Джонни Уокер

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Джонни Уокер

Сразу после своего создания 16-е упрааление стало работать в тесном контакте с одноименным отделом ПГУ. 16-й отдел имел исключительное право контролировать все операции ПГУ по добыванию иностранных шифров, а также по внедрению агентов в западные спецслужбы радиошпионажа. Каждый сотрудник этого отдела занимался единственным делом, которое велось абсолютно автономно от других. Еще одно непреложное правило запрещало встречу с агентами в тех странах, гае они работали. Излюбленными местами таких встреч стали Вена, Хельсинки и Дели — три крупные столицы за пределами стран — союзниц СССР, гае КГБ пользовался наибольшей свободой.

Именно под контроль 16-го отдела ПГУ и поступил Джон Энтони Уокер, дежурный офицер связи в штабе командующего подводным флотом США в Атлантическом регионе, после того как предложил свои услуги советской разведке. Примерно в те же самые дни, когда Прайм передал записку с предложением сотрудничества на КПП в восточном секторе Берлина, Уокер приехал со своей базы в Норфолке, штат Виргиния, в Вашингтон, оставил машину в центре города, зашел в телефонную будку и нашел в справочнике адрес посольства СССР, Выйдя из такси на расстоянии квартала от здания посольства, он дошел до его входа и попросил передать, что хотел бы поговорить с кем-либо из службы безопасности. С собой он принес месячные ключевые установки для шифровальной машины KL-47. Однако Уокер был немало удивлен, когда сотрудник КГБ, которому Уокер показал копию списка ключей к шифратору KL-47, огорошил гостя вопросом о том, почему на оборотной стороне этого списка отсутствует специальный штамп, свидетельствующий о введении ключей в действие. Пораженный Уокер не сразу вспомнил, что от подобной практики в АНБ отказались совсем недавно.

Однако самым важным моментом в деле Уокера стали не те неожиданные вопросы, которые ему задавали сотрудники КГБ, а информация, которая находилась в распоряжении Уокера, но о которой его так и не удосужились спросить. «Я могу только сделать вывод, что они получали свои данные откуда-то еще», — к такому итогу пришел Уокер. Позднее он вспоминал, что сотрудники АНБ пришли в уныние, когда узнали, что ему не было задано никаких вопросов по поводу самых совершенных на то время шифрмашин, эксплуатировавшихся в американских ВМС, ВВС, армии и вооруженных силах из состава НАТО.

На преступный путь Уокер вступил рано. В 18 лет, бросив учебу в католической школе, он пошел служить на флот, чтобы избежать наказания за кражи, совершенные им на заправочной станции и в магазине мужской одежды. Будучи уже семейным человеком, после серии неудачных сделок Уокер залез в долги и, чтобы поправить пошатнувшееся финансовое положение, попытался заставить свою жену заняться проституцией. В отличие от отшельника Прайма Уокер всегда был душой общества. В портовых барах по всему миру он любил крикнуть: «Бармен! Мне стакан того виски, что в честь меня назвали — «Джонни Уокер»!»

Жена Уокера Барбара узнала, что ее муж — агент иностранной разведки, в 1968 году, когда Джон взял ее с собой в одну из поездок, предпринятую для передачи собранной информации и получения за нее вознаграждения. Еще до развода с Уокером в 1976 году она дважды набирала телефонный номер ФБР, но каждый раз ей не хватало смелости довести дело до конца. Барбара вешала трубку, так ничего и не сообщив о своем муже. Утешение она нашла в спиртном. Среди сообщников Уокера вскоре оказались его брат Артур, сын Майкл и лучший друг по имени Джерри Уитуорт.

Уокеру удавалось легко обманывать окружающих. В характеристике, подписанной его начальником в 1972 году, говорилось следующее: «Джон Уокер в высшей степени лоялен, гордится собой и службой на флоте, неукоснительно придерживается принципов и традиций морской службы. Отличается обостренным чувством долга и личной порядочностью в сочетании с большим чувством юмора. Дружелюбен, умен, прекрасно уживается с другими».

