точнее не считал нужным это делать. Он и только он был альфой и омегой в округе. Знай ключевые офицеры о. Оаху о «предупреждении», возможно, они сами бы, на свой страх и риск, усилили бы боеготовность. Предпосылки к тому были. Приведем один пример. Ключевой аэродром армейских ВВС Хикам-филд был совершенно открыт для ударов с воздуха. Зенитной артиллерии там не было, за исключением нескольких расположенных на земле пулеметов, да и те предназначались больше для разгона пятой колонны, а не для стрельбы по воздушным целям. Командир авиабазы Фартиг понимал всю плачевность положения. Но он не нашел ничего удивительного или пугающего в готовности №1, на острове было действительно много японцев. Поставь Шорт этого летчика в известность о предупреждении — все бы могло измениться. Еще в августе 1941 г. Фартинг и два офицера его штаба разработали план воздушной обороны острова Оаху. Дальше читайте внимательно: план предполагал, что остров подвергнется удару сразу шести японских авианосцев[786]. Великолепный прогностический потенциал, вот только бы его использовать по назначению.

Но здесь есть еще один момент: в тот же день, 27 ноября, командующим на Гавайях было приказано перебростиь до 50% истребительной авиации армии на более удаленные форпосты острова Уэйк и Мидуэй. Вот и пойми этих вашингтонских начальников.

28 ноября Киммель также получил еще одну депешу от Старка. Начальник штаба ВМС крайне волновался, он забыл написать в «военном предупреждении» следующую фразу: «Если враждебных акций не избежать, повторяю, не избежать, Соединенные Штаты желают, чтобы Япония совершила акт агрессии первой». Новое предупреждение в первой его части было точной копией «предупреждения» от 27 ноября, полученного Шортом, с той лишь разницей, что в конце документа Киммелю запрещались активные наступательные действия в случае войны[787]. Столь строгие рекомендации имели свои основания. Главком Тихоокеанского флота спал и видел себя новым Нельсоном. Знавший его Старк предпочел перестраховаться, не дай Бог еще в море выйдет.

Подобные предупреждения были разосланы всем командующим армейскими и морскими округами и соединениями ВМС. Из девяти генералов и адмиралов высшую степень боеготовности не ввели только двое — Киммель и Шорт. Уже 28 ноября в зоне Панамского канала военные корабли вышли на патрулирование, сухопутные части были приведены в полную боевую готовность, радары работали круглосуточно. Что тут скажешь? Остается только предположить, что на Гавайях все адмиралы и генералы, допущенные до сверхсекретных приказов, в одночасье разучились читать или думать, возможно, и то и другое сразу.

Киммеля и Шорта можно было оправдать, если бы их коллеги поступили так же, как они. Но ведь этого не было, другие офицеры поняли смысл «предупреждения» — война. Киммель и Шорт так никогда и не признали себя виновными в неисполнении прямых приказов. Они предпочли обвинить своих непосредственных начальников, а заодно и друзей, Старка и Маршалла. Мол, начальники штабов не прислали четких инструкций. В этой ситуации Шорт выглядит куда презентабельнее главкома ВМФ, он хотя бы первую степень ввел и отчитался перед начальством. Ну, не вина дуболома генерала в том, что его начальники не читают или не понимают его отчетов. А вот адмирал вообще ничего не сделал, он только отдал приказ об уничтожении любой неопознанной субмарины в водах Пёрл-Харбора. Действительно, человек, подходящий под описание: инициативный, работоспособный и компетентный офицер — именно такими эпитетами снабжал его Старк в феврале 1941 г.

Изучая все перипетии, связанные с нападением японского флота на Пёрл-Харбор, невольно поверишь в какую угодно версию. Любую можно довольно легко подтвердить: и заговор Рузвельта, и некомпетентность адмиралов. Можно даже обвинить японцев в применении черной магии. Количество необъяснимых с позиций нормальной логики фактов во всей этой истории так велико, что мистика легко уложится в общую канву. Просто какая-то необъяснимая пелена закрыла глаза Киммеля, Шорта и Блоха. Они не понимали приказов, не согласовывали свои действия, их не беспокоили данные разведки (достаточно и истории с японским консульством), они вообще ничего не делали для укрепления базы и безопасности флота. Более того, встречаясь практически каждый день между 28 ноября и 4 декабря, Шорт не поставил в известность моряков, какую именно степень боеготовности он ввел в округе. Заметим, что поразительное, из ряда вон выходящее, отсутствие любопытства адмиралов было не менее пагубно, чем игра в партизана начальника Гавайского округа.

