Глава 2

Фетх-Али-шах. Положение Персии и внутреннее ее устройство. Полигамия. Нигаристан и шахские потехи. Характер Фетх-Али-шаха и его смерть. Наследник престола Аббас-Мирза. Мирза-Шефи и Мамед-Хусейн-хан. Абдулла-хан. Мирза-Абдул-Вехаб. Зять шаха Аллах-Яр-хан. Мирза-Мамед – Хусейн-хан Мервский. Евнух Манучехр-хан. Мирз а-Безюрг и его сыновья: Мирз а-Абуль-Касим и Муса-хан. Беглербег Фетх-Али-хан и придворный поэт. Хусейн-хан, сардар Эриванский и его брат Хасан-хан. Келб-Али-хан Нахичеванский

После убиения Ага-Мамед-хана (в 1796 году, в Шуше), родоначальника нынешней династии Каджаров, на престол Персии вступил родной его племянник Фетх-Али-шах, сын Хусейн-Кули-хана. Он родился в 1762 году и, лишившись в раннем возрасте отца, долгое время жил в Астрабаде, при матери, от которой был взят дядей и впоследствии назначен правителем Шираза. Звание это он сохранил до получения известия о смерти Ага-Мамед-хана, что его заставило поспешить в Тегеран, где он в 1797 году и короновался шахом.

Персия в том виде, в каком ее наследовал Фетх-Али-шах, не сохранила и тени своего прежнего величия. Славные времена Сефевидов давно перешли в область воспоминаний, и если Надир-шаху удалось возвратить стране утраченное ею значение, то при его преемниках она снова дошла до состояния едва ли не худшего того, в каком мы находим современную Турцию. Не доискиваясь причин, подготовлявших такое положение Персии, которой еще суждено играть важную роль в будущей истории Востока, обратимся к ее государственному строю при Фетх-Али-шахе, сохранившемуся, без особых изменений, до настоящего времени.

Правление персидское, не опираясь ни на какие законы, основано на полнейшем произволе. В руках шаха власть беспредельная: он неограниченный! властелин над своими подданными и их имуществом.

Михр-Али. Портрет Фетх-Али-шаха

Высшего, аристократического сословия в Персии никогда не существовало и не существует. Да и может ли быть аристократия там, где первые сановники, разумея под этим словом лиц, временно или совершенно случайно возвысившихся, думают только о том, чтобы всеми средствами грабить казну и народ, дабы, в случае нужды, откупаться от палочных ударов, от которых не освобождают их ни происхождение, ни личные заслуги? При отсутствии аристократии нет и простого дворянского сословия. Если же в персидском языке употребительны слова «неджабет» (дворянство) и «неджиб» (дворянин), то более для обозначения положения, занимаемого известным лицом в обществе. Высший титул есть шах-заде, то есть принц царствующей династии. Отличительным признаком такого происхождения служит слово «Мирза», которое ставится непосредственно за именем собственным, например Аббас-Мирза, Ферхад-Мирза, Тахмасиб-Мирза и нр. Но как потомство Фетх-Али-шаха в продолжение нынешнего столетия (XIX век. – Ред.) возросло с лишком до 2 тысяч душ мужского пола, то для отличия детей Аббас-Мирзы от детей прочих сыновей шаха первые считаются ближайшими родственниками царствующего и занимают высшие должности в государстве, тогда как последние, пользуясь самой ничтожной пенсией и будучи бедны, находятся в пренебрежении и не допускаются до занятия важных должностей, из опасения каких-либо притязаний с их стороны на корону.

Потомки прежних династий: Сефевидов, Надир-шаха (ум. 1747) и Керим-хана (ум. 1779) – носят титул мир-заде.

Настоящий же дворянский титул, обозначаемый словом «хан», которое тоже ставится за именем собственным (Ибрагим-хан, Мехти-хан и пр.), дается или шахом, или переходит по наследству, или, наконец, присваивается по произволу людьми, достигшими известного благосостояния. Но титул этот утратил ныне свое прежнее значение. В особенности же уважается так называемый секов – почетный титул, который правительство жалует военным и гражданским чиновникам, ad personam: столб, подпора, рука, колыбель государства и пр. и пр.

