Выписки из биографии князя Мадатова

Вновь вышедшая биография князя Мадатова, одного из главных помощников Ермолова на Кавказе, дает возможность полнее обозреть деятельность Алексея Петровича в первые годы его управления.

В 1818 году генерал Ермолов предпринял решительные меры для усмирения чеченцев, самого воинственного народа между кавказскими племенами, народа, который быстрыми своими набегами и беспрерывными разбоями наводил повсюду ужас до того, что по Военно-Грузинской дороге невозможно было следовать иначе, как с сильным прикрытием, при коем всегда долженствовали находиться и орудия.

Меры сии состояли в том, что все низменное пространство земли, лежащее между реками Тереком и Сунжею и служившее чеченцам для посева хлеба, а огромные и прибыльные луга для прокормления лошадей, рогатого и прочего скота, было отнято у них посредством перенесения линии с Терека на Сунжу. На Сунже было построено достаточное количество редутов и крепостей, которые совершенно лишили бы чеченцев возможности пользоваться этим пространством земли. Наездничество их делалось с тех пор весьма затруднительным и часто влекло за собою совершенное уничтожение целых партий.

Вскоре обнаружились между ними пагубные последствия общего недостатка в хлебе и скоте. Вынужденные стискивать себе скудную пищу в гористых и необитаемых местах и потеряв уже значительную часть своего скотоводства, они подверглись болезням, опустошавшим целые селения. Благомыслящая часть народа явилась с покорностью и получила прощение, с условием покинуть горы и со всем своим имуществом перейти на жительство в низменные места между Тереком и Сунжею, под охранением наших крепостей. Вот первоначальное основание так называемых мирных чеченцев…

Нельзя было и сомневаться, чтобы выбор сего единственного способа к скорому и прочному покорению горских народов вообще мог ускользнуть от прозорливого гения Ермолова.

При первом появлении войск наших на реке Сунже чеченцы, видя свое бессилие и невозможность воспрепятствовать новой линии, которая должна была лишить их главнейших способов к пропитанию, а вместе с тем и возможности делать набеги на станицы, находящиеся на старой линии по берегу реки Терека, всеми мерами старались выставить оскорбление, им нанесенное, как обиду, общую для всех вольных кавказских народов. Они предсказывали в будущности такую же участь и всем другим племенам, если они заблаговременно и соединенными силами не отвратят угрожающей гибели. Некоторые народы, жившие в соседстве чеченцев, как то: койсубуйлинцы и другие, действительно присылали к ним толпы вооруженных, с коими чеченцы отчаянно нападали на наши лагери и транспорты, стараясь наносить нам как можно более вреда и препятствовать учреждению новой линии. Все усилия их в этой стране оставались тщетными, но им удалось склонить на свою сторону сильнейшие народы Северного Дагестана, как то: акушинцев, казикумыков, каракайдагов и других, которые, пользуясь малочисленностью в то время русских войск за Кавказом, производили по большим дорогам грабежи и возмущали народы, с давнего времени подвластные России.

Для наказания одного из главнейших между ними, находящегося поблизости г. Дербента, именно башлинцев, послан был в 1818 году отряд войск. Башлинцы пригласили на помощь к себе все соседственные народы; более же других помогали им акушинцы, сильнейшие в целом Дагестане и до сих пор еще славящиеся поражением самого Надир-шаха при Иран-Харабе в 20 верстах от Дербента.

Отряд наш взошел в город Башлы, окруженный лесами и крутыми возвышениями, господствующими над ним, расположился в его тесных улицах. Внезапное нападение горцев, не дерзающих в поле сражаться с нами, было следствием неосторожного расположения отряда, а отчаяние нападающих и выгоды, которые доставлял свойственный им бой врассыпную, принудили русских отступить в беспорядке с значительною потерей. Эта неудача послужила поводом к общему торжеству для всех народов Северного Дагестана, в числе коих находились и владения Уцмия, селения терекеменские и другие, давно уже покорствовавшие российскому правительству, но с того времени явно оказавшие непослушание. Тот же дух непокорности распространился наконец и во владениях шамхала Тарковского, человека лично преданного российскому престолу, но слабо управлявшего народами, ему подвластными.

