Столкновение

Столкновение

Скарлет, ни разу не бывший в реальных кавалерийских боях, сполна воспользовался ошибкой своего, казалось, более опытного оппонента, обрушившись на фланги русских. Атака на нарушившего каноны кавалерийского боя Рыжова не могла быть иной, кроме как успешной, тем более что подходившие эскадроны, не понимая, что происходит, подошли вплотную к тылу эскадронов первой и второй линий.

Последовал кавалерийский бой, результат которого в будущем породил множество споров. Командир эскадрона спаги, составлявшего конвой Канробера, перешедший к нем по наследству от покойного Сент-Арно, лейтенант де Молен с восторгом описывает сцену кавалерийского боя, сравнивая его со схватками времен Шекспира.^{672}

Вот как описал случившееся Рыжов. «Когда я прискакал на гору, взорам моим представилось следующее: вся английская кавалерия не далее как в 200 саженях от меня была построена в одну линию, упираясь правым флангом в изрытую местность и сверх того защищаясь довольно сильною батареей, устроенной в с. Кадыкиой. На левом фланге саженей во ста уступами в колоннах стояла пехота….В это самое время колонны гусар начали подниматься. Первым был дивизион Лейхтенбергского полка под командой истинно храброго полковника Войниловича, которому я приказал принять влево на столько, чтобы стать лицом к лицу с английскими гвардейскими красными драгунами. Прочие дивизионы, также по мере всхода их на гору, были мною направлены на части неприятельского строя так, что я вынужден был, соображаясь с протяжением английского фронта, вытянуть и свои оба полка в одну линию, оставаясь без резерва. Удивляться надобно, как неприятель, превосходя нас численностью, допустил нас свободно подняться на гору и, можно сказать, тут же перед своим носом дал мне время устроить свои части и направить на указанные пункты. Но это так было: неприятель стоял и спокойно ожидал, как будто по условию… Наконец, вся линия моя полетела на фронт врагов… Все мое внимание было обращено на это побоище. Я затаил дух, ожидая, какой конец этому будет. Если бы гусары повернули назад, в таком случае не имея резерва, я не имел бы средств остановить неприятеля, а спуск с горы при неизбежном беспорядке помог бы вражеской кавалерии нанести нам великое поражение…».^{673}

Без сомнения, Рыжов пытается придать благообразный вид случившемуся, подменяя потерю управления бригадой доблестным поведением ее солдат и офицеров. Это сказано еще мягко. На деле генерал откровенно врет, стараясь использовать известный многим военачальникам традиционный многолетний прием ухода от ответственности — заменить свои ошибки героизмом солдат. Опыт применения кавалерии требовал от кавалерийского начальника перед атакой иметь под рукой все наличные силы, а решившись «…уловить минуту для атаки, выбрать предмет действий и увлечь подчиненных».^{674}

Но даже из сказанного мы можем увидеть как минимум две детали, усугубляющие его личную ответственность за случившееся: в решающий момент начальник отсутствует в боевом порядке и намеренно кратно завышает численность противостоящего неприятеля.

Рыжов писал: «…вся английская кавалерия не далее как в 200 саженях от меня была построена в одну линию».^{675} Явно знаниями о типовых боевых порядках кавалерии англичан Рыжов не обладал, потому и посчитал, что увиденное им с возвышенности, на которую он выехал, и есть именно «вся английская кавалерия».

Кроме того, Рыжов ни словом не обмолвился о своем месте в строю. Он как бы наблюдает происходившее со стороны, то есть не участвует, а лишь смотрит. Похоже, что генерал действительно находился в районе ближайшего редута, оттуда как раз и мог порядок англичан казаться одной линией;

- он даже не представляет противника, почему-то посчитав, что перед ним гвардия в красных мундирах, при этом не задумавшись, что в красных мундирах вся Тяжелая бригада;

- странно слышать фразу о численном превосходстве неприятеля. Можно было быть скромнее и указать хотя бы на равенство сил. В данном случае ложь носит совершенно откровенный характер;

- Рыжов говорит, что приказал кавалерии принять фронт вправо, но в то же время Арбузов говорит, что фронт смещался совершенно в противоположную сторону, притом на столько, что перед ним и его эскадроном «…не оказалось неприятеля». И как раз он точно указывает своих противников, во фланг которых врезались его солдаты — «нашему полку пришлось драться с полком гвардейских драгунов Королевы Виктории».^{676}

- ну и, конечно, его рассказ о «полетевшей вперед» кавалерии. Это фантазия на грани откровенной лжи. Мы уже знаем, что фронт, едва двигавшийся вперед по усеянной остатками корней винограда местности, никто не атаковал.

