Копанев Александр Николаевич

Копанев Александр Николаевич

Первого июля нам огласили приказ по Управлению военных морских учебных заведений (ВМУЗ) контр-адмирала Самойлова о создании Отдельной курсантской бригады ВМУЗ. Каждое учебное заведение, подведомственное ВМУЗ, обязали направить по одному истребительному батальону в состав формируемой бригады морской пехоты под командованием капитана 1 ранга Рамишвили.

Названия батальонов говорили о их принадлежности к одноимённым учебным заведениям. КУОПП - Краснознамённый учебный отряд подводного плавания, «Дзержинский» - Высшее военно-морское инженерное училище - два батальона, «Фрунзе» - Высшее военно-морское командное училище - отправило на фронт несколько батальонов и сводный отряд, «Кронштадтский» - Кронштадтское военно-морское фельдшерское училище, «Орджоникидзе» - училище связи, «Каляева» - морское инженерно-строительное, ВМИТУ.

В ВММА для формирования батальона в составе трёх рот были выделены курсанты 2-го и 3-го курсов. Командовать батальоном назначили начальника 3-го курса полковника береговой службы В.М. Ржанова.

Это был достойный командир. Культурный, выдержанный, в меру требовательный к подчинённым, на которых никогда не повышал голоса. Ещё до ПВМ Ржанов окончил морской кадетский корпус. В конце августа 1941 года Ржанов передал командование батальоном командиру 1-й роты капитану Калюжному, а сам ушёл на повышение. На Невской Дубровке Ржанов уже командовал 4-й бригадой морской пехоты, а войну закончил генералом и после жил в Ленинграде.

5 июля 1941 года утром нас выстроили на плацу академии. Начальник академии сказал вдохновенную речь и зачитал приказ о создании истребительного батальона ВММА в составе трёх рот (две роты составлял мой второй курс, а одну роту - третий курс). Сразу началась экипировка курсантов.

Отправляющимся в батальон выдали зелёные плащ-палатки, каски, солдатские вещмешки, серые вязаные подшлемники с вырезом только для глаз и закрывающие голову и шею.

Каждый получил по 120 патронов к винтовке, 2 гранаты РГД с запалами в брезентовом чехле, флягу для воды, НЗ - пачку галет «Военный поход» и банку мясной тушёнки. Подошли открытые грузовые полуторки «ГАЗ-АА» и трёхтонки «ЗИС-5». На дне кузовов лежали ящики с патронами и гранатами.

По команде мы разместились на ящиках в машинах и тронулись в путь.

Был тёплый солнечный день. Никто из нас не имел реального представления, что такое война... На фронт мы ехали с радостью, с песнями и шутками, будто на пикник. Многие представляли себе войну только по фильмам «Чапаев» и «Мы из Кронштадта»: вот приедем на фронт и пойдём в атаку в полный рост с винтовками наперевес, и враг сразу дрогнет и побежит в панике, а мы будем героями, празднующими победу.

Но подобные мечты были вскоре сокрушены тяготами и ужасами войны.

- Как вы лично считаете, была ли оправдана обстановкой на фронте отправка на передовую бригады ВМУЗ? Ведь кинули под гусеницы немецких танков золотой фонд будущих командных кадров и специалистов флота, будущую элиту страны. Курсантов-моряков, беззаветно преданных Родине, с одними винтовками в руках оставили погибать в бою с немецкими танками и мотопехотой в районе Котлы - Копорье, даже без какой-либо артиллерийской поддержки или прикрытия авиацией...

Даже прочитав множество мемуаров, посвящённых летним боям сорок первого года на подступах к Ленинграду, и примерно отдавая себе отчёт, какая трагедия произошла тогда на фронте, я не убеждён, что посылка Отдельной курсантской бригады на передовую была продиктована боевой необходимостью и решение о вводе бригады в бой было компетентным.

Наше оснащение и вооружение не оставляло нам малейшего шанса на успех в бою. Что мы могли противопоставить немецким танкам, самолётам, артиллерии и мотопехоте.

Винтовки-трёхлинейки и только свою любовь и преданность Родине и свои молодые жизни...

Ладно, наш батальон ВММА так и не успели угробить.

