Полдень воскресного дня

Полдень воскресного дня

Без четверти десять, израсходовав боеприпасы, японские летчики положили свои самолеты на обратный курс. Лишь высоко в небе над островом крутился одинокий бомбардировщик — М. Футада оценивал нанесенный противнику ущерб. Наконец и он развернул свою машину домой. Операция закончена.

Горючее было на исходе, и японские летчики уходили прямо на север, для запутывания следов не было времени. Около 10 часов утра на палубы японских авианосцев стали приземляться машины первой ударной волны. Около полудня прием самолетов закончился: 321 машина успешно возвратилась на корабли. Потери были смехотворными: 20 самолетов были сбиты, 9 недотянули до «дома», еще 74 машины получили повреждения различной степени. Сил хватало, чтобы нанести «Coup-de-grace». Но Нагумо медлил.

Пока адмирал и командование совещались, механики готовили самолеты к очередному вылету. Летчики горели желанием повторить свой подвиг, в особенности те, чьи бомбы и торпеды «чуть-чуть» не попали. Боевой дух был неимоверно высок. На продолжении атаки настаивали Генда и Футида: обнаружить и добить остатки американкой морской мощи — авианосцы. Но предложение остаться «еще на несколько дней» не устраивало осторожного Нагумо[836]. Он мыслил устаревшими категориями, для него уничтожение большей части американских линкоров означало достижение цели. Вся логика летчиков упиралась в глухую стену непонимания.

Напрасно Футида доказывал, что в Пёрл-Харборе осталось еще множество целей. Он в отличие от адмирала мыслил стратегически, предлагая уничтожить саму базу. Стереть в пыль топливные цистерны, судоремонтные мастерские, добить остатки флота в гавани, а затем найти и уничтожить авианосцы. Прислушайся к нему Нагумо, и Тихоокеанский флот перестал бы существовать. Но престарелый адмирал был непреклонен, в 13.00 ударное соединение взяло курс на запад и на скорости 26 узлов направилось к родным берегам.

На борту «Нагано» штаб командующего Объединенным флотом оживленно обсуждал результаты атаки. Многие офицеры предполагали, что японские летчики поднимутся в воздух еще раз. Но проницательный Ямамото уже просчитал своего подчиненного: «Адмирал Нагумо собирается отступить»[837]. Шифровка с флагманского авианосца 1-го воздушного флота «Акаги» подтвердила его правоту. Однако блестящий тактик Ямамото не увидел открывшихся перед ним возможностей. Он так и не понял той революции, которую совершил в военном деле. Скорее всего, он был солидарен с Нагумо и решил не рисковать кораблями — Бог с ними, с авианосцами и топливными хранилищами.

Тем временем на Оаху творилась невообразимая неразбериха. Хаос царил повсюду, система командования была парализована. Обыватели и военные были уверены — японский десант уже на подходе. Сообщения о высадке противника, парашютистах и новых волнах атакующих самолетов сыпались со всех концов, сея панику и ужас. Солдаты и матросы срочно окапывались, возводили брустверы из мешков с песком. Сидящий на дне линкор «Невада» изготовился к бою. Моряки собирались удерживать корабль до последней возможности, а потом отступить на берег, где специальная команда уже спешно возводила земляные укрепления. «Пенсильвания», стоящая в сухом доке, навела орудия главного калибра на вход в гавань, превратившись в подобие гигантской стальной береговой батареи.

Но 1-й воздушный флот на максимальном ходу уже пожирал морские мили, спеша вернуться в порты приписки. Киммель не жалел усилий и приказов, чтобы обнаружить врага. С «Миннеаполиса» сообщили: «Авианосцев не вижу», но в спешке не то шифровальщик крейсера, не то солдатик, расшифровавший доклад в штабе флота, напутали: «Вижу два авианосца». Командующий флотом не задумывался — уничтожить. Соединение адмирала Драмеля срочно покинуло базу. Три крейсера и 12 эсминцев кинулись в погоню за миражем.

Естественно, крейсера никого не обнаружили, а вот их заметил разведывательный самолет с «Энтерпрайза». Доклад летчика быстро попал в штаб флота. Драмелю вновь приказали искать, на этот раз самого себя. Корабли, находившиеся в море, спешили в базу. Оперативная группа адмирала У. Брауна, шедшая с Мидуэя, попала под бомбежку. Слава Богу, у американского пилота не было достаточно опыта — две бомбы легли рядом с крейсером «Портленд». Другой бомбардировщик — «Б-17»—обнаружил в море «Энтерпрайз». С корабля немедленно открыли огонь, лишь случайно, судя по воспоминаниям самого летчика, он понял, что корабль свой, и не пошел в атаку.