Старшины обществ делали воззвания к народам, приглашая их к всеобщему вооружению для истребления врагов, не верующих в Магомета, и положили всеми силами помогать чеченцам, а для главного управления злоумышленных намерений своих избрали хана Казыкумыкского и акушинцев.

В таком положении находились дела в Дагестане в 1819 году, когда генерал Ермолов вознамерился приступить к постройке крепости в Андреевской деревне. Эта мера долженствовала положить предел всем набегам и грабежам чеченцев. Окончательного построения сей крепости нельзя было предположить прежде глубокой осени, но до того времени невозможно было оставить без наблюдения возмутившиеся народы в Дагестане, которые уже собрали значительные силы для подкрепления чеченцев. Притом затруднительное положение шамхала Тарковского, с большим трудом удерживавшего народ свой от явного участия во всеобщем возмущении, требовало скорых мер к отвращению самых пагубных последствий. Посему генерал Ермолов положил немедленно собрать войска в Дагестане и нанести решительный удар акушинцам, как самому главному и храбрейшему в том крае народу, вмешивавшемуся во все чужие распри. Последствием поражения акушинцев неминуемо долженствовало быть усмирение и всех других племен, хотя не столь сильных, но также непокорных.

Между тем экспедиция эта не могла быть предпринята прежде глубокой осени, а до того времени дагестанцы, имея способы посылать значительные подкрепления к чеченцам, могли бы препятствовать окончанию крепости. Для отвращения сего надлежало иметь в Дагестане отряд войск, который беспрерывно угрожал бы тамошним народам и не дозволял вооруженным жителям собираться в значительном числе. Крайняя малочисленность войск, которыми можно было располагать на этот предмет в Дагестане, совершенная неизвестность местоположения гористого и покрытого лесами края, чрезвычайная трудность дорог для следования войск и перевоза орудий были не единственными затруднениями к исполнению сего предприятия. Надлежало еще отыскать, для командования отрядом, генерала опытного, предприимчивого, решительного и особенно быстрого в движениях. Командиром отряда назначен был генерал-майор князь Мадатов.

В начале августа в селении Исталяре соединился небольшой отряд войск, из двух батальонов пехоты, роты артиллерии, 500 казаков и 650 человек конницы, составленной из карабахцев, ширванцев и шекинцев, которых генерал-майор князь Мадатов, как областной начальник, склонил к предпринятию похода против их единоверцев. Первый и неслыханный дотоле пример… К сему отряду присоединился с 500 всадниками Аслан-хан Куринский, совершенно преданный российскому правительству.

С рассветом отряд находился на вершине высокой горы, покрытой облаками; крутой и лесистый спуск вел к подошве ее, где видно было множество гаснущих огней. Это был неприятельский бивуак, окружавший селение Хошни…

Пальба и дикие крики раздавались со всех сторон. Изумленные неожиданным нападением горцы не могли долго обороняться и бросились искать спасения по единственному оставшемуся направлению в ущелья. В этом деле убитых и раненых с обеих сторон было весьма немного. В числе раненых находился и сам возмутитель Абдул-бек Герсинский, зять беглого Ших-Али-хана Дербентского, бывшего долгое время в Персии и дружественно принятого Аббас – Мирзою… На другой день явились с покорностью в лагерь все старшины шести табасаранских магалов. Князь Мадатов именем государя объявил прощение всем им, исключая Абдул-бека… поручил народ в управление зятю шамхала Тарковского, Абдул-Разах-беку.

Так покорен весь Табасаран.

Генерал Ермолов, получив об этом донесение от 22 августа 1819 года, писал князю Мадатову между прочим: «Вы все то сделали, чего только мог я ожидать и что, как знаю, не так легко было исполнить. Разбитие Абдул-бека должно необходимо иметь хорошее влияние на все наши дела, ибо увидят неприятели, что, не употребляя войск наших в действие, под благоразумным начальством вашим, и самые жители сражаются храбро. Зная хорошо отличную всегда службу вашу, возлагая на вас поручения, я знал уже и самые следствия».