Но мы знаем, как погибли курсанты-дзержинцы, курсанты училища им. Фрунзе и кронштадтские «фельдшера» и «подводники».

И как погибли в немецком тылу курсанты из политучилища погранвойск, тоже сейчас стало известно, хорошо хоть кто-то из курсантов тогда выжил и после войны оставил свои воспоминания.

Ведь изначально нашей бригаде ставилась боевая задача по охране участка линии обороны и тыла Северо-Западного фронта, борьба с диверсантами, дезертирами и паникёрами, а это, по сути дела, функция заградотрядов и погранполков.

Но когда «приспичило», курсантами пожертвовали, не задумываясь.

Повезло только нашему батальону и курсантам ВМИТУ. Мы почти всё время держали вторую линию обороны и несли потери только от немецкой авиации.

Но ведь это просто «Его величество случай» уберёг нас.

Когда в первых числах сентября мы ночью готовились к штыковой атаке в районе Заостровья и у нас не было никаких иллюзий по поводу того, что нас ожидает в бою, именно в этот день батальон ВММА сняли с передовой, согласно строжайшему приказу Верховного - вывести с линии фронта всех курсантов ВМУЗ и вернуть в Ленинград. А те, кто нас сменил на позициях, там навеки и остались. Уже 4 сентября немецкие танки ворвались в Гостилицы, где ещё за день до этого стоял наш штаб. А ведь это наш батальон должен был там погибнуть.

Ведь это не анекдот про Ворошилова, как первый маршал решил лично повести в атаку бригаду морской пехоты под Ленинградом, а реальный случай.

То, что легко раненного в руку Ворошилова адъютанты с поля боя вывели, даже в кинокартине «Блокада» показали. Но кто сейчас вспомнит, что из-за его никому не нужной лихой штыковой атаки несколько сотен краснофлотцев погибли «ни за понюшку табака».

А насчёт вашего выражения «будущая элита страны» я не совсем согласен.

Да, курсанты были людьми наиболее физически и морально крепкими, образованными, фанатично преданными Советской власти.

Но и жизнь любого деревенского или рабочего паренька, взявшего в руки винтовку и вставшего на защиту своей страны, также ценна и важна, как и жизнь курсанта ВМУЗ.

Мы, курсанты-медики, в конце концов, были военнослужащими и были обязаны выполнить любой приказ. Даже самый тупой и гибельный. Обязаны.

А в сорок первом никто из командиров и не задумывался о ценности человеческой жизни. Я прошёл Невскую Дубровку и знаю, что сейчас говорю.

Я помню, как нам раздавали бутылки с зажигательной смесью.

К бутылке резинкой крепилась специальная спичка, величиной с толстый длинный карандаш, с большой головкой из серы и тёрка.

Смесь, находившаяся в бутылке, самостоятельно на воздухе не загоралась. Необходимо было с помощью тёрки зажечь прикреплённую к бутылке спичку и, когда спичка загорится, бросить бутылку в танк.

А когда на тебя, лязгая гусеницами и изрыгая смерть, прёт немецкий танк, попробуй всю эту манипуляцию спокойно проделать.

А какова была практическая ценность «Памятки по борьбе с танками» или бредовой восьмистраничной брошюры «Смелому бойцу танк не страшен»?

Я помню эти «рекомендации»: «не бояться танков. подпускать их близко, чтобы они вошли в мёртвое пространство, так как в мёртвой зоне нельзя поразить бойца из пушки и пулемёта. и тогда прицельно бросить противотанковую гранату под гусеницу танка» или «бутылку с зажигательной смесью на корму танка». А вот дальше шёл «шедевр» - рекомендовалось «вскочить на броню танка и закрыть смотровые щели плащ-палаткой, стрелять в щели, залеплять их грязью... слепой танк уже твой....... Интересно, те, кто составлял текст этих «рекомендаций., хоть раз в жизни немецкий танк видели?

Это потом нас фронтовая жизнь учила к гранатам РГД прикручивать проволокой по два двухсотграммовых брикета тола.

- Чем занимался истребительный батальон ВММА после прибытия на фронт?

Пятого июля 1941 года наша автоколонна прибыла в деревню Мишелово.