Поражает и единство мнений и взглядов высших офицеров армии и флота. Все трое категорически не верили, что японцы могут совершить воздушную атаку на базу. Так, во время четырехчасовой встречи руководителей вооруженных сил о. Оаху 27 ноября Киммель обратился к одному из офицеров своего штаба с вопросом: какова вероятность такой атаки, на что последний сказал: «никакой». Данное мнение поддержали все присутствующие[788]. Катастрофическая недооценка вероятного противника. Возможно, именно она привела к тому, что командующий Тихоокеанским флотом предпочел готовить самолеты дальней разведки к «военным операциям», а не «растрачивать их силы на выборочное неэффективное патрулирование в мирное время»[789]. Учитывая то, что обещанные 108 самолетов-разведчиков не были доставлены на Оаху, Киммель фактически не использовал доступные 50 самолетов ВМС дальнего радиуса действия, так как «с 27 ноября по 7 декабря примерно треть самолетов были доступны для 700-мильной ежедневной разведки, а не 800-мильного поиска. Это в лучшем случае покрыло бы около 73 от 360° окружности»[790]. В конечном итоге Киммель предпочел не использовать самолеты вообще, вместо того чтобы прикрыть наиболее опасные направления, поэтому 7 декабря в небе над Оаху было всего три разведчика[791]. Хотя более вероятным объяснением, чем невнимание к противнику, нам кажется банальная некомпетентность адмирала.

Киммель допустил еще несколько крупных ошибок. Он даже и не подумал изменить порядок выхода кораблей в море, помните, по выходным они все собирались в базе? Более того, 2 декабря он согнал фактически весь Тихоокеанский флот в бухту Пёрл-Харбор, больше корабли ее не покидали, за исключением оперативных соединений 3,8 и 12, которые ушли со специальными заданиями[792]. На счастье американского флота, все авианосцы были в составе этих соединений, иначе трагедия 7 декабря, в ее военной составляющей, была бы куда более страшной. Причина этой ловушки для американского флота проста — на Оаху должна была прибыть инспекция во главе с морским министром. «Потемкинские деревни», оказывается, не только русская национальная черта, корабли предстояло отдраить, покрасить, в общем, привести в презентабельный вид. Единственный эффект, который этим был достигнут, это впечатление, произведенное 4 декабря на нового русского посла М. Литвинова, оказавшегося на острове по пути из Москвы в Вашингтон. 6 декабря большинство членов экипажей кораблей были отпущены на берег и смотрели футбольный матч между университетскими командами. 7 декабря 1941 г. на большинстве линкоров люки артиллерийских погребов были открыты для проветривания, водонепроницаемые переборки не задраены, аварийные команды на берегу. Все, чтобы максимально понизить живучесть кораблей, было сделано. Перед любым наблюдателем, смотревшим из окна ресторана на впечатляющую картину якорной стоянки американского флота, представал идеалистический, умиротворенный пейзаж мирного времени. Как будто не бушевала война в Европе, не накалились до предела отношения с Японской империей…[793]

