Сближение

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Сближение

Видимо, ожидавший от британской кавалерии роли неподвижных статистов Рыжов действительно запутался, не мог правильно ориентироваться на поле сражения, не зная, что ему делать дальше. Трудно сказать, в каких отношениях он был с Липранди, но с этого момента последний в своем рапорте делает все, чтобы его оправдать.

Например, отражение русской кавалерии приписывается исключительно действиям неприятельской артиллерии и штуцерному огню. Об атаке английской кавалерии и схватке с ней не говорится ни слова.{644}

С позиции разумного, Рыжову в этот момент следовало развить действия иррегулярных сотен, приказав «прощупать» местность перед своим фронтом, но он не делает этого, как не делает ничего другого, что могло предотвратить напрасные жертвы.

В это же время англичане так же не спеша двигаются навстречу русским. Адъютант Скарлета лейтенант Эллиот, едва ли не самый опытный офицер Тяжелой бригады,[21] внезапно замечает отряд кавалерии.{645}

Скарлет мудро подобрал команду своего штаба. Понимая, что собственный опыт командования в боевой обстановке не столь велик, чтобы позволить одерживать грандиозные победы, и будучи человеком напрочь лишенным какого-либо тщеславия, он держал рядом с собой двух опытнейших и умных офицеров, «…которые могли дополнять то, чего не хватало храброму и решительному их начальнику»{646} — Эллиота и Битсона. Первый был его глазами, второй — головой.

Часто пишут про хроническую близорукость английских командиров. Ничего удивительного в этом нет: в середине XIX в. подобная «беда» была явлением распространенным. Это был бич всех офицеров и всех генералов всех армий. Кроме того, своего рода «профессиональными заболеваниями» английского корпуса современные исследователи военной психологии называют: проблемы с памятью, неврозы и алкоголизм.{647}

Роковых последствий от этого не происходило, очки были известны обывателям и доступны задолго до событий. Но вот что у Скарлета была проблема с окулистом, это бесспорно. Судя по всему, генерал действительно страдал каким-то тяжелым глазным недугом. Лучшее тому подтверждение — каска 5-го драгунского полка, бывшая у него на голове 25 октября 1854 г. Она хранится до настоящего времени в собрании музея Бернли в Ланкашире. Исследователи обратили внимание на чрезмерно удлиненный и заостренный козырек каски, что позволило им сделать вывод о болезни глаз генерала. Возможно, это была одна из тяжелых форм коньюктивита. Во всяком случае только благодаря адъютантам Скарлет обнаружил присутствие на поле русской кавалерии.

Намерение атаковать противника было у Скарлета изначально. По-другому не могло и быть, так как, видя русскую кавалерию, обходящую шотландцев (спасибо казакам), единственное, что он мог предположить — готовится атака на Балаклаву, и его кавалерия — последний рубеж обороны главной базы.

Ну и, конечно, как любой дослужившийся до генерала, но не ставший боевым генералом, он не мог упустить возможности исправить такое несправедливое положение вещей. Тем более что русские сами подставлялись для удачной их атаки.

Он не был самоубийцей и, сознавая численное превосходство противника, сделал то, что и должен был сделать любой адекватный командир в его ситуации — переиграл русских тактически, быстро перестроив своих кавалеристов применительно к той местности, на которой находились они и к которой приближались гусары.

Обе бригады сформировали две линии с выделением одного полка в резерв. Прибывший, наконец, к Легкой бригаде Кардиган в первую линию поставил 8-й, 13-й и 17-й полки, во вторую — 4-й и 11-й. Вторую линию лорд поручил полковнику Педжету и разместил недалеко в низине, скрыв от русских.{648}

Подполковник Хода. В бою 13 (25) октября 1854 г. командовал 4-м гвардейским драгунским (4th Royal Irish Dragoon Guards) полком.

Английская сабля Р1853. 

Там Педжет располагался недолго и вскоре передвинул оба полка на 100 м вперед, откуда мог видеть оставленный ими лагерь. Здесь солдаты спешились и даже успели наскоро перекусить, используя благоразумно захваченный с собой небольшой продуктовый запас.{649}

С этого места Педжет внезапно увидел, как пространство между редутами начало заполняться большими массами русской кавалерии, внезапно появившейся в 300 метрах от Тяжелой бригады.{650}

Почти в это время к Скарлету прибывает Лукан, уже знавший о приближении Рыжова.{651} У Скарлета уже готово решение и он докладывает о нем своему начальнику. Между противниками был старый виноградник и примыкавший к нему справа палаточный лагерь бригады Кардигана, которые затрудняли движение кавалерии, но Скарлет, заметив пару проходов, которые не были видны русским, решил воспользоваться ими.{652}

Этим решением на бой командир Тяжелой бригады проявил себя как исключительно умный военачальник. Понимая, что у него нет шансов выдержать удар массы русской кавалерии, он решил разделить свою бригаду на несколько частей и ослабить лобовой удар русских атаками по флангам.

Сам ли, или «с подачи» адъютантов (что более вероятно), но Скарлет использовал остатки виноградника и лагерь Легкой бригады как щит, которым прикрыл свой фронт от русской лобовой атаки. Свои же эскадроны он выстроил так, чтобы атаковать гусар по трем направлениям, ни одно из которых не было фронтальным.

1. Слева от виноградника: 1-й полк. Направление атаки — крайняя точка правого фланга русских: «слева на правый фланг русских».{653}

2. Между виноградником и лагерем Легкой бригады (самый сложный путь): 4 взвода 4то гвардейского полка. Направление — правый фланг русских.

3. Справа от лагеря Легкой бригады: основные силы Тяжелой бригады в две линии. Направление — левый фланг русских.{654}

По его замыслу британцы должны были первыми дойти до виноградника, обойти его и, пользуясь ровной местностью, набрать скорость для атаки русских, замедливших движение. Лукан, не понявший командира дивизии, внезапно решил сам отдать приказ о наступлении, приказав находившемуся рядом трубачу играть сигнал атаки.{655}

Думаю, он не сомневался в успехе. И дело совсем не в отмечаемой даже его ненавистниками личной храбрости. Двадцатью годами раньше ему довелось участвовать в составе штаба Воронцова в войне России и Турции (1828–1829 гг.). Из приобретенного там опыта он твердо усвоил для себя не самое лучшее мнение о русской кавалерии и, наоборот, самое высокое — о русской пехоте.{656}