Кричевский Залман Матусович

Кричевский Залман Матусович

В августе 1941 г. наша 265-я сд, кстати, сформированная в основном из частей НКВД, была разбита в боях на финском участке Ленфронта и большей частью попала в окружение, но наш артполк отделался относительно «малой кровью», как говорится. Потери были такими, что дивизией командовал майор. Но самое страшное произошло осенью, когда нашу дивизию перебросили на Невскую Дубровку, на плацдарм, и только гаубичные батареи артполка вели огонь с правого «ленинградского» берега, нас просто не смогли переправить, там весь плацдарм был меньше двух километров в глубину. Когда через месяц дивизию вывели в тыл на переформировку, то с плацдарма, с «пятачка», вышло живыми меньше двухсот человек. Потери артполка были на порядок ниже, но и на моей батарее очень многие выбыли из строя. За эти бои я был награждён медалью «За отвагу». Мы после Невской Дубровки на какое-то время оказались в резерве Ленфронта, а потом нас вернули на передовую, где мы пробыли до середины зимы.

В это время блокадные нормы питания были снижены в пятый раз, на день командиры и красноармейцы получали 250-300 грамм хлеба, и два раза в день нам давали по черпаку «жидкого супа», который мы называли «болтушкой», есть в этом супе было нечего. Началась повальная дистрофия. В январе нашу дивизию по приказу командования перебросили через Ладогу на Большую землю. Орудия было приказано не оставлять. Но как можно перетащить тяжёлые гаубицы по льду Ладожского озера? Стали делать специальные сани-волокуши до восьми метров в длину, но весь лес в прифронтовой полосе был уже вырублен, и нам пришлось уходить в далёкий лес, где мы нашли 18 высоких сосен, спилили их, обрубили сучья и по одному стали перемещать их ближе к просеке, где стоял наш трактор «Ворошиловец». К этому времени солдаты совершенно обессилили от голода, и для переноски, перевозки стволов и строительства восьми саней-волокуш потребовалось больше трёх недель. Помню, как на 4-й день этих работ солдаты на отдалённом участке леса нашли в снегу останки погибшей лошади. Мы собрали все останки до последней косточки и привезли добычу на огневые позиции, где взяли бочку из-под бензина, вырубили верхнюю крышку, налили в бочку воды и в этом «котле» сварили эту падаль. Получился неплохой по блокадным меркам обед, все на батарее ходили радостные и довольные... Ладогу мы пересекали в пешем строю, «подогреваемые» сильными ветрами и морозами, непрерывными воздушными налётами и артиллерийским обстрелом.

Шли очень медленно, голод забрал у нас все силы. Дошли до противоположного берега, до Кобоны, и здесь услышали итоговую сводку Информбюро о достигнутых успехах в контрнаступлении под Москвой. Все кричали «Ура!» и обнимались от радости. Здесь, на Волховском фронте, нас сначала стали откармливать, и довольно быстро к нам вернулись силы.

А дальше снова непрерывные бои, бои, бои. Я уже был командиром батареи, всё время на передовых НП, в болотах и в грязи. Весной сорок второго года мне казалось, что никто из нас до лета не доживёт, но на войне никогда не знаешь, позади ли уже самое страшное или весь кошмар ждёт тебя впереди. Весь август и сентябрь дивизия вела тяжёлые бои за Тортолово и 1-й Эстонский посёлок, и когда в октябре нам дали передышку, то от дивизии осталось только знамя и одно название. Помню, как прибыло пополнение, говорили, что на армию выделили 10 000 человек, которых разобрали по стрелковым дивизиям, и мы радовались каждому прибывшему бойцу, ведь в строю никого не оставалось, а как воевать дальше.

Я помню бои под Мгой, в районе насыпи высотой метров 15, там было не поле боя, а сплошная «братская могила».

Когда началась операция «Искра», мы поддерживали 2-ю УА, наступали на рабочие посёлки и рощу Круглая. И на четвёртый день наступления я был тяжело ранен в голову, осколок попал в затылок, и меня без сознания подобрали санитары на поле боя.

Интервью и лит. обработка Г. Койфмана