Штаб батальона и рота капитана Калюжного заняли оборону в самой деревне, а остальные подразделения разместили в деревнях Большие Горки, Малые Горки и Горлово. Жители этих деревень были уже эвакуированы в тыл.

Мы начали оборудовать огневые точки и линию обороны.

У нас в батальоне было 6 станковых пулемётов Максима. Но ни батальоны, ни бригада не располагали хотя бы одним артиллерийским или миномётным стволом. Штаб бригады расположился в Петергофе, радиосвязи с ним не было, хотя некоторые батальоны бригады заняли позиции на удалении 50 километров от штаба. Вся связь осуществлялась с помощью рассыльных или через гражданскую телефонную сеть.

В июле у нас были следующие задачи - занимать боевые позиции во второй линии, вылавливать диверсантов и дезертиров, вести борьбу с немецкими десантами в случае их высадки, а также останавливать и возвращать на передовую подразделения, в панике покидающие фронт. Следили также за большими полянами и полями, пригодными для посадки на них немецких самолётов.

Был один нелепый «самолётный. случай. Девятого августа 1941 года один из дальних морских бомбардировщиков ТБ-3Ф ВВС КБФ из Преображенского полка возвращался после первой бомбардировки Берлина и Кёнигсберга. Взлетали они с эстонского острова Сааремаа, а назад возвращались поодиночке.

Один из этих ТБ-3Ф, будучи подбитым, дотянул до линии фронта и решил сразу пойти на вынужденную посадку. Отделение наших курсантов под командованием Цали Полищука, увидев низко летящий огромный многомоторный самолёт, приняло его за немецкий «транспортник. с десантом, обстреляло самолёт из винтовок. Хорошо, что хоть никого не убили и не повредили жизненно важные системы самолёта.

Лётчики, решив, что в этом районе уже находятся немцы, с трудом перелетели через надвигающийся на кабину лес и, к счастью, нашли другое место для посадки, в 5-7 километрах от места обстрела, поломав при этом шасси.

Они доложили в штаб о выстрелах из леса.

Приехали к нам разбираться с этим инцидентом «серьёзные товарищи. из НКВД, и только благодаря активному вмешательству и авторитету комбата Ржанова курсанты из отделения Полишука избежали суда трибунала.

Часть наших однокурсников, имевших среднее медицинское образование и носивших воинское звание «военфельдшер., направили в дивизию народного ополчения. В ВММА был вскоре сформирован 2-й батальон, резервный, двухротного состава, из набора младшего курса, но у них на 220 человек было только 150 винтовок, и этот батальон ждал в лагере «Лисий Нос., когда его пополнят оружием и поставят чёткую боевую задачу.

- Как кормили и одевали курсантов в первые месяцы войны?

За время пребывания в батальоне, из-за постоянного хождения в разведку, ползания по земле, рытья окопов и прочих «прелестей. полевой армейской жизни, наше флотское обмундирование быстро поизносилось и оборвалось.

Нас начали «по частям. переодевать в армейскую форму.

Вначале нам выдали зелёные обмотки, которыми мы закрепили на голенях обрывки бывшего клёша флотских брюк. Вскоре выдали зелёные армейские пилотки, брюки галифе и гимнастёрки. У нас сохранились чёрные бескозырки, тельняшки, широкие флотские ремни с бляхой и чёрные бушлаты.

Рядом с нами, на колхозных полях и личных огородах, созревал отличный урожай овощей, но нам запрещалось что-либо оттуда брать. Всех предупредили, что нарушитель запрета будет расстрелян перед строем батальона.

Кормили нас только гречневой кашей и супом-пюре гороховым из брикетов. Рядом с нами, в сёлах Забородье и Молкуново, располагались огромные свиносовхозы, многие тысячи голов высокопородистых свиней.

Но взять для питания курсантов хоть одну свинью никто не имел права, это могли расценить как мародёрство, и за это можно было спокойно угодить в трибунал. Только один раз, когда во время немецкой бомбёжки погибло несколько свиней, совхозные охранники передали курсантам две туши. Два дня нас кормили мясом.