По одной из версий, самоуспокоенность американского военного руководства на Оаху во многом была вызвана тем, что оно было полностью отрезано от разведывательной информации. Причины такой изоляции командиров Пёрл-Харбора скорее всего кроются в том, что администрация не хотела приводить флот в повышенную боевую готовность, считая, что база обладает достаточными средствами обнаружения, чтобы предупредить японцев на расстоянии 700—1000 миль от Оаху. Раннее оповещение Киммеля или Шорта могло подсказать японцам о том, что американцы знают о готовящемся нападении, что могло привести к изменению японских шифров и в дальнейшем ухудшило бы стратегическое положение США. Примеры подобных действии в истории Второй мировой войны существуют, так, в 1940 г. У. Черчилль, получив информацию о готовящемся налете немцев на город Ковентри, отказался эвакуировать жителей, чтобы немцы не догадались о том, что их шифры раскрыты британской разведкой. В конечном итоге город был практически стерт с лица земли, а жертвы среди гражданского населения были колоссальны. Однако эта версия, появившаяся у авторов в качестве рабочей, на данный момент не является основной. Все-таки инертность американских командиров была вызвана не заговором администрации, у них было достаточно информации, чтобы понять, что ситуация сложилась крайне опасная. Знали ли в Вашингтоне или нет о конкретной точке японского удара — вопрос до сих пор дискуссионный, но вне зависимости от ответа на него командиры на местах должны были сделать все от них зависящее для обеспечения безопасности Оаху, но этого не было.

Вашингтон на протяжении всего периода подготовки Японии к войне против США получал сведения, как это показано выше, что удар будет нанесен по США и, возможно, по Пёрл-Харбору. В мае 1941 г. командующий Объединенным флотом Японии адмирал Ямамото предложил генеральному штабу ВМС Японии идею неожиданной атаки палубной авиации на главную базу американского флота Пёрл-Харбор. В целом идея была принята и начала разрабатываться, в октябре консульство в Гонолулу получило «бомбовый план», что говорило о начале финальной стадии подготовки к войне и Гавайской операции. 5 октября Ямамото проинформировал ряд офицеров на борту авианосца «Акаги» о готовящейся операции, началась последняя фаза — тренировки летного состава[794].

2—13 сентября 1941 г. план Ямамото подвергся серьезному обсуждению в Токио, были проведены военные игры, чтобы оценить выполнимость операции. 6 сентября Имперское правительство приняло окончательное решение о начале войны с США, Великобританией и Голландией. Военные игры показали, что план вполне реализуем, но, вероятно, будет стоить нападающей стороне двух авианосцев и трети самолетов — потери были терпимые. В конце октября «Комитет по координации действий» окончательно определился с направлением агрессии и пришел к выводу, что первый удар лучше всего наносить на рассвете[795].

Но для решения поставленной задачи — уничтожения американского флота на якорной стоянке — японским ВМС предстояло решить множество проблем. Обычные авиационные бомбы, как показали учения, были неэффективны против хорошо бронированных палуб линкоров. Решение было найдено практически накануне нападения, вместо бомб японские бомбардировщики должны были сбрасывать 16-дюймовые артиллерийские бронебойные снаряды, вложенные в корпуса 800-килограммовых бомб. Другой проблемой была малая глубина бухты Пёрл-Харбора, не позволявшая использовать стандартные торпеды, в начале октября был найден ответ — торпеды снабдили дополнительными деревянными стабилизаторами[796] .

Только после решения всех технических проблем 20 октября, генеральный штаб ВМС одобрил план операции. 1 ноября 1941 г. был издан приказ №1 по Объединенному флоту, в котором говорилось: «Японская империя объявит войну США, Великобритании и Голландии»[797]. 17 ноября детальный план операции был передан на корабли ударной группы. Ударная авианосная группа, или 1-й воздушный флот, начала сосредотачиваться в бухте о. Итуруп (Курильские острова) в середине ноября, а 22-го все корабли были в сборе.

В состав 1-го воздушного флота, которым командовал адмирал Нагумо, входили 6 авианосцев, 2 быстроходных линкора, 2 тяжелых крейсера, 1 легкий крейсер, 9 эсминцев, 3 подводных лодки. Ударная авиация состояла из 360 самолетов, из них 81 истребитель, 40 торпедоносцев, 135 пикирующих бомбардировщиков и другие типы самолетов. Для обстрела авиабазы и нейтрализации острова Мидуэй эскадре были приданы 2 эсминца. Снабжение горючим обеспечивалось двумя отрядами снабжения из 5 и 3 танкеров, с которыми была запланирована встреча в море.