К тому времени, когда слагалась эта ода, Уокер уже 4 года работал на КГБ. Придя в советское посольство в Вашингтоне в первый раз, он заявил, что имеет неограниченный доступ к шифровальной аппаратуре и ключам, и попросил за свои услуги 1 тыс. долларов в неделю. Ему выплатили аванс в 2 тыс. и договорились о следующей встрече, которая должна была состояться через несколько недель в универмаге. Затем на Уокера надели огромное пальто и шляпу и вывезли из посольства на заднем сидении автомобиля. Он сидел, низко опустив голову, а справа и слева от него располагались два дюжих сотрудника посольства. Дежурные на наблюдательном посту ФБР напротив здания советского посольства, круглосуточно наблюдавшие за всеми входящими и выходящими оттуда людьми, ничего не заподозрили. Сотрудникам ФБР понадобилось целых 17 лет, чтобы эти подозрения у них появились, и еще 3 месяца, чтобы убедиться в их обоснованности.

Во время следующей встречи, в универмаге, Уокер передал несколько ключевых карточек шифра. За это он получил 5 тыс. долларов — по тем временам огромную сумму. Кроме того, ему недвусмысленно дали понять, какое исключительное значение придается его работе. Уокеру было сказано, что в интересах его безопасности личные контакты с ним будут устанавливаться только в случае крайней необходимости, а связь следует поддерживать через «почтовые ящики». Уокер получил подробные инструкции, карты, фотографии мест, где находились его «почтовые ящики», и микрофотокамеру. Уокер заявил, что переснимать ею шифрматериалы и секретные документы в центре связи командующего подводным флотом США в Атлантическом регионе — задача простая. Позже он с презрением говорил: «Служба безопасности в универмагах поставлена куда лучше, чем на флоте». Еще он любил повторять, что конъюнктура рынка по продаже государственных секретов США исключительно благоприятствует покупателю, а отнюдь не продавцу.

17 ноября 1984 г. дежурный ФБР ответил на телефонный звонок женщины, представившейся Барбарой Уокер. Она сообщила, что ее бывший муж снабжал Советский Союз секретными документами начиная с 1968 года. Дежурный переадресовал полученную им информацию сотруднику ФБР по месту проживания миссис Уокер, который потом написал докладную записку по итогам ее посещения на дому. История, рассказанная полупьяной женщиной о своем муже, с которым она не жила уже более 10 лет и которого яро ненавидела, показалась ему не заслуживавшей доверия. Более того, у посетившего Барбару сотрудника ФБР не было никаких оснований заподозрить, что и она, и другой, анонимный, «доброжелатель», в мае 1984 года письменно сообщивший в ФБР о крупной разведывательной операции иностранной державы на территории США и о своем намерении раскрыть ее детали, имели в виду одного и того же человека. Поэтому докладная записка этого сотрудника заканчивалась выводом о нецелесообразности дальнейшего расследования по факту звонка бывшей миссис Уокер.

Через 3 месяца в соответствии с должностной инструкцией доклад о ноябрьской беседе с Барбарой Уокер был направлен для дополнительной проверки другому сотруднику ФБР. Поскольку Уокер одно время состоял на военной службе, тот счел необходимым оповестить о нем своих коллег из штаб-квартиры ФБР, занимавшихся выявлением агентуры ГРУ в США. Повторный допрос Барбары и дополнительная информация, полученная из беседы в марте 1985 года с одной из дочерей, выявили такие детали разведывательных операций Уокера, которые нельзя было выдумать или вычитать из авантюрных романов. За Уокером была установлена слежка.

После 6 недель наблюдения сотрудникам ФБР стало известно, что объект собирается отправиться в поездку на машине, о маршруте и пункте назначения которой Уокер сообщал своим знакомым весьма противоречивые сведения. Это могло означать, что Уокер собирался произвести очередной обмен «товар — деньги» с советской разведкой. В результате предпринятых ФБР мер этот обмен был сорван, а подозреваемый арестован с поличным. Правда, сотрудники ФБР, участвовавшие в этой операции, допустили одну ошибку. Увлекшись сбором улик против Уокера, они подобрали и оставленную им пустую жестяную банку, которая служила сигналом, что он готов к обмену. В результате связник Уокера, третий секретарь советского посольства в США, сотрудник КГБ А.Г.Ткаченко, сумел ускользнуть от ФБР.