Табасаран на карте

Во всеподданнейшем донесении о сем государю императору генерал Ермолов, между прочим, говорит: «Излишними считаю похвалы храбрости офицера, имеющего счастье быть известным вашему величеству, но должен отдать справедливость, что разбитие неприятеля, тем более когда горские народы дали присягу соединиться против нас, имеет большое влияние на наши дела и что приобретенный генерал-майором князем Мадатовым успех принадлежит верному его соображению и быстрому исполнению предприятия. Смею надеяться, что ваше императорское величество с благоволением принять изволите, что генерал-майор князь Мадатов разбил неприятеля одними татарскими войсками и нет ни одного русского ни убитого, ни раненого».

Отряд расположился лагерем при редуте Дарбахе, по большой дороге к Терки. Многие мятежные беки терекеменских селений, ближайших к лагерю, собравшись с войсками в подвластных Эмир-Гамзе селениях: Улу-Тарекема, Джимикент и в местечке Берекей, принадлежащем Ибах-беку, старались возмущать Каракайдаг. Владетель сей многолюдной и воинственной провинции – Уцмий…

Вскоре в терекеменских селениях собрались все беки с войском… Князь Мадатов мгновенно напал на деревню Улу-Тарекема, вступил в дело с лезгинами, разбил их на всех пунктах.

Между тем Уцмий не только сам изменил, но склонил к побегу и сына своего, который за несколько дней пред тем, в Дербенте, присягнул на верноподданство.

Жители терекеменские не потерпели ни малейшей обиды. Они просили назначить им из среды их управляющего всеми табасаранскими (каракайдагскими?) селениями; князь Мадатов возложил сию обязанность на Эмир-Гамза-бека, ближайшего родственника Уцмия.

…Узнав, что в Башлах собрались неприятели, в том числе 3 тысячи человек со стороны Уцмия, под командою Абдул-бека Герсинского, и что башлынцы намерены сопротивляться русским, князь Мадатов отправился туда 4 октября.

На другой день башлынцы, храбро оборонявшиеся, обратились в бегство. Горцы скрылись в леса и ущелья гор. Победа стоила русским час времени, 3 убитых и 20 раненых. Через час явились старшины, присягнули на верноподданство императору.

20 октября первые лучи солнца озарили отряд уже в быстром движении по дороге к городу Энгикенту, последнему убежищу Уцмия.

Князь Мадатов атаковал его 22-го числа. Войска наши заняли и Энгикент. Неприятель, оставив после упорного сражения около 100 убитых, рассеялся, спасаясь стремительным бегством. В сем деле потеря наша состояла в 4 убитых и 7 раненых. Народ выгнал Уцмия из последнего его убежища. После сего отряд предпринял обратный путь к лагерю при редуте Дарбахе.

Итак, в три месяца, с горстью отважных, в местах вовсе неизвестных и большею частью неприступных, князь Мадатов покорил весь Табасаран и весь Каракайдаг, навсегда уничтожил владычество Уцмия и тем заставил трепетать самые отдаленные племена дагестанских народов.

Генерал Ермолов, свидетельствуя пред лицом государя императора об успехах князя Мадатова, писал: «Не могу, государь, довольно похвалить отличное служение генерал-майора князя Мадатова, коего каждое действие служит доказательством верности, деятельности и храбрости неограниченных; должен и то вашему императорскому величеству всеподданнейше донести, что, хорошо зная здешние народы[173], он употребляем здесь с особенною пользой, имея способность внушить мусульманам усердие к службе вашего императорского величества».

По достижении первой и главнейшей цели, для которой составлен был отряд князя Мадатова, он остался в лагере близ Дербента ждать дальнейших повелений генерала Ермолова, который, окончив в сие время построение в Андреевской станице крепости Внезапной, намеревался уже без отлагательства приступить к покорению акушинцев, чему отряд князя Мадатова должен был содействовать.