Все вообще подданные шаха разделяются на нукеров и ранетов. К первым относятся все служащие, от первого министра до последнего сарбаза (солдата) и ферраша (служителя). Сам наследник престола считается только первым шахским нукером. Ко второму разряду принадлежат купцы, ремесленники, сельские жители и духовенство. Только муджтехиды и другие высшие духовные особы состоят до некоторой степени в независимости от правительства, которое в известных случаях, не принимая против них энергических мер, предпочитает удалять их, под благовидным предлогом, в Кербелай, Неджев и другие священные места, с воспрещением возврата без особого на то разрешения шаха.

Персия, как ныне, так и в былое время, разделялась на провинции, коих управление вверялось беглербегам или хакимам (губернаторам), с предоставлением им права суда и расправы, взимания доходов, производства расходов на общественные нужды – словом, всего внутреннего управления. Должности губернаторов предоставлялись преимущественно принцам (шах-заде).

Доходы и расходы по каждой провинции были установлены по особой росписи, равно определены и суммы, которые каждые шесть месяцев должны были представляться в шахскую казну. Согласно такому порядку, Фетх-Али-шах получал ежегодно со всех провинций, за исключением Адербиджанской, до 2 миллионов червонцев, составлявшихся главным образом из налогов и податей с имений и доходов поземельных и таможенных. Доходы же с Адербиджана (около 800 тысяч червонцев) поступали целиком в распоряжение наследника. Таким точно образом доход с Эриванской области (около 90 тысяч червонцев) составлял собственность сердаря Хусейн-хана, ничего не уделявшего из этой суммы шаху, но подносившего ему ежегодно значительный по ценности подарок.

Кроме обыкновенных налогов, существовали еще налоги чрезвычайные. Они состояли из: 1) садыря – самого тягостного налога для населения, так как размеры его были совершенно произвольны. Он взыскивался при всех чрезвычайных случаях, как, например, с провинившихся губернаторов, с возмутившихся племен и деревень, при рождении или браке принца и пр., и достигал ежегодной цифры 1 миллион 500 тысяч червонцев и 2) подарков, поступавших к шаху от высших сановников государства в день нового года (ноуруза), смотря по состоянию каждого, и составлявших в сложности сумму 1 миллион червонцев. Такого рода приношения ожидались, хотя и не в срочное время, и от купечества, которое, собственно, было изъято от налогов.

Но все это еще далеко не освобождало население от разного рода платежей, так как губернаторы всегда находили средства намного увеличивать доходы против государственной росписи: из них одни, большинство, грабежом народа, а другие, меньшинство, развитием земледелия. Последние обыкновенно удерживались на своих местах, тогда как первые весьма скоро их лишались, вследствие приносимых жалоб, которые всегда и охотно принимались Фетх-Али-шахом, имевшим в виду сорвать полновесный подарок с являвшихся во множестве новых кандидатов на губернаторскую должность. Подобная система управления провинциями, имевшая скорее вид откупа, применялась и к булюкам, или округам, которые губернаторами вверялись тем, кто больше платил, а сими последними соблюдались в отношении деревенских старшин и пр.

Из сказанного становится понятным, что население Персии далеко не благоденствовало при Фетх-Али-шахе. И действительно, найти человека, довольного своей судьбой в то время, было не менее редко, как и теперь.

В стране, которой правительство берет, вместо того чтобы занимать, само собой разумеется, нельзя предполагать народного долга (dette publique). Персия его не имеет. Что же касается казны Фетх-Али-шаха в деньгах и драгоценностях, то, по мнению Амбур-гера, бывшего консула нашего в Тавризе, ее можно оценить в то время предположительно в 300 куруров (курур равен 500 тысяч червонцев) или в 150 миллионов рублей серебром.

Расходы Фетх-Али-шаха, соответственно его доходам, были вообще очень умеренны. Они не превышали 2 миллионов червонцев и обращались на удовлетворение 10 батальонов пехоты, артиллеристов, министров, чиновников, его канцелярии и, главным образом, на содержание гарема.