В ходе ареста неожиданно возникла критическая ситуация, когда Уокер, возглавивший после увольнения с военной службы собственное частное сыскное агентство и имевший разрешение на ношение оружия, вытащил свой револьвер и направил на сотрудников ФБР. Промедление с выполнением их грозного приказа бросить оружие, не говоря уже о попытке оказать им вооруженное сопротивление, несомненно стоило бы Уокеру жизни. После секундного колебания он подчинился.

Только после произведенного ареста в ФБР окончательно удостоверились, что Уокер работал на КГБ, а не на ГРУ, так как советская военная разведка никогда не снабжала своих агентов фотографиями мест, где планировалось провести операцию по обмену добытых ими данных на деньги. На подготовленных Уокером к передаче КГБ материалах были обнаружены отпечатки пальцев его сына. Джон и Артур Уокеры были осуждены на пожизненное заключение, а Майкл — на 25 лет тюрьмы.

Так закончилась карьера Джона Уокера, который проработал на КГБ 17 лет до того момента, когда его жена наконец набралась смелости донести на него. Все это время он мешками поставлял секретные документы с информационными сводками АНБ и сведениями о шифрсис-темах, которые использовались не только на флоте, но и в других родах американских вооруженных сил, в государственном департаменте, ЦРУ и ФБР. 16-й отдел требовал от него также регулярного предоставления ежедневных ключей. Уокер выплачивал Уитуорту ежемесячную премию в размере 10 тыс. долларов за бесперебойное снабжение ключами. Но вопрос о премии возник только тогда, когда у Уокера (а следовательно, и у КГБ) успели накопиться ключи, переданные Уитуортом, за несколько последних лет. И это при том, что американцы меняли ключи к своим шифраторам каждые сутки. Возможно, именно недовольство слишком скромными размерами премии и заставило Уитуорта в мае 1984 года в анонимном письме донести на Уокера в ФБР, Сотрудники бюро предприняли попытку связаться с анонимом через объявления в газетах, призывавшие его дать о себе знать, но к тому времени Уитуорт раздумал доносить на Уокера.

Чтобы лучше понять ущерб, нанесенный Уокером системам обеспечения безопасности линий связи США, следует напомнить, что, по укоренившемуся в АНБ с давних пор мнению, американские шифраторы вместе с руководствами по их эксплуатации хотя и требовали тщательной охраны, но без ключей к ним не представляли большого интереса для противника. Слово Уитуорту, субагенту Уокера. «В контексте информации о коммуникациях ключи имеют наибольшее значение. Единственное, что может быть еще лучше, это ключи вместе с техническим руководством и само шифроборудование. В этом случае есть все необходимое» (для чтения шифрпереписки США. — Прим. авт.).

Мнение Уитуорта подтвердили свидетельские показания Эрла Давида Кларка, бывшего начальника отдела «безопасности связи» АНБ, на суде над Уитуортом в 1986 году: «Мы проектировали наши системы, чтобы быть уверенными, что без ключа никто не смог бы прочесть сообщения». «Вы смогли бы использовать только те сообщения, для которых у вас имелась логическая схема (шифрмашины из ее технического описания. — Прим. авт.), и ключи, по которым открытые тексты этих сообщений зашифровывались. Вы не смогли бы прочесть завтрашнюю шифрпереписку, если бы не было ключей на завтрашний день».