26 ноября 1941 г. соединение Нагумо направилось для выполнения задачи. Параллельно с авианосцами 1-го воздушного флота к Пёрл-Харбору выдвинулось 25 субмарин 6-го флота для создания завесы вокруг о. Оаху. Пять подводных лодок несли на борту двухместные мини-субмарины, задачей которых было проникновение в бухту Пёрл-Харбора и торпедирование американских кораблей.

В соответствии с планом операции Нагумо должен был повернуть назад, если соединение будет обнаружено противником за двое суток до атаки или ранее, если за сутки, то решение о проведении атаки оставалось на усмотрение командующего, если в день нападения, то предписывалось обязательно атаковать. В соответствии с планом американский флот должен был быть уничтожен в базе массированным неожиданным налетом авиации. Две волны японских бомбардировщиков должны были пустить на дно или серьезно повредить корабли, в то время как истребители—расправиться со стоящей на земле авиацией противника и прикрыть бомбардировщики, если американские самолеты успеют подняться в воздух. Первая волны должна была взлететь в 6.00, а через два часа начать атаку. За полчаса до того как первая японская бомба устремится вниз, к цели, японские послы в Вашингтоне должны были вручить ноту о разрыве отношений и тем самым избежать обвинений в атаке «без объявления войны»[798]. О ситуации с послами и о причинах, по которым они не смогли передать ноту вовремя, говорилось выше.

В отечественной и официальной американской историографии принято считать, что соединение Нагумо двигалось по направлению к цели, соблюдая полное радиомолчание. Американские ревизионисты довольно давно подвергают сомнению данную точку зрения, ссылаясь на воспоминания Р. Огга, также известного как «моряк Зед»[799], который, работая на станции радиоперехвата в Сан-Франциско, обнаружил радиосигнал с «пропавших» авианосцев. В соответствии с воспоминаниями Огга, сам он такой сигнал не перехватывал, но его командир сказал ему, что это произошло[800]. Кроме того, существуют ссылки на голландского военно-морского атташе Раннефта, по сообщениям которого 2 декабря в ОНИ висела карта с отмеченными авианосцами эскадры Нагумо[801].

Однако данные сведения сложно верифицировать, поскольку они содержатся в воспоминаниях — источнике крайне сложном для анализа. Долгое время сторонники официальной версии успешно отбивали атаки ревизионистов, приводя контрдоводы, дезавуирующие сообщения Огга и Раннефта. Ситуация в корне изменилась в 1995 г., когда по Акту о свободе информации были открыты некоторые ранее секретные фонды американских архивов. Исследуя их, Р. Стайннетт обнаружил значительное количество перехваченных японских радиосообщений, датированных 18 ноября — 7 декабря 1941 г. Самое интересное, что среди них было множество депеш, адресованных Нагумо. Одну, названную «Перехват из Хатукапу-Бей», мы уже цитировали выше (сообщение от 18.11.1941 было расшифровано и переведено лишь 24 апреля 1946 г.[802] — слишком поздно, чтобы как-то повлиять на ход Второй мировой войны). Она была не единственной, Нагумо получил множество приказов и распоряжений из Токио. Но самое интересное заключается в том, что Стайннетт обнаружил 60 депеш, составителем которых был сам Нагумо. То есть корабли радиомолчание не хранили. Среди этих радиоперехватов 20 сообщений от авианосцев, 12 донесений командиров дивизий авианосцев, 8 сообщений от других кораблей 1–го воздушного флота и 4 сообщения от кораблей нейтрализации Мидуэя. Станции «Каст» и «Эйч» успешно справились с возложенной на них задачей — все шифровки были перехвачены.

Причиной нарушения радиомолчания была, во-первых, плохая погода, а во-вторых, необходимость координации действий кораблей. Упоминания о шторме встречаются в большинстве воспоминаний японских военных, участвовавших в Гавайской операции. Так, 5 декабря по японскому времени корабли третьей дивизии линкоров на пути к Гавайям попали в восточный ветер, облачность и дождь — то есть в шторм[803]. Это подтверждается письменными показаниями перед Комиссией конгресса японского моряка Ики Куромоти, по его словам, во время плавания к Гавайям людей «смывало за борт»[804]. Сведения о плохой погоде и шторме встречаются и в воспоминаниях подводника М. Хасимото (его лодка была в завесе вокруг Пёрл-Харбора)[805]. Есть данные о шторме и в американских источниках, восьмое оперативное соединение во главе с авианосцем «Энтерпрайз» 5—6 декабря попало в зону плохой погоды. Эсминцы не смогли дозаправиться в море, что привело к задержке на один день, в противном случае авианосец был бы в Пёрл-Харборе 7 декабря[806].