Вследствие предписания генерала Ермолова князь Мадатов 18 ноября выступил с своим отрядом… Генерал Ермолов прибыл со значительными силами в город Терки, куда для совещания о дальнейших предприятиях военных действий приглашен был и князь Мадатов… В селении Шора отряд князя Мадатова соединился с частью войск генерала Ермолова. Князю Мадатову вверено было командование авангардом.

По мере приближения авангарда к селению Урума (первому акушинскому, у подошвы высот Калантау) по ту сторону села, в расстоянии почти 10 верст, виден был высокий хребет гор, представляющий амфитеатром три высоты, постепенно понижающиеся к стороне селения. Горы сии были усеяны толпами народа, скопившегося в бесчисленном множестве около небольших укреплений, в которых развевались сотнями разноцветные знамена. Это была первая укрепленная позиция двадцатитысячного акушинского ополчения. 12 декабря авангард занял селение Урума без выстрела.

16-го числа прибыл генерал Ермолов с главными силами. Вскоре явились уполномоченные старшины акушинского народа. Генерал Ермолов принял их ласково. Неожиданный прием произвел на них действие совершенно противное тому, которое произвел бы он на представителей народов образованных: вежливость генерала была приписана страху и желанию кончить все распри миролюбиво.

Надобно сознаться, что трудности местоположения, по которому войска должны были проходить в сие позднее время года, и несравненно важнейшие затруднения, которые еще предстояли, как при самом овладении крепчайшею позицией, защищаемою многочисленным войском, так и дальнейшее после того следование, к самому городу Акуше, лежащему в 80 верстах от оной, и притом по местам чрезвычайно гористым, весьма населенным и вовсе нам неизвестным, подали старшинам повод усомниться в успехе предприятия. Ежели присовокупить к сему славу непобедимости, которая искони приписывалась этому народу в Дагестане, особенно же со времени разбития войск страшнейшего во всей Азии завоевателя Надир-шаха, то самонадеянность уполномоченных старшин народа акушинского объяснится весьма естественным образом.

Самые умеренные предложения генерала Ермолова к восстановлению согласия и предупреждению пролития крови были отвергнуты с высокомерием.

Упорство старшин акушинских, обнаружившее мнение всего народа, огорчило генерала Ермолова. Как вовсе неудобно было действовать с успехом артиллерией, в коей состоит главное преимущество оружия нашего против горцев, то генерал Ермолов весьма основательно страшился потерять, может быть, несколько тысяч человек и приступил к неприязненным действиям с особенною осторожностью и осмотрительностью.

В продолжение двух дней предпринимаемы были форсированные рекогносцировки по всему фронту неприятельской позиции, пролегавшей по трем хребтам гор, параллельно один над другим возвышающимся; все протяжение оной составляло около 10 верст, примыкая обоими флангами к неприступным утесам. У подошвы хребта правого фланга позиции пенилась речка Манас и пролегала дорога в Акуту; продолжение же сего высокого и скалистого хребта, отвесисто как бы рассеченного речкою, не было занято неприятелем, вероятно, потому, что он чрезвычайно гористые места, лежащие по ту сторону речки, почитал совершенно неприступными. Это обстоятельство обратило на себя особенное внимание генерала Ермолова, посему он лично предпринял усиленную рекогносцировку. Неприятель почел ее за намерение начать решительный приступ и, нисколько не препятствуя движению генерала, с большим криком ожидал его в своих укреплениях.

Не было ни малейшего сомнения в том, что неприятельскою позицией можно овладеть без большой потери, если только откроется хотя малая тропинка, ведущая к возвышениям по ту сторону речки, тропинка, по которой бы возможно было втащить артиллерию. Но ближайшее подробное разыскание местности не могло быть предпринято днем; ибо все эти места были открыты взорам неприятеля, для коего намерение сие долженствовало оставаться тайною, дабы он не занял крутых возвышений, лежащих по ту сторону речки, и тем не уничтожил последней надежды к отысканию средств обойти позицию. Для отвращения подозрений и чтобы не дать повода неприятелю думать, что обозревающие обращают какое-либо внимание на означенные высоты, войска возвращались в лагерь вдоль подошвы хребта, занятого неприятелем, и останавливались при каждом выходящем из оного ущелий, как бы отыскивая удобных мест для приступа. Едва только смерклось, как несколько татар и линейных казаков были посланы для отыскания дорожки к упомянутым высотам. Около полуночи они возвратились и привезли радостное известие, что есть тропинка, хотя весьма трудная, по которой с помощью людей можно будет артиллерию втащить на высоты. В два часа приказано было всем войскам выступить (19 декабря).