Всю эту скотину так и не успели перегнать в Ленинград, всё это досталось немцам. Чьё-то головотяпство привело только «к существенному улучшению рациона питания солдат вермахта». Но сколько жизней ленинградцев можно было бы спасти, если бы все эти десятки тысяч голов скота и свиней своевременно отогнали бы в Ленинград?!

- Батальон часто перемещался вдоль линии фронта?

У каждого батальона бригады был свой участок обороны и своя зона ответственности. Нас в августе перебросили в Гостилицы.

Это бывшее владение фельдмаршала графа Миниха, полученное им в дар от Петра Первого.

Позже там построил усадьбу граф Разумовский.

В 1941 году в Гостилицах был солидный совхоз, производивший сельхозпродукты для Ленинграда, большая пасека, пруд с крупной форелью.

Рядом с нами проходило асфальтированное шоссе, дорога из Нарвы, через Кингисепп и Гостилицы прямо на Ленинград. По обе стороны от дороги был вырыт широкий ров и противотанковый эскарп.

На склонах придорожной возвышенности мы двое суток рыли окопы, ходы сообщения, оборудовали огневые точки, строили блиндажи. Прямо на обочине были вырыты отдельные ячейки-одиночки для истребителей танков.

По обе стороны расположили по одному пулемётному расчёту.

Я попал в первое пулемётное отделение, которым командовал Игорь Солдатов, вторым отделением руководил Алексей Тарасов.

В моём расчёте-отделении были Оскар Цукерштейн, Вася Ковтун, Юра Яковлев, Вася Белов, Фима Закржевский и Паша Башмаков.

Фронт приближался к Гостилицам. Немцы стали нас чаще бомбить.

С неба на наши головы, кроме бомб, летели листовки: «Товарищи юнкера! Переходите на нашу сторону. Гарантируем вам деньги, вино и женщин!»

Или такой бредовый текст: «Господа юнкера! Наша полевая кухня готовит лучше вашей. Переходите к нам!» Но через несколько дней немцы «поумнели», и новый текст был более серьёзным: «Морские юнкера! Ваше дело безнадёжное! Сдавайтесь! Убивайте комиссаров, коммунистов и жидов. Эта листовка - пропуск к нам»...

Через нас откатывались на восток остатки разбитых частей. Нам как-то от кавалеристов перепало тринадцать лошадей, так курсант первого курса Платон Климов, опытный кавалерист, прослуживший до академии год в казачьих частях, организовал и возглавил конную разведку батальона.

- Почему курсантская бригада ВМУЗ вводилась в бой разрозненно, побатальонно?

Я уже вам говорил, что на бригаду приходилось 50 километров второй линии обороны. Где немцы прорывались, там сразу и задействовали курсантов-моряков.

- Как происходил отвод бригады с линии фронта?

После войны рассказывали следующее, что когда в конце августа 1941 года Наркому ВМФ Кузнецову сообщили о гибели в полном составе нескольких батальонов из нашей бригады, то тот немедленно обратился к Сталину и с возмущением доложил, что «безголовое» ленинградское руководство лишило ВМФ резерва командных кадров. В войска немедленно ушёл приказ Сталина, продублированный Кузнецовым по всем флотским каналам, о снятии с фронта всех бывших учащихся ВМУЗ и о возвращении их на учёбу.

Этим указом предписывалось заменить курсантов краснофлотцами с кораблей и частей береговой обороны флота и дивизиями народного ополчения.

А потом начали искать «козлов отпущения», ответственных за отправку курсантов на фронт в июле 1941 года.

Но поскольку Жданов и Ворошилов были «священными коровами», то отыграться решили на контр-адмирале Самойлове, начальнике Управления ВМУЗ.

По одним слухам, Самойлова быстро расстреляли, и на его место был назначен контр-адмирал Степанов. Другие пишут, что Самойлова просто уволили из флотских рядов после Ладожской катастрофы.

Командира сводного батальона Кронтштадтского фельдшерского училища полковника Дмитриева обвинили в потере знамени училища и в неоправданных потерях. Дмитриев был осуждён трибуналом, и, как говорили, он десять лет просидел в одиночной камере Бутырской тюрьмы. В 1953 году, после смерти Сталина, по флоту пошли разговоры, что «дело Самойлова, Рамишвили, Дмитриева и других» было пересмотрено, и Дмитриева реабилитировали.