В таких погодных условиях передавать приказы по эскадре другими средствами, кроме радио (световой семафор, флаги), было просто невозможно, учитывая количество (33 у Нагумо) кораблей и их разнотипность. Кроме того, без использования радиосвязи 1-й воздушный флот просто не нашел бы танкеры дозаправки. Сведения о нарушении радиомолчания подводными лодками завесы содержатся в воспоминаниях М. Хасимото: «В соответствии с указаниями, мы заняли позицию в восьми милях от Пёрл-Харбора. Полученные донесения показывали, что и другие подводные лодки прибыли на позиции»[807]. Если читать внимательно, то из процитированного параграфа следует, что из Токио сообщили: все субмарины на местах. Но в Токио такую информацию могли получить только в том случае, если каждая прибывшая к Гавайям субмарина докладывала об этом, нарушая радиомолчание.

Американские станции радиослежения перехватывали японские переговоры и, соответственно, пеленговали корабли. В случае даже если тексты донесений не переводились, наличие кораблей в водах севернее Гавайских островов или рядом с ними должно было насторожить американских военных. Даже без переводов сообщений американцы вполне могли установить, какие корабли передавали сообщения, т.к. у каждого радиопередатчика существуют индивидуальные особенности, которые различимы для любого более или менее опытного оператора, слушающего эфир. Индивидуальный «почерк» имеет и каждый радист, а поскольку даже на крупных кораблях радистов немного, то их почерки были известны американским операторам. Именно на пеленгации и вышеотмеченных особенностях передатчиков и радистов основывается принцип анализа перемещений флота, использовавшийся американцами для слежения за ВМС Японии на протяжении 1930-х г.[808]

Но почему столь важные данные не легли на стол Киммелю, Старку или Рузвельту? Документов, могущих пролить свет на этот вопрос, до сих пор не обнаружено. Либо их не существует в природе, либо они до сих пор хранятся под грифом секретно. По версии самого автора сенсационной находки Р. Стайннетта, в Вашингтоне о движении японского ударного флота знали. Рузвельт, по этой версии, и не собирался предупреждать Киммеля, японцы должны были ударить и открыть для американского президента «черный ход» для вступления в войну. Президент намеренно жертвовал кораблями флота — цель оправдывает средства. На наш взгляд, эта концепция все-таки чересчур надуманна, и до тех пор, пока не будут найдены документы, однозначно подтверждающие подобный заговор, безосновательна.

Более обоснованным нам кажется другое объяснение. Несмотря на то что американские криптоаналитики «читали» японский военно-морской код, на это уходило слишком много времени. Процесс был слишком трудоемким. Пока перехваченные каблограммы доходили до Вашингтона (как работала система связи американского флота, мы уже знаем), пока до них доходила очередь, информация успевала устареть. Недаром депеши от 18 ноября 1941 г. были переведены только в 1946 г. Просто после нападения на Пёрл-Харбор все перехваты, сделанные до 7 декабря, обрабатывать стало бессмысленно. Кроме того, с 4 декабря Императорский флот перешел на 8 версию «ДжН-25», тратить силы на дешифровку старых перехватов было уже нерационально. Необходимо было взломать новый шифр.

Что касается станции «Каст» на Коррехидоре, то скорее всего ее штатов просто не хватало для расшифровки всего материала, концентрировались в основном на «фиолетовом коде». Вот и получилось, что сверхважные послания дожидались своей очереди, а после атаки на Перл в одночасье устарели и пролежали до 1946 г.