Вышеприведенные факты говорят о многом. Бомбить свои корабли случалась авиаторам многих стран мира. Но, как правило, то были летчики ВВС или армейской авиации, для морского пилота это грех непростительный. Возникает вопрос: как учили пилотов военно-морской авиации в США, если последние не могли распознать силуэты собственных кораблей? У них же в кабине специальные атласы должны были быть! Они же базировались на один порт и изо дня в день видели эти корабли! В конце концов, отбомбиться по эсминцу еще куда ни шло, он маленький, да и много их, не ровён час перепутаешь. Но тяжелый крейсер или авианосец — это же товар штучный. Страдала боевая подготовка американских летчиков, да и не только летчиков…

Тем временем уцелевшие разведывательные самолеты поднимались в воздух. Они тщетно пытались обнаружить соединение Нагумо. Но штурманы прокладывали курсы в каком угодно направлении, кроме северного. Ни в штабе армии, ни в штабе флота даже и не думали связаться с коллегами. Майор Лондон, сажавший свой «Б-17» под ураганным огнем японских истребителей, видел, что самолеты прилетали и улетали на север. Но армия была озабочена другим — возможной высадкой десанта, авианосцы — дело флота. В ходе атаки все армейские РЛС вновь заработали, и операторы четко видели, как «бандиты» уходят на север. И эти данные были в Информационном центре — а вот где шатался во время боя офицер связи от ВМС, приписанный к Центру на 7 декабря, неясно. Информировать же штаб флота о поступающих данных командующий Центром майор Берквист, завороженный развернувшимся действом, не догадался. Впрочем, офицеры флота платили той же монетой. Нагумо мог не беспокоиться, найти его корабли американцам мог помочь только случай. И этот счастливый случай выпадет американцам, но в другом месте и через полгода.

А пока живописный гавайский остров полнился всевозможными слухами: «Легсинггон» и даже «Саратога»[838] лежат на дне. Японцы высадились на Западном побережье. Помощи с материка не будет, авиация противника разбомбила Панамский канал, и Тихоокеанский флот теперь отрезан от Атлантического. На Оаху уже высадился десант. Были среди этих слухов и обнадеживающие: русские уже бомбят Токио. У японцев так мало стали, что они наполняют бомбы устричными раковинами. Еще лучше было то, что всем выжившим дадут месячный отпуск. Самый радостный слух пронесся по громкой связи линкора «Мэриленд» — уничтожены два японских авианосца. Неизвестно как, но эти новости моментально достигли госпиталя, только теперь все выглядело иначе: «Пенсильвания» настигла и принудила к сдаче два авианосца, а затем на буксире привела их в Перл. Все знали, что «Пенсильвания» в сухом доке, но верили[839]…

А высшие чины армии и флота продолжали доказывать свою немощь и бессилие. Шорт, окопавшись в туннелях, теперь настойчиво требовал от губернатора ввести военное положение. Но перепуганный гражданский чиновник попросту боялся. Несколько часов он потратил, препираясь с офицером связи ВМС, чтобы последний дал ему, 72-летнему старику Д. Пойндекстеру, посоветоваться с президентом. Наконец Белый дом был на проводе. Спокойно выслушав губернатора, президент согласился, что ввести военное положение на острове стоит. Только в 16.25, более чем через шесть с половиной часов после окончания японской атаки, Гавайские острова были объявлены на осадном положении.

Действия многих офицеров среднего звена и матросов ярко контрастировали с общим фоном слабоумия и какой-то импотенции высшего командования. Примеры отчаянного героизма и служения своей родине встречались на каждом шагу. Капитан-лейтенант П.Томич оставался на своем посту, на борту перевернувшейся «Юты»[840], пока не убедился, что все его сослуживцы покинули котельное отделение. На том же корабле матрос Миллер бросился на горящий мостик и вынес оттуда смертельно раненного капитана. На перевернувшейся «Оклахоме» мичман Ф. Флахерти и матрос первой статьи Д. Уорд до последнего держали электрические фонарики, показывая другим путь к спасению. Многие спасшиеся с «Оклахомы», подчас в одних трусах, перепачканные мазутом, взобрались на борт линкора «Мэриленд»: сержант морской пехоты Лео Вире, никого не спрашивая, встал к одному из зенитных орудий, в расчете которого явно не хватало людей. Его спутник по несчастью лейтенант Б. Ингрем нашел себе место у другой зенитки, они были далеко не единственными. Офицеры с затонувших кораблей старались организовать спасение запертых в бронированных трюмах линкоров прямо под бомбами, не дожидаясь улучшения обстановки. Многие из них продолжали эту работу, пока не падали без сознания от усталости. Как всегда в подобных случаях, глупость, трусость и некомпетентность соседствовали с героизмом и самопожертвованием…