Огни неприятельские уже угасали, когда весь отряд находился не далее, как на пушечный выстрел от укреплений; передовые посты, по-видимому, заснули, ибо они ничем не возвестили о приближении русских. Это благоприятное обстоятельство не только дало генералу Ермолову время расположить главные силы отряда в надлежащий боевой порядок, но и доставило возможность князю Мадатову, долженствовавшему ночью обойти правое крыло неприятельской позиции, преодолеть неимоверные препятствия, которые природа представляла следованию войск с артиллерией по тропинке, едва проходимой для одних пеших. Когда совершенно рассвело, неприятель с удивлением увидел пред собою главные силы генерала Ермолова, а с правого фланга позицию, обойденную отрядом князя Мадатова.

Генерал Ермолов первый открыл огонь из орудий. Невозможно было действовать пехотою, по причине неприступности неприятельской позиции, которая, сверх всего, еще была укреплена тремя линиями редутов. К счастию, отряд князя Мадатова успел уже занять главные высоты без выстрела. Бесчисленные толпы неприятельские, видя опасность с правого фланга, в больших силах спешили перейти за речку и с ужасным криком и ругательствами бросились на его отряд, который встретил их картечью, а вся пехота, разделенная на три колонны, бросилась в штыки. Неприятель нигде не выдерживал атаки и бежал с одной позиции на другую на пространстве 5 верст. Тогда отряд князя Мадатова по местоположению не только уже находился во фланге неприятельской позиции, но даже, к счастию, и высоты, им занимаемые, господствовали над оною в самом близком расстоянии, хотя отделялись от оной непроходимым оврагом, орошаемым речкою Манас. Невзирая на урон, наносимый горцам действием артиллерии генерала Ермолова, они не поколебались в своей позиции, а старались только прятаться за укреплениями, пока артиллерия князя Мадатова с правого фланга открыла жестокую пальбу вдоль всей их линии; тогда, не выдержав перекрестного огня, они обратились в бегство так стремительно, что многие убились, падая с отвесных скал, и спасшиеся в короткое время скрылись в бесчисленных ущельях гор.

По собственному признанию неприятелей, силы их простирались за 15 тысяч человек; между ними были изменники: Ших-Али-хан Дербентский, Уцмий Каракайдагский, Сурхай, сын хана Казикумухского, и другие не столь значащие владельцы. Кроме акушинских войск, были тут и соседственные им народы Дагестана. После сего славного дела весь отряд имел ночлег у селения Леваши, по коему наименовано и сражение сие, стоившее нам только 28 человек убитыми и ранеными.

От селения Леваши до города Акуши отряд совершил три перехода в два дня, несмотря на трудности и встречаемые на каждом шагу препятствия, представляемые природою, в особенности в столь позднее время года. По приказанию генерала Ермолова князь Мадатов, по прибытии в Акуту, в большой мечети сего города привел кадиев оного и старшин всех акушинских селений к присяге, которую они соблюдали столь свято, что шесть лет спустя, когда персияне вторглись в Грузию, акушинцы не только не участвовали в мятежах, но присылали к главнокомандующему генералу Ермолову все письма персиян, коими их уговаривали к восстанию против русских, обещая им богатые подарки и большие суммы денег.

Победа, одержанная под Леваши, имела еще то важное последствие, что Сурхай-хан Казикумухский, с сильным ополчением в этот самый день ворвавшийся уже у Чирака в Курахскую провинцию, в коей у нас, как и в Кубинской, оставалось весьма немного войск, услышав о поражении акушинцев, поспешно возвратился в Казикумух, и край спасся от неисчислимых бедствий, всегда сопровождающих удачный набег полудиких кавказцев.

