Елочка за решеткой

Врач карательного батальона бегло осмотрел раненую.

— Грудь прошита двумя пулями, — объяснил он капитану Бору Небаши. — Но легкие не задеты.

Именной автомат и орден на гимнастерке подсказывали капитану, что у него в руках необычная партизанка. Он велел связаться по рации со штабом тыловой области. Оттуда поступил приказ — срочно доставить пленную в Брянск.

Запряженные сытыми лошадьми сани домчались от Утов до Выгоничей без остановки. Здесь встречала санитарная машина.

В Корюке без труда определили, что захваченная в плен — не кто иная, как знаменитая партизанская разведчица Сафронова. Фон Крюгер тотчас доложил генералу Бернгардту.

— Наконец-то к нам попал ключ от городского подполья.

Генерал потребовал «дело» Сафроновой и просидел над ним битых два часа. Он не пожалел, что снизошел до роли обыкновенного следователя. Документы рассказали много любопытного. Эта русская чуть ли не каждый день приходила в город и, пользуясь беспечностью службы безопасности, собирала такие сведения, которые сделали бы честь асу любой разведки. Ее принимали высшие генералы Красной Армии и даже Кремль. Теперь только стало ясно, почему вражеские бомбы точно ложатся в цель, а партизаны знают, куда и в какое время уйдет не только эшелон, но и обычная транспортная повозка.

По распоряжению Бернгардта Валю положили в отдельную больничную палату, двое часовых, сестра и санитар день и ночь дежурили возле нее.

Через неделю разведчицу на носилках понесли на допрос. Допрашивал ее — это было неслыханное в Корюке дело — сам Бернгардт. Переводил фон Крюгер.

— Господин генерал удивлен, — начал фон Крюгер, — что вы, из семьи Сафроновых, вдруг ведете подрывную работу против германской армии! Вам следовало бы поступить наоборот.

Валя дала себе клятву не отвечать на вопросы, но столь неожиданный поворот заинтриговал ее.

— Почему же это?

Бернгардт охотно пояснил через Крюгера. Ему хорошо известно, что большевики убили ее отца. Мать и дети оставались без земли и хлеба. Разве это не так? Германская армия несет свободу и жизнь таким людям, как ваш отец, Валентина Ивановна.

Валя обвела взглядом генерала и спокойно пояснила:

— Знаю, что вашему уму, господин генерал, мои слова будут недоступны. Но скажу: я не в обиде на Советскую власть, она меня вырастила.

Генерал не знал, как продолжить разговор. Заполняя неловкую паузу, фон Крюгер ткнул пальцем в орден.

— За что получили?

— Не трогай грязными лапами! — Валя приподнялась на носилках. Санитары растерянно глядели друг на друга, не зная, как им поступить.

Капитан хотел было разразиться бранью, но Бернгардт знаком остановил его.

— Упорство бессмысленно, пора это понять. Расскажи о всех тайных преступниках, скрывающихся в Брянске. И мы наградим тебя. Германия умеет платить за добро. Это мне поручил передать сам фюрер! — при этих словах Бернгардт и Крюгер встали перед Валей навытяжку.

Валя слышала о последних массовых арестах и казнях патриотов. «Значит, схвачены не все», — обрадованно подумала она и зажмурилась, как от внезапно вспыхнувшего света.

От фашистов не ускользнули ее раздумье и радость. Они истолковали их по-своему. Дряблая серая генеральская шея вытянулась, как у черепахи. Капитан торопливо снял крышку с хрустального чернильного прибора и обмакнул перо. Сейчас откроются тайны русского подполья!

— Вы спрашиваете, где подпольщики? — Валя приподняла голову и посмотрела генералу в глаза. — Они везде. Они в каждом нашем доме. Честное слово!

Желваки на скулах Бернгардта надулись. Крюгер не видел своего шефа таким страшным, даже после провала операций против партизан и гибели целых полков. Видимо, никто не наносил генералу такого сокрушительного удара, как эта прикованная к носилкам девчонка.