Естественно, что украсть шифраппаратуру Уокер не мог, но в его силах было раздобыть ее подробное техническое описание, а по нему можно было реконструировать сам шифратор. Уже одно это, по мнению официальных лиц в ВМС США, дало возможность советской стороне приступить к чтению американской шифр-переписки даже без получения доступа к ключам. Одной из скомпрометированных таким образом шифрмашин стал аппарат KW-7, который одно время являлся основным для закрытия правительственных линий связи США. По итогам расследования дела Уокера KW-7 был в срочном порядке заменен на другой шифратор. Та же участь постигла еще одну шифрмашину — KWR-37, использовавшуюся для защиты однонаправленных линий связи типа «берег — корабль», которые предназначались для оперативного руководства командованием ВМС США своими флотскими соединениями. Полученные через Уокера схемы, ключи и открытые тексты шифровавшихся с помощью KW-7 и KWR-37 сообщений позволили нашим криптоаналитикам совершить то, что в АНБ считали невозможным, — читать шифрпереписку на линиях связи, которые защищались с помощью этих шифраторов, не зная ежедневно менявшихся ключей к ним. Шифрмашины KW-7 и KWR-37 попали в руки советских криптоаналитиков еще в 1968 году, когда КНДР захватила вторгшееся в ее территориальные воды американское шпионское судно «Пуэбло». Тогда, по свидетельству Кларка, АНБ успокаивало и себя, и встревожившихся военных и государственных деятелей США заявлениями о том, что в СССР «не смогут вскрыть их, если там нет правильного ключа». В Агентстве были внесены необходимые изменения в схемы этих шифраторов, чтобы лишить СССР возможности дешифровать сообщения из линий связи, на которых стояли KW-7 и KWR-37, даже если «правильный ключ» у советской радиоразведки появится. В АНБ еще не знали, насколько ошибались: благодаря Уокеру, 16-е управление КГБ оперативно получало ключи к KW-7 и KWR-37, а с изменениями в их логической схеме советских криптоаналитиков своевременно знакомил Уитуорт.

Контактировавшие с Уокером сотрудники 16-го отдела ПГУ никогда не сообщали ему, насколько успешными были усилия их коллег-криптоаналитиков, читавших шифрпереписку США, за исключением одного-единственного случая. В начале 1980 года они пожаловались, что их копия шифратора KWR-37 перестала дешифровать американские шифрсообщения по предоставлявшимся Уокером ключам. Проблема заключалась в том, что американцы стали использовать специальное устройство для считывания и предварительной обработки ключевой информации, прежде чем она попадала собственно в сам шифратор. Уитуорт лично набросал схему считывателя и передал ее Уокеру, а тот — дальше по назначению. После этого рекламации от КГБ больше не поступали.

Неоценимую роль сыграла деятельность Уокера в поражении Америки в войне во Вьетнаме. Теодор Шекли, с 1968 по 1973 год возглавлявший резидентуру ЦРУ в Сайгоне, вспоминал, что на заключительном этапе войны во Вьетнаме противник обычно знал заранее о рейдах бомбардировщиков Б-52. Даже когда из-за плохой погоды самолеты уходили на запасные цели, вьетнамцам было уже известно, по каким из них будет нанесен удар. Естественно, это сокращало эффективность американских бомбовых ударов. Шекли недоумевал и сокрушался по этому поводу, но так и не смог понять, в чем дело. Оценки Шекли позволили понять, насколько был велик психологический эффект от осознания того, что оперативные планы известны противнику в результате утечки информации. На американском флоте в эти годы тоже часто замечали, что, когда проводились секретные маневры, поблизости всегда оказывались советские корабли. «Как будто у них были дубликаты наших оперативных планов», — сетовал один американский адмирал.

К началу 1984 года перечень тем, информацию о которых в КГБ желали получать от Уокера, сильно сократился. На состоявшейся в Вене встрече у него потребовали данные о модификациях в логической схеме KW-7, а также копию документа под названием МНК. За этим сокращением, по словам Уокера, скрывался так называемый Меморандум национального командования, который имел отношение к криптографической защите информации. К тому времени сократились и возможности Уокера по добыванию ценных разведданных. По его признанию, очень мешали ему дополнительные меры безопасности, введенные в АНБ: особые патроны для хранения ключей, руководства по эксплуатации шифраторов без схем их основных узлов, ключевые таблицы, которые невозможно было сфотографировать.

«Разработка» Уокера, самого важного агента КГБ в США в 70-е и 80-е годы, стала крупным успехом советской разведки. Технические приемы, которыми чекисты пользовались для конспиративной связи с Уокером, заслужили самую высокую оценку в ФБР, когда после его ареста там смогли ознакомиться с инструкциями КГБ, данными Уокеру.