Но я точно не знаю, как всё происходило на самом деле.

- А как отводили курсантов с фронта?

Наша автоколонна батальона ВММА прибыла в Петергоф, а оттуда, согласно приказу комбрига, машины двинулись прямо в Ленинград.

Нас доставили на Васильевский остров в Школу подплава КБФ.

Там мы сдали всё оружие, получили новое флотское обмундирование и вернулись на место дислокации академии.

Тут же сданное нами оружие передавалось морякам-балтийцам из частей береговой обороны и морякам, снятым с кораблей флота и направленным на защиту города.

А других курсантов бригады ВМУЗ искали и собирали по всей линии фронта. Специальные представители штаба объезжали на машинах передовую или ходили по траншеям, выкрикивая: «Есть ли здесь курсанты морских училищ Ленинграда?»

Самое интересное, что не все курсанты отзывались на эти возгласы...

- Что ждало курсантов и слушателей ВММА в сентябрьские дни 1941 года?

Восьмого сентября мы стали свидетелями пожара Бадаевских продовольственных складов. Зловещим пламенем с едким дымом склады горели несколько дней. Языки пламени высоко поднимались в небо над Загородным проспектом и Международным проспектом, а клубы густого чёрно-багрового дыма были видны на десятки километров. До этого пожара мы ничего не знали об этих складах, но его результаты мы почувствовали уже на следующий день. Был резко сокращён рацион питания курсантов, хлеб начали выдавать небольшими порциями, каждому индивидуально.

17 сентября 1941 года личный состав академии выстроили. Нам объявили, что наш курс следует на Финляндский вокзал, оттуда мы направимся на Ладогу и водным путём будем переправлены на Большую землю. И только наша колонна вышла из ворот академии на проспект, как на территории академии раздались один за другим три артиллерийских взрыва. Ранило нашего курсанта Сашу Якобсона. А остальных в очередной раз сберёг добрый ангел-хранитель. Ведь два снаряда упали точно на то место, на котором стоял наш курс ещё несколько минут тому назад. Мы погрузились в вагоны на Финляндском вокзале и днём прибыли на станцию Ладожское озеро. Сказали, что вечером начнётся погрузка на плавсредства. Эшелон отвели на запасной путь. Мы долго ждали погрузки. На душе было тревожно. Но 18 сентября наш курс вернули в Ленинград. И здесь мы узнали, что на Ладоге погиб выпускной курс нашей академии, переправлявшийся через озеро в первом эшелоне.

28 ноября 1941 года личный состав академии, голодные и истощённые люди, перешёл Ладогу по льду озера, скрытно от немцев преодолев из последних сил тридцать километров, а позже, перейдя озеро, курсанты и преподаватели совершили пеший марш из Кобоны по тылам Волховского фронта, через Сясьстрой к станции Ефимовская. Это ещё триста километров...

Далее курсантов вывезли по железной дороге в Вятку.

Но до этого дня надо было ещё дожить.

Тринадцатого октября на территорию академии было сброшено с немецких бомбардировщиков более 400 «зажигалок».

При тушении этого пожара погиб мой товарищ Юра Нехамкис.

На академию наводил авиацию немецкий сигнальщик-ракетчик. Курсанты нашего 1-го курса - Валентин Поляков и Боря Нейман - схватили этого сигнальщика.

Голод был страшный. Боря Китайгородский похудел на 30 кг, Юра Жаров - на 25 кг. Практически все курсанты потеряли за два месяца в весе от 15 до 20 килограммов. В середине ноября умер курсант Бениаминсон.

Частые воздушные тревоги, бомбёжки, артобстрелы и голод не давали курсантам возможности заниматься. Учебный процесс становился нереальным.

И когда с 22 ноября 1941 года начала работать ледовая «Дорога жизни», было решено эвакуировать академию в Астрахань. К началу эвакуации прежнее решение было изменено и новым местом дислокации академии выбрали город Иваново.

Но по ходатайству руководства ВММА в верхах решили разместить ВММА в Кирове (бывшей Вятке), где уже находились эвакуированные госпитали ВМФ.