Нигде на Востоке полигамия не развилась с такой силой, как в Персии. В Турции она несравненно слабее. Что касается собственно Фетх-Али-шаха, то можно положительно сказать, что со времени ислама ни один венценосец подобно ему не мог похвалиться таким громадным гаремом, и мы имеем полное право назвать его – и, разумеется, только в этом отношении – Соломоном Новейшего времени. У Фетх-Али-шаха было свыше 300 жен. Среди этой-то ближайшей своей обстановки он любил предаваться самым неожиданным прихотям чувственных наслаждений, которые поглощали, можно сказать, все его мысли, все его существо… Расскажу для примера следующее.

…Это было в Тегеране. В один июльский день, когда полуденный зной значительно ослабел и в воздухе заметно стала разливаться прохлада, я приказал оседлать лошадь и отправился за город. Я ехал на этот раз с целью посетить Нигаристан – один из замечательнейших загородных дворцов, построенный Фетх-Али-шахом.

Подъехав к саду, я через полуразрушенные ворота вступил в главную аллею. Она тянется на довольно большое протяжение и, упираясь на самой середине в прекрасную ротонду, с обширным бассейном, разделяется надвое. За ротондой боковые аллеи опять сходятся в главную, которая оканчивается у самого дворца, стоящего в конце сада.

Дворец со всеми к нему пристройками довольно обширен. Из имеющихся в нем двух зал особенное внимание обращает на себя тронная – своею стенописью. Прямо против входа изображен на стене Фетх-Али-шах с несколькими стоящими по сторонам его сыновьями; на боковых же стенах – знатнейшие вельможи Ирана и несколько европейцев: в числе последних Малкольм, сэр Узлей и Мориер, автор «Хаджи-Бабы».

С правой стороны от главного фасада есть низкий проход под сводом, ведущий на небольшой дворик, сообщающийся с другим – большим, на котором находятся гаремные помещения. На первом дворике, против устроенного посреди бассейна, возвышается искусственная, под сводом, и весьма крутая гора, вершина которой сообщается с гаремом. О гаремных собственно помещениях сказать нечего: это небольшие комнаты, ничем не отличающиеся одна от другой и состоящие из голых стен, без всяких украшений.

Что касается дворцового сада, то он принадлежит к числу лучших, какие мне случалось видеть в окрестностях Тегерана. Роскошные деревья, доставляющие чудную тень, и разлитое в воздухе благоухание от бесчисленных цветов делают его бесподобным приютом среди пустынной местности от палящего зноя иранского солнца.

Во время пребывания Фетх-Али-шаха в Нигаристане описанный мною выше дворик с бассейном обычно устилался богатейшими коврами, и повелитель Персии, сидя перед бассейном и не выпуская из рук кальяна, со всей отличавшей его страстностью, следил за своими женами, которые, скатываясь с горы в бассейн, одна перед другой старались очаровать его сердце. Гора в этих случаях покрывалась бархатом.

Но прошли годы: всесокрушающее время наложило печать на Нигаристан, и только потехи его соорудителя, живя в устах народа, служат и поныне предметом для рассказов…

Отличительной чертой характера Фетх-Али-шаха была непомерная жадность к деньгам. Страсть эта развилась в нем до громадных размеров. По мнению некоторых, она была следствием той бедности, которая сопровождала его детство. Рассказывают, что мать его зачастую не знала, чем покрыть расход на денную пищу. Ближе же всего склонность Фетх-Али-шаха к деньгам можно объяснить теми расходами, которые поглощались его гаремом.

Государственными делами он занимался мало, чтобы не сказать, что вовсе ими не занимался. Предоставив все управление государством своим сыновьям и назначив их в губернаторы разных провинций, он, не входя в самый образ их действий и мало заботясь об участи своих подданных, изнывавших под бременем безграничного деспотизма, требовал от них только денег. Но в последние годы царствования Фетх-Али-шаха сыновья его, ожидавшие со дня на день кончины отца, прекратили отправление денег, так что на одном правителе Шираза, Хусейн-Али-мирзе, считалось недоимки в 600 тысяч туманов (1 миллион 800 тысяч рублей серебром), такое поведение последнего навлекло на него гнев отца, который и выступил против непокорного сына. Но поход этот имел для Фетх-Али-шаха весьма грустный исход: он занемог в Испагани, где и умер от истощения сил, 13 октября 1834 года, на семьдесят втором году от рождения.