Корибут-Кубитович, видно, по рассказам друзей офицеров из гусарской бригады, живописно нарисовал образ Рыжова подобно Мюрату, несущемуся на англичан, хотя видеть этого не мог.

К сожалению, его воспоминания, в частности, описания действий гусар настолько не соответствуют фактам,^{677} что использовать их при попытке анализировать события, последовавшие после того, как противники решились на схватку, не желательно. Рыжов никуда не несся, а наблюдал за событиями с безопасного удаления. В данном случае спутать его было возможно только с Халецким.

У Рыжова оставался шанс взять инициативу и первому атаковать неприятеля. Суитман указывал, так же, как и Рыжов, и Арбузов, что Скарлетт остановил своих драгун, неожиданно встретив российских гусар, объясняя это необходимостью совершить перестроения к атаке.^{678} Но англичане сделали это быстрее.

^{Атака Тяжелой бригады под Балаклавой 13(25) октября 1854 г, Английский рисунок сер. XIX в.}

Еще один наблюдатель, Рассел, ясно увидел, что скорость сближения русских была меньше успевших набрать ее английских драгун: «Мы видели, как бригадный генерал Скарлет ринулся вперед во главе своих мощных эскадронов. Русские в шитых серебром голубых мундирах, составлявшие, очевидно, цвет Царской армии, легким галопом наступали на его левый фланг в направлении вершины холма. Целый лес пик блестел сталью у них за спиной, а когда они подошли к вершине, им на помощь подлетело несколько эскадронов драгун в серой форме. Как только они появились, трубы нашей кавалерии загремели, предупреждая о том, что через несколько мгновений перед нами развернется бой во всем его ужасающем великолепии».^{679}

Что касается голубых мундиров, увиденных Расселом, то тут остается лишь предположить, что в отличие от одетых в шинели нижних чинов офицеры могли себе позволить находиться в ментиках. Со своей точки нахождения журналист мог их увидеть находившихся на правом фланге эскадронов и дивизионов, машинально выделив из общей серой массы.

Война сама по себе дело жуткое, грязное, аморальное и совсем не похожее на лубочные картины. В этом ряду одной из самых жестоких сцен являлись столкновения кавалерийских масс. Балаклава лишь подтвердила это.

Вудс, наблюдавший дело со стороны, увидел момент страшного столкновения многосотенных кавалерийских масс. Произошло то, что военная теория XIX–XX вв. называла «кавалерийским шоком». Таким громким именем называлось принятое в коннице всех европейских армий определение начала конных мясорубок времен Фридриха II и Наполеона.

После удара почти сотня людей и лошадей упали.^{680}

Тем, кто пытается представить происходившее, лучше не пытаться плодить в голове сцены «киношных» кавалерийских сражений, где герой бьется саблей по принципу «налево махнул — улица, направо — переулок». На самом деле все прозаично, ибо происходит на скорости, быстро и в постоянном движении. Но все и страшнее, потому что в звук удара вплетается и звук ломаемых костей.

Самые большие жертвы происходят в первые секунды — во время «шока». Потом их число уже не настолько велико, как кажется тем же участникам боя и что свидетельствует история кавалерии: «…Раны, причиненные саблей, удивляют нас как своим незначительным числом, так и легким характером. Полковник фон Боркэ, например, рассказывает следующее о нечаянном ночном нападении, в котором два конных полка южан по ошибке атаковали друг друга: «1-й и 3-й виргинские полки пронеслись друг через друга в блестящей атаке, которая, к счастью, не имела никаких серьезных последствий, кроме нескольких сабельных ударов».^{681}

Лучше всех происходившее описал Гоуинг, который наблюдал столкновение с одной из близких возвышенностей.

«Одна из колонн вражеской кавалерии остановилась в полумиле от наших солдат, которых оставалась горстка в сравнении с этой толпой. Вскоре стало ясно, что наши генералы не собираются атаковать, не сосчитав прежде силы русских. Это был самый волнующий момент.