Но обо всём этом я узнал гораздо позже, поскольку с 21 сентября 1941 года я уже не числился в списках личного состава ВММА.

Я не имел никаких сведений о своих родителях и очень волновался о их судьбе. Из скупых сводок Информбюро было трудно составить представление, что творится в боях под Одессой.

У меня в Ленинграде жили родственники, прямо напротив флотского экипажа «Новая Голландия». Теплилась надежда, что родители могли сообщить о себе моим ленинградским родственникам.

Связаться с ними по телефону я не смог, и, чтобы повидать родню, мне пришлось 21 сентября после вечерней проверки пойти в самовольную отлучку.

От родственников я узнал, что мама и сестра эвакуировались из Одессы в Чкаловскую область на станцию Абдулино, а отец остался в Одессе, так как был начальником штаба медицинской службы МПВО города.

Успокоенный, я возвращался на курс и уже в ста метрах от академии вовремя не разглядел армейский патруль, который меня и задержал, так как у меня не было увольнительной. Меня доставили в городскую комендатуру, где после короткого объяснения с дежурным помощником коменданта я был помещён в одну из камер гауптвахты. Там уже сидело человек двадцать задержанных военнослужащих.

За ночь, проведённую в камере на нарах, я успел получить соответствующую «юридическую консультацию». У моряков-«самовольщиков» с гарнизонной гауптвахты было только два выхода. Первый - в суд военного трибунала с последующей отправкой на фронт, «искупать вину кровью», так как в военное время самовольная отлучка из части приравнивалась к дезертирству.

Второй путь - это добровольная отправка в бригаду морской пехоты на фронт. Третьего пути не было... Как правило, моряки просили отправить их в бригады МП. Рано утром во двор комендатуры вывели более сотни военнослужащих, задержанных комендантскими патрулями за минувшую ночь.

Человек двадцать отвели в сторону. Все моряки. Под охраной главстаршины и трёх краснофлотцев с винтовками нас погрузили в большую грузовую машину с брезентовым верхом. Мы тронулись в путь. В дороге были часов пять.

Куда нас везут, никто не знал, кроме сопровождающих.

Во второй половине дня 22 сентября 1941 года мы прибыли в посёлок Невская Дубровка, расположенный на правом, северном берегу реки Нева.

Здесь находился штаб Невской оперативной группы (НОГ), тылы, резервы, инженерные, медицинские, зенитные и сапёрные части подразделений, ведущих боевые действия на «Невском пятачке».

«Пятачок» был захвачен 19 сентября 1941 года, когда против посёлка Невская Дубровка, на левый, южный берег Невы, в районе посёлка торфяников Московская Дубровка был высажен десант в составе 4-й бригады морской пехоты и 115-й стрелковой дивизии. Десант захватил небольшой плацдарм, от 3 до 5 километров по фронту, упиравшийся левым флангом в деревню Марьино и корпуса 8-й ГЭС, а правым - подходил к району деревни Арбузово и изгибу реки Нева у Ивановских порогов. В глубину «пятачок» был от 1800 до 2500 метров.

Почти в центре «пятачка», ближе к Неве, в фундаментах разбитых домов и в укреплённых погребах и основаниях разрушенных кирпичных печей располагались штабы подразделений. Передний край плацдарма заканчивался у насыпи узкоколейной железной дороги, по которой в мирное время возили торф к 8-й ГЭС и к Шлиссельбургу. За эту проклятую насыпь шли постоянные ежедневные бои местного значения, так как это было единственное возвышенное и относительно сухое место.

На остальной территории плацдарма строительство окопов и огневых точек было затруднено тем, что при углублении в землю на метр сразу выступала болотная мутная вонючая вода и заливала окопы. Справа от железнодорожной насыпи находились остатки сожжённой и перепаханной снарядами рощи «Фигурная».

Плацдарм непрерывно бомбили, круглосуточно обстреливали из всех видов и калибров артиллерии. И когда говорят, что каждый день на плацдарме погибала и выбывала из строя как минимум тысяча бойцов и что после войны с каждого квадратного метра земли, взятой с глубины на штык лопаты, на «Невском пятачке» высеивали пять килограммов металла, пуль и осколков, то это правда. Из стрелковой дивизии или из бригады МП за десять дней боёв на «пятачке» оставалось по 100-150 человек. «Конвейер смерти».