Наследником престола Фетх-Али-шах избрал, помимо двоих старших сыновей, своего любимца Аббас-Мирзу. Воспитанный в неге и роскоши, принц этот был, однако же, врагом всякой пышности и держал себя менее гордо, чем другие. Обращение его отличалось простотой и любезностью. Главным недостатком его было чрезмерное властолюбие. К России и к русским Аббас-Мирза питал непримиримую вражду, которую в нем в особенности поддерживали англичане, смотревшие далеко не равнодушно на возраставшее влияние наше в этой части Азии.

Резиденцией Аббас-Мирзы был Тавриз, главный город вверенной его управлению Адербиджанской провинции. Он умер годом раньше Фетх-Али-шаха, а именно 10 октября 1833 года, в Мешеде, во время Хорасанского похода.

Первым лицом при шахе был Мирза-Шефи. Сын Мирзы-Ахмед-хана, когда-то служившего в войсках Надир-шаха, он родился в Испагани, откуда еще в молодых летах удалился в Мазандеранскую область, где и поселился в Бендинее. Там он некоторое время состоял при начальнике местечка Хаджи-Джан-хане, от которого перешел к Ага-Мамед-хану, сделавшему его визирем и оказывавшему ему особое расположение и доверие. В день его смерти Мирза-Шефи находился в Тегеране и вместе с губернатором города Мирза-Мухаммед-ханом-Каджаром способствовал восшествию на престол Фетх-Али-шаха. Когда же вслед за тем тогдашний первый министр Мирза-Ибрагим-хан был убит, он занял его место с титулом садри-азама.

Мирза-Шефи отличался непомерною скупостью и, как отъявленный взяточник, нажил себе громадное состояние. Он имел несколько сыновей, но они все умерли в молодых летах; на единственной же дочери его женился сын Фетх-Али-шаха, Хумаюн-мирза, к которому и перешло все его состояние.

В приезд Ермолова Мирзе-Шефи было 80 лет. Он скончался 19 рамазана 1234 (1818–1819) года, в городе Казвине, на возвратном пути из Султанин, и погребен в Кербелае.

Преемником его, по должности первого министра, был министр внутренних дел низам-уд-доулэ Мамед-Хусейн-хан. Он начал службу при Ага-Мамед-хане и был в разное время правителем Кашана, Кума и Испагани, где о нем сохранились самые добрые воспоминания. Душою преданный земледелию и нередко личным примером поощряя крестьянина к труду, он наживал большие деньги, которые сполна тратил на бедных и жертвовал на дела благотворительные. Щедрость его дошла до того, что его сравнивали с Хатемом, начальником одного из арабских племен, и с эмиром Омейядов Мени-Заидэ, а в раздаче милостыни с Кааном, сыном Чингисхана. Занимая уже высокое место в государстве, он зачастую переодевался в простое платье и в сумерках, никем не замеченный, бродил по тегеранским улицам и трущобам, отыскивая бедных и нуждающихся. Наделяя их деньгами и вещами, он просил только молиться о нем и не осуждать за то, что не может доставить им полного обеспечения. Придворным чинам он назначил лично от себя ежегодные субсидии. Стол его был открыт для всех и каждого. В Персии рассказывают, что однажды ночью в воде, в которой в доме его отваривался плов, утонуло три человека (?). В Кербелай, Неджеф и другие священные места он отправил в течение своей жизни свыше 100 тысяч червонцев.

Мамед-Хусейн-хан умер в Тегеране в 1238 (1822–1823) году. Его заменил старший сын его Абдулла-хан-эмин-уд-доулэ. Другой сын его, Ибрагим-хан, женился на дочери Фетх-Али-шаха и жил постоянно в Тегеране; наконец, третий, Мирза-Абдул-Хусейн-шах, был одно время правителем Семнана, а потом придворным казначеем. Впоследствии он поселился в Испагани, где заслужил всеобщее уважение за высокую нравственность и пользовался репутацией отличного медика.

