Кампании 1773–1774 гг.
Кампании 1773–1774 гг.
Кампании 1773–1774 гг. стали временем активного противодействия Азовской флотилии турецкому флоту при защите Крыма и фактического выполнения ею функций флота. Особая значимость для Турции потерянных в 1771 г. позиций заставляла ее предпринять все возможное для их возвращения. Это прекрасно понимало и русское командование, в том числе А.Н. Сенявин. В 1773–1774 гг. турки сосредоточили основные усилия именно на черноморско-крымском театре войны, пытаясь добиться здесь успеха.
Так, уже в январе 1773 г. русская агентура в Крыму сообщила командующему Крымским корпусом А.А. Прозоровскому об активных разговорах среди крымских татар о готовящейся турками высадке десанта на полуострове. В своем дневнике он так отразил полученные от агента сведения: «Чернь болтала только, что весной будут в Крым турки. Сей посланной сказывал мне, что в бытность его в Карасу-Базаре в одном кофейном доме слышал недавно в Крым с Тамана, а также из Царьграда приехавшего татарина, разговаривавшего с здешними татарами, что будто турки намерены быть в Крым к половине марта месяца и что де они, хотя сорок лет с Россиею будут битца, а Крыму не отдадут (курсив наш. — Авт.)».{913} Получил сведения о подготовке турками высадки десанта в Крыму и сам командующий 2-й армии В.М. Долгоруков (по этому поводу он дважды писал в Петербург).{914} Более того, поступили сведения, что турки, воспользовавшись перевозом, который был оставлен татарам при Еникале для связи с жившими на Кубани ногаями, уже в январе стали перебрасывать из Тамани в Крым отряды янычар. А ведь мирные переговоры в это время еще не закончились.
Однако и Россия в деле обороны достигнутых здесь позиций, которые было очень валено сохранить, имела теперь весомый аргумент в виде военно-морской силы — Азовской флотилии. На нее, таким образом, ложилась огромная ответственность: она должна была защищать Керченский пролив (важнейшая задача, лежавшая только на флотилии) и, взаимодействуя с армией, охранять Крымский полуостров.{915} К началу 1773 г. в состав флотилии входили: один 32-пушечный фрегат, 11 «новоизобретенных» кораблей, 3 палубных бота, 5 транспортных судов, 4 флашхойта, поляка, шаития и 30 военных лодок. Почти готов был еще один 32-пушечный фрегат.{916}
Расписание командиров судов Азовской флотилии в кампании 1773 г.
Класс и название судна … Командир
Фрегат «Первый» … Капитан-лейтенант М. Фондезин
Фрегат «Второй» … Капитан 2 ранга Ф. Неелов (до начала июля); капитан 2 ранга И.Г. Кинсберген
Фрегат «Третий»(находился в плавании по Дону) … Капитан 2 ранга Ф. Федоров
Фрегат «Четвертый» (находился в плавании по Дону, а осенью перешел в Керчь) … Капитан-лейтенант Я. Карташев
Корабль 1-го рода «Хотин» … Лейтенант П. Пустошкин
Корабль 2-го рода «Азов» … Лейтенант С. Раткеевский
Корабль 2-го рода «Таганрог» … Капитан-лейтенант Ф. Шмаков (до середины мая); лейтенант А. Колычев
Корабль 2-го рода «Новопавловск» … Капитан-лейтенант И. Баскаков
Корабль 2-го рода «Корон» … Капитан-лейтенант И. Басов
Корабль 2-го рода «Журжа» … Капитан-лейтенант С. Токмачев
Корабль 2-го рода «Модон» … Капитан-лейтенант П. Хвостов; лейтенант Ф. Ушаков (осенью)
Корабль 2-го рода «Морея» … Лейтенант Ф. Денисон (до начала июля); лейтенант Ф. Ушаков
Корабль 3-го рода (малый бомбардирский) «Второй» … Лейтенант П. Хвостов; лейтенант М. Ушаков
Корабль 4-го рода (большой бомбардирский) «Яссы» … Капитан-лейтенант О. Кузмищев (до 17.04); лейтенанте. Раткеевский (17.04.-15.05); лейтенант К. Рязанов (15–24.05); лейтенант Б. Шишмарев (с 24.05)
Корабль 4-го рода (транспортный) «Бухарест» … Лейтенант П. Дурнов
Палубный бот «Курьер» … Лейтенант Ф. Ушаков (до июля); лейтенант И. Воронов (с июля)
Палубный бот «Миус» … Лейтенант М.Ушаков (до июня 1773 г.); мичман М. Орелли
Палубный бот «Темерник» … Лейтенант Б. Шишмарев (до мая); лейтенант А. Тимашев
Палубный бот «Битюг» … Мичман С. Бестужев (при проводке Доном); мичман А. Аклечеев (во время действий на Черном море)
Палубный бот «Карабут» … Мичман В. Кушников (при проводке Доном); мичман И. Каменев (во время действий на Черном море)
Палубный бот «Челбаш» … Мичман И. Лисовский
Палубный бот «Кагальник» … Мичман И. Лазарев