В 1820 году возобновлен был поход в Северный Дагестан, и начальство над войском, назначенным в эту экспедицию, вверено было князю Мадатову. Поводом к походу было возмущение Сурхай-хана Казикумухского, который, нарушив присягу, принял сторону чеченцев.

Ван-Гаден (находившийся в чине майора в отряде князя Мадатова) в своих записках сказывает, с каким благоразумием и осторожностью обходился князь Мадатов с ханами, от коих, по предписанию генерала Ермолова, должен был требовать вспомогательных войск для усиления татарскою конницей русского отряда.

Аслан-хан Кюринский назначен командующим всею татарскою конницей.

В селении Хозрек готовилось отчаянное сопротивление, неприятель бежал. Русские преследовали. Хорошее обращение русских с жителями Хозрека убедило жителей Казикумуха, что война была ведена не с ними, а с вероломным притеснителем их (Сурхай-ханом, которого они и не впустили более в город). А Аслан-хан был объявлен владетелем ханства Казикумухского и вступил в управление. Старшины присягали на верноподданство императору.

Дорогою (от Казикумуха) князь принимал от старшин разных мест присягу на верность императору Всероссийскому. В числе их был и акушинский кадий, чрез которого сургинские жители, устрашенные покорением Казикумуха, просили помилования.

Таким образом окончена в две недели война в Казикумухе, тогда как предполагали, что она продолжится несколько месяцев.

Главнокомандующий, генерал Ермолов, отдал следующий приказ:

«Еще наказывая противных, надлежало, храбрые воины, возвести знамена наши на вершины Кавказа и войти с победою в ханство казикумухов. Сильный мужеством вашим, дал я вам это приказание, и вы, неприятеля в числе превосходного, в местах и окопах твердых упорно защищавшегося, ужасным поражением наказали. Бежит коварный Сурхай-хан, и владения его вступили в подданство великому нашему государю. Нет противящихся нам народов в Дагестане.

О делах ваших, храбрые воины, донесу императору: знает он и труды воинов и опасности разделять с ними».

Князь Мадатов, возвратясь из этих походов, которых последствием было совершенное покорение Северного Дагестана, занялся благоустройством ханств, порученных его управлению. Они, в особенности в это время, требовали необходимого наблюдения по причине побега ханов в Персию, Ширванского в 1820 году и Карабахского в 1822 году. Оставленные ими ханства, многолюднейшие и богатейшие из всех закавказских областей, поступили в заведование российского правительства. Надлежало приучить к повиновению людей, чуждых гражданскому благоустройству.

Во все время (управления русского) ханства эти процветали и наслаждалась полным спокойствием и внутреннею безопасностью, отчего вошла в употребление пословица, что «женщина в Карабахе может ходить безопасно с блюдом золота на голове».

…В 1825 году одними жителями, без всяких издержек со стороны правительства, была совершенно устроена дорога от Аскерана в край Шушу и оттуда почти до Ах-Оглана. С того времени купечество избавилось от затруднения, стеснявшего торговлю.

…Размножены и улучшены шелковичные сады, которые в Ширванской и Шекинской провинциях приносят правительству значительный доход.

Князь Мадатов старался поощрять жителей к распространению и улучшению разных отраслей земледельческой промышленности. С этою целью он производил в собственном своем имении, в Карабахе, первые удачные опыты посевов семян хлопчатой бумаги, выписанных с острова Бурбона, заботился об улучшении конских заводов, из которых карабахские славились в особенности во всем Закавказском краю и даже в Персии. В 1823 году приступлено было к точному определению границ между Россией и Персией, на основании трактата Гюлистанского. Между назначенными на этот конец с обеих сторон уполномоченными комиссарами произошли несогласия, для прекращения которых генерал Ермолов позволил князю Мадатову иметь личное свидание с Аббас-Мирзою.