Особенным уважением Фетх-Али-шаха пользовался муэтемид-уд-доулэ (то есть опора государства) Мирза-Абдул-Вехаб. Уроженец Испагани, он, благодаря глубокому знанию языков арабского, персидского и турецкого, а главное – особенному умению сочинять бумаги, успел достигнуть степени государственного секретаря. Состоя более 30 лет при особе шаха, он нередко принимал участие в обсуждении общегосударственных вопросов, подлежавших ведению первого министра.

Мирза-Абдул-Вехаб скончался в 1244 (1828–1829) году от чахотки.

В персидской литературе известен его «Письмовник», служащий образцом высокого и изящного слога и изданный им под псевдонимом Нишат, то есть «радость». Слово это, по смерти автора, дало повод к следующему каламбуру: «С кончиною Мирза-Абдул-Вехаба народ лишился радости».

Из ближайших родных шаха назовем первого его адъютанта Аллах-Яр-хана, сына Мирза-Мамед-хана рукн-уд-доулэ («столб государства»), одного из первостепенных ханов каджарского племени. Фетх-Али-шах выдал за него дочь свою Марьям-ханум, а сына Аббас-Мирзу женил на его сестре. От этого брака у Аббас-Мирзы родились три сына: Мамед-шах, Бехмен-Мирза и Кахраман-Мирза.

Аллах-Яр-хан некоторое время имел звание министра, а после смерти Фетх-Али-шаха был правителем Хорасана. В начале 40-х годов, вследствие разных интриг и открыто выраженного им неудовольствия против тогдашнего министра Хаджи-Мирза-Агаси, ему было поручено, в виде удаления его из Персии, сопровождать сестру свою, мать Мамед-шаха, на богомолье в Мекку. На возвратном пути оттуда Аллах-Яр-хан занемог и умер в Кербелае, не увидав более своей родины.

Весьма видное место в ряду придворных занимал Мамед-Ху-сейн-хан Мервский, сын Байрам-Али-хана из каджарского поколения Изиддинлу. Отец его, унаследовав от предков управление Мервом, был убит Бейджан-ханом Туркменским. После его смерти Мамед-Хусейн-хан удалился в Испагань, но вскоре возвратился в Мерв, где был взят в плен Наср-Эддином-Тюрэ и отвезен в Бухару.

Впоследствии ему удалось бежать в Хорасан к Ага-Мамед-хану и после умерщвления его устроиться при Фетх-Али-шахе, который навсегда сохранил к нему доброе расположение.

Мамед-Хусейн-хан имел титул фехр-уд-доулэ, то есть «гордость государства», и умер в 1233 (1817–1818) году.

Здесь же упомянем о Манучехр-хане, шахском евнухе, знакомом читателям «Русской старины» из статьи моей «Смерть А.С. Грибоедова». Манучехр-хан, из армянской фамилии Ениколоповых, впоследствии правитель Испагани, был взят в плен персиянами во время осады князем Цициановым (1802–1806) крепости Эривани, привезен в Тавриз и там оскоплен. Он имел титул муэтемид-уд-доулэ, то есть «опора государства».

Что касается Мирзы-Абуль-Хасан-хана, бывшего посла при петербургском дворе, впоследствии министра иностранных дел и пользовавшегося особенным почетом в Персии, а также Абдулла-мирзы, правителя Зенгана, его визиря Мирзы-Таги, валия Курдистана Аман-Уллах-хана, второго шахского адъютанта Махмуд-хана и посольского михмандаря Аскер-хана Авшара, то мы считаем излишним вдаваться в биографические о них подробности, так как они в сношениях посольства Ермолова с высшими властями имели весьма малое значение.