Что касается анализа перемещений японского флота, то этот вопрос значительно сложнее. Индивидуальные особенности передатчиков изменить невозможно, и опытный радист может опознать корабль только по этому признаку. Но какой именно оператор сидел у приемника в момент передачи — неизвестно. В основном корабли отличали по более легким признакам: позывному (его переводить нет надобности) и почерку радиста. И здесь скорее всего японцам удалось обмануть американских разведчиков. Дважды, 1 ноября и 1 декабря, менялись позывные кораблей японского флота. Установить новые по почерку радистов и особенностям передатчиков — дело не сложное, но требующее определенного времени. Но именно с почерком были основные сложности. Штатные радисты кораблей 1-го воздушного флота остались в Японии. Вообще, меры по обеспечению секретности Гавайской операции, предпринятые японским флотом, поражают.

Беспрецедентные меры по сокрытию информации были предприняты в Японии, пока флот готовился к удару. Члены экипажей кораблей, входивших в ударную группу, были проинформированы о том, что они убывают на учения. Для того чтобы скрыть отсутствие значительной части моряков в портах, в военно-морскую форму переодели солдат регулярной армии, расквартировав их в Токио и Йокагаме. Имитация присутствия флота была полной. Самолеты, приписанные к авианосцам, на своих тренировочных базах были заменены другими, чтобы сохранить видимость нормального режима тренировок. Чтобы еще более запутать американцев, постоянные радисты авианосцев были оставлены в японских портах, чтобы симулировать радиообмен авианосцев. И они настукивали точки-тире, сбивая своим почерком американских аналитиков.

К вышеописанным трудностям добавился американский организационный бардак. Известно, что ряд перехватов был сделан станцией «Эйч», находившейся на о. Оаху. Но анализом перемещений японского флота занималась станция «Хайпо», также расположенная на острове. Именно командир «Хайпо» Рошфор докладывал Киммелю последнюю разведывательную информацию. Но СРП «Эйч» свою информацию Рошфору не передавала, а отправляла их напрямую станции «ЮС» в военно-морское министерство. Последняя, и без того перегруженная дешифровальной работой, анализом перемещений не занималась. Бесценная информация уходила, как вода в песок.

По всей видимости, американцы просто проспали 1-й воздушный флот Нагумо. Не хватило сил, средств, опыта и, самое главное, персонала для расшифровки. Огромный барьер в виде неэффективной системы организации «великолепного механизма» также оказался непреодолим.

И если бы предупреждения о грядущей войне заключались только в разведданных, фактически изолированного от них Киммеля и находившегося в такой же ситуации Шорта можно было бы оправдать. Но нет, подобных свидетельств о начале войны было множество. 3 декабря Шорт получил сообщение от английской разведки: «…Япония собирается открыть военные действия против Великобритании и Соединенных Штатов. Япония не собирается, повторяю, не собирается атаковать Россию…»[809] В этот же день адмиралы Киммель и Блох получили информацию из Вашингтона о том, что японским консульствам приказано уничтожить кодовые книги и секретную документацию[810], данный факт говорил о неминуемо предстоящем разрыве дипломатических отношений, а учитывая напряженность между Токио и Вашингтоном, — войну. Однако командующий Тихоокеанским флотом не отреагировал на предупреждение. В 1945 г. он заявлял, что если морское министерство считало сообщение об уничтожении японцами кодов таким важным, то должно было сообщить ему, Киммелю, об этом и рекомендовать передать эти сообщения генералу Шорту[811]. Не придал действиям японских дипломатов большого значения и Блох[812].

4 декабря Оперативное управление флота проинформировало Киммеля о том, что гарнизону на о. Гуам приказано уничтожить все секретные документы. 6 декабря адмирал получил предписание от CNO отдать приказание об уничтожении секретной документации на удаленных островах[813]. Однако даже в результате этих приказов командующий Тихоокеанским флотом не повысил боевую готовность кораблей и не предпринял мер по усилению обороны и наблюдению за морем. Какие еще нужны были Киммелю свидетельства и приказы? Того, что он имел, любому военному хватило бы на десять объявленных войн, но адмирал оставался спокоен, матросы наслаждались тропической ночью в многочисленных кабачках и ресторанах… Флот жил обычной мирной жизнью… О повышении степени боевой готовности, хотя бы ради профилактики, никто не позаботился.