— Расправляйтесь с ней, как хотите!.. — заорал в исступлении генерал. — Но… говорить заставьте!..

— Она не выдержит пыток, господин генерал, — робко заикнулся Крюгер.

— Вы — безмозглое полено, Крюгер! Пытайте ее и лечите, лечите и опять пытайте. Поймите же, наконец, если мы не развяжем ей язык, нам нечего делать в России.

Как ни слабы были познания Вали в немецком языке, она отлично поняла слова генерала.

Ее бросили в сырой и холодный, как могила, подземный карцер. Она лежала на подстилке, на которой запеклись кровь и гной, и думала, что сейчас самое страшное не голод, не пытки… Сидеть взаперти в разгар битвы — вот самое трудное.

Валя страшно похудела. Лицо стало зеленовато-желтым. Глаза впали. Опять зашумело в голове. Ей казалось, что в мире ужаснее, чем этот могильный карцер, ничего нет. Палачи же готовили еще одно испытание.

В последних числах декабря ефрейторы Мартин Лемлер и Теодор Штейн приволокли Валю в большую комнату, связали запястья за спиной и за руки вздернули на крюк. Веревки глубоко впились в тело. Что-то хрустнуло, вывернулись плечевые суставы. Она впилась зубами в губы, только бы не закричать. Перед глазами заметались красные круги.

Страшной паузы не выдержал фон Крюгер, он подбежал к ней с кулаками и в бешенстве завизжал:

— Не назовешь явки, через двадцать минут твой язык отсохнет!..

Валя почувствовала, что теряет сознание, и обрадовалась этому.

Очнулась в подвале и скорчилась от ужасной боли. Как будто кто-то тупым ножом разрезал изнутри все тело. Это приливала кровь к омертвевшим рукам.

Применить еще раз дыбу фон Крюгер не решился. Он пустился на другое. При Вале стали пытать целую группу заключенных. Им переламывали кости, сдирали с ног кожу, полосовали плетьми… Ей поставили ультиматум: развяжешь язык — пытки будут прекращены.

На дыбу вздернули молоденького паренька, он нечеловеческим голосом кричал от боли и страха, с мольбой обращался к Вале.

— Скажите ж вы им… Спасите…

Собрав последние силы, Валя встала, держась за стену:

— Плюй на них, парень, плюй, легче будет!

И парень плюнул. Плюнул еще. Закричал:

— Все равно вас перебьют наши!.. Нате, бейте меня, а вас перебьют!

Валю тут же вытолкнули и отправили в подвал.

Даже враги стали уважать мужество партизанской разведчицы. Надзиратель — пожилой смуглый унтер — принес ей обед — вонючую бурду и, озираясь, положил рядом с миской плитку дешевого шоколада. Потом этот же самый немец боязливо шепнул:

— Сталинград… драйхундерттаузенде армее… — Немец описал в воздухе круг и удрученно сморщил гармошкой губы. — Капут. Паулюс капут.

Она поняла: Красная Армия окружила Сталинград. Близится возмездие. Словно и боль в изувеченных суставах стихла.

— Бринген мир папир, — попросила она надзирателя. — Их виль шрейбен… ди муттер.

Бумагу принести он отказался, показав жестом, что его могут повесить за это.

Под Новый год заключенные передали для Вали через того же надзирателя маленькую елочку, украшенную разноцветными тряпочками. Валя прижала ее к груди, почувствовала едва уловимый запах смолы. И тут слезы, горячие и крупные, потекли по щекам. Вспомнились землянки, они отсюда казались уютными… Перед глазами встали друзья: Михаил Ильич, Оля, Аверьянов, Мартынов, Оскретков, Фаня Репникова, Коля Горелов, Ларичев, Щекин. И как будто только сейчас она поняла, что никогда в жизни их не увидит. Это последняя елка в ее жизни.

— Елка, елка, зеленая иголка… — шептала Валя, глотая соленые слезы.