При наследнике был своего рода садри-азам, в лице каймакама (почетный титул, жалуемый товарищу первого министра) Мирза-Безюрга. Уроженец Ферахана и происхождения сеидского, то есть из потомков пророка, он был, по значению своему, вторым лицом в государстве и пользовался особенным доверием шаха. Ему было поручено воспитание Аббас-Мирзы, над которым он имел неотразимое влияние. Не обладая особенным умом и будучи скорее «иие grande et te pour les petites affaires» («большой шишкой при маленькой должности». – Ред.), как о нем выразился Мазарович, наш поверенный (1818–1827) в Тегеране, Мирза-Безюрг отличался хитростью, а главное, непримиримою враждой к России, которой изыскивал все способы наносить вред. Он оставался при Аббас – Мирзе до самой смерти, имея преемником по себе старшего сына визиря Мирзы-Абуль-Касима, к которому перешел и титул каймакама. Превосходя отца столько же хитростью, сколь умом и пользуясь репутацией поэта, Мирза-Абуль-Касим в особенности известен своей безнравственностью, страстью к деньгам и безмерным честолюбием. Персия дрожала при одном его имени и глубоко его ненавидела. Он был убит, по повелению Мамед-шаха, вследствие обнаруженного замысла свергнуть его с престола и самому царствовать именем малолетнего Наср-Эддина, нынешнего шаха Персии.

Другой сын Мирзы-Безюрга, по имени Мусса-хан, был женат на Шемс-баз-хануме, дочери Фетх-Али-шаха, но он в приезд Ермолова имел не более 17 лет и никакой должности не занимал.

Губернатором, или беглербергом, Тавриза был Фетх-Али-хан, сын Хидхет-хана Рештского, убитого по повелению Ага-Мамед-хана. Фетх-Али-хан в душе ненавидел Каджарскую династию и был отъявленный пьяница. Он умер вскоре после последней войны нашей с Персией.

Однофамилец Фетх-Али-хана был придворным поэтом и умер в 1238 (1822–1823) году в Тегеране.

Одной из пограничных с нашими закавказскими владениями персидскою областью была Эриванская. Она находилась под управлением сардара Хусейн-хана, уроженца Казвина и по происхождению землепашца. Положением же своим он был обязан, равно как и брат его Хасан-хан, личной храбрости, оказанной во время Хорасанского похода, предпринятого Фетх-Али-шахом вскоре по восшествии на престол. Сардар был человек необыкновенных дарований и считался одним из умнейших людей в Персии, хотя ни читать, ни писать не умел. Он управлял областью почти самовластно и, обращая главное внимание на сельское хозяйство, привел ее в то цветущее положение, каким ни одна провинция Персии похвалиться не могла.

Война, предпринятая в 1826 году Аббас-Мирзой против России, вопреки самым убедительным увещеваниям сердара, предвидевшего печальный ее исход для Персии, послужила к гибели и самого Хусейн-хана. Возвратившись после взятия Эривани в Казвин, он был потребован к ответу в Тегеран, где скрылся в шахской конюшне, считающейся одним из заповедных убежищ от преследования, и там через несколько дней кончил жизнь, на семидесятом году от рождения.

Брат же его Хасан-хан, состоявший при нем начальником конницы и пользовавшийся репутацией горького пьяницы, ушел в Кербелай, где и умер, посвятив последние дни посту и молитве.

Наконец мне остается в заключение этой главы упомянуть о Келб-Али, хане Нахичеванском. Он управлял провинцией с конца XVIII века и был столько же замечателен умом и хитростью, как жестокостью и коварством. Когда Ага-Мамед-хан в последние годы царствования, занятый мыслью об упрочении престола за своим племянником Фетх-Али, начал преследовать подозреваемых им в неблагонадежности и опасных по своему влиянию при исполнении лучшей его мечты, он в числе прочих приказал выколоть глаза Келб-Али-хану, отпустив его по-прежнему управлять ханством.

Зверский поступок этот, само собою разумеется, поставил несчастного хана в числе смертельных врагов владельца Персии. Он затаил чувство мщения и, оказывая Персии наружную преданность, в душе стал искать сближения с Россией. Но заветная мысль его осталась без осуществления. Келб-Али-хан скончался в 1823 году, деятельно управляв ханством 28 лет после своего ослепления.

Мстителем за отца явился родной сын его Эксан-хан. Едва только началась война 1826 года, он передался России, оказав ей громадные услуги против персиян.