Когда протрубили сигнал к наступлению, шотландцы и иннисикиллингцы быстрым шагом двинулись вперед и, начав подъем на холм, перешли в атаку. На огромной скорости, под звонкое «ура!» они ворвались прямо в центр вражеской колонны. Со страшным грохотом уроженцы Зеленого Острова в сверкающих шлемах и шотландцы в медвежьих шапках с саблями наголо врезались в ряды улан. Казалось, в громовых раскатах сотрясается земля. Враги — рослые всадники на крупных лошадях — падали сотнями».^{682}

Простим фузилеру спутанных с уланами гусар, но остальное подмечено очень близко к происходившему. Из его и других описаний можно сделать как минимум два вывода:

- русские встретили удар англичан если не стоя на месте, то и не нанося сильного встречного удара;

- первые потери были понесены сторонами в результате столкновения.

Это были не только и не столько убитые и раненные. Более сильные и более разогнавшиеся лошади опрокидывали оказавшихся на пути противников. Одним из первых был смертельно ранен командир 8-го эскадрона Ингерманландского гусарского полка ротмистр Семен Васильевич Хитрово. После схватки его подобрали англичане и, по рассказу другого пленного офицера, поручика Киевского гусарского полка Обухова, он после погрузки на корабль для отправки в Турцию умер от полученных ран и, вероятно, был похоронен в море.^{683} Этот юный еще человек, запомнившийся жителям Симферополя своими патриотическими порывами и грустным пророчеством, когда, «…держа бокал шампанского в руке, весело заметил нам, что каков бы ни был исход начинающейся войны, он не выйдет живым из нашей полюбившейся ему стороны», сам, кажется, накликал на себя беду.^{684}

О большой силе удара говорит и число выбывших из строя английских офицеров, бывших в первой линии в момент удара.^{685} Многие из них были травмированы.

Один из участников события, солдат из Королевских драгун, вспоминал о происходящем: «Мы сходимся. О, Боже! Я не могу описать этого, они оказались выше нас и вокруг нас, мы оказались посреди них. Я никогда не чувствовал такого страха в жизни и надеюсь, что Бог простит меня, ибо я чувствовал себя больше похожим на дьявола, чем на человека. Мы сражались, пытаясь пробиться через них, как только англичане могут сражаться. Там же были с нами и 4-й, 5-й и 6-й. Слава Богу, я вышел без единой царапины, хотя был весь покрыт кровью, но моя лошадь была даже не ранена.

То, что произошло, больше напоминало кошмарную бойню, но думаю, это было нужно. Мы резали их, как овец, и они, казалось, даже не имели сил сопротивляться. Равнина была покрыта мертвыми русскими и конечно же мы тоже оставили там некоторых наших товарищей…».^{686}

Когда первая линия столкнулась с русскими гусарами, бой моментально потерял свою упорядоченность, превратившись в ужасное единоборство, призом в котором была только жизнь его участников. Англичане выиграли столкновение — первый, самый важный этап схватки. Не зря Кинглейк сказал, что сорок лет мира не отразились на состоянии британской кавалерии: она была отменно управляема прекрасными молодыми кавалерийскими офицерами.^{687}

У англичан тоже в момент столкновения кавалерийских масс выбыло из строя много офицеров, бывших в первой линии. Многие не получили раны от пуль или ударов холодным оружием — они были травмированы при ударе плотных строев друг о друга. Полковник Йорк, например, свалился с лошади с обеими переломанными ногами.^{688}

Другие получили огнестрельные ранения. Русские, похоже, прежде чем взяться за сабли, разрядили свои пистолеты. Например, так поступил сам Халецкий, наверняка так действовали и остальные. Был ранен пулей командир Серых Гриффит, которого заменил бревет-майор Джордж Калверт Кларк.

Как бы англичане ни бахвалились, гусары Рыжова все-таки ворвались на территорию лагеря Легкой бригады. Арбузов указывал на наличие неких бытовых предметов, которые гусарам пришлось преодолевать при сближении с противником. В любом случае обед кавалеристам Кардигана был основательно испорчен, тем более что по лагерю протоптались не только русские, но и местами кавалеристы Скарлета.^{689}