И мне пришлось там провоевать два с лишним месяца.

Нашу группу из 18 человек привели в штаб НОГ, где нас принял молодой капитан береговой службы, представившийся ПНШ 4-й БрМП.

Лично побеседовал с каждым новичком. Нас покормили.

С наступлением темноты этот капитан с своим ординарцем повёл нас к переправе. Нам объяснили, что на берегу и во время переправы запрещено курить, громко говорить, зажигать огонь и т. д.

Быстро и тихо на четырёх лодках мы пересекли Неву.

Переправлялись без оружия, сказали, что винтовки получим уже в своих ротах.

Я переправлялся в одной лодке с капитаном, который приказал мне держаться его. Командовал переправой сапёрный капитан Михаил Фёдорович Иванов, о котором после на плацдарме ходили легенды. Иванов был символом «пятачка» и проявлял со своими сапёрами чудеса героизма, обеспечивая бесперебойную переправу на лодках и плотах под постоянным немецким огнём. Всех раненых с плацдарма эвакуировали в наш тыл в любое время суток и в любых условиях.

Я встречался с Ивановым после войны.

В тут ночь на левом берегу реки нас встретили три краснофлотца из бригады и, согласно указаниям капитана ПНШ, стали разводить вновь прибывших по подразделениям. Мне капитан сказал следовать за ним.

Где ползком, где перебежками, а где и по свежевырытым ходам сообщения мы добрались до развалин каменного дома, под фундаментом которого в бывшем погребе был оборудован штаб бригады.

Помещение примерно 7х4 метра и высотой меньше двух метров было перегорожено на несколько клетушек. Потолок был подпёрт несколькими деревянными столбами. Под ногами хлюпала гнилая болотная вода.

В штабе находились начальник штаба и комиссар бригады, несколько командиров, телефонистов и связных. Капитан ПНШ сказал начальнику штаба: «Курсанта привёл, хороший парень. Подойдёт на место командира взвода разведки, прежнего командира ещё вчера убило». Начштаба с ним согласился.

В это время появился командир бригады полковник Ржанов, которого я сразу узнал. Ему доложили о пополнении и обо мне.

Полковник спросил, с какого я курса ВММА, как попал в бригаду и был ли в его курсантском батальоне. Я коротко и честно всё рассказал.

Ржанов согласился с моим назначением, пожал мне руку и пожелал успеха в службе. Так я стал исполняющим обязанности командира 1-го взвода отдельной разведроты бригады МП. Связной привёл меня в «блиндаж» командира разведроты. Ознакомившись с моей куцей биографией, ротный, старший лейтенант, посоветовал «побыстрее вжиться во взвод», перенимать опыт у «старичков» и готовиться к заданию.

Старшина роты выдал мне вещевой мешок, котелок, флягу, автомат ППД с двумя полными дисками, пистолет с четырьмя обоймами, две гранаты РГД и две гранаты-«фенечки» Ф-1 и финский нож в кожаном чехле.

Когда я закрепил на себе всё это «хозяйство», автомат зарядил диском и перебросил через плечо за спину, то сразу приобрёл вид заправского вояки.

В моём взводе было 19 человек. Тринадцать моряков из подразделений береговой обороны и шестеро с различных кораблей.

После второго разведвыхода я стал во взводе и роте своим человеком.

Хорошо относились ко мне и в штабе бригады, что способствовало «головокружительной карьере». Когда шестого октября был убит осколком снаряда командир нашей разведывательной роты, мне приказали вступить в исполнение обязанностей командира разведроты.

В тот день старшина сделал мне подарок - пару сапог вместо моей разбитой обуви. Но долгожителей на «Невском пятачке» не было. В течение трёх месяцев нахождения на плацдарме всех убивало или ранило. Я не стал исключением.

В декабре, во время попытки расширить плацдарм, прикрывая наш фланг при вынужденном отходе огнём из пулемёта, я был ранен осколками мины.

Всего изрешетило.

Эти осколки постепенно вынимали из моего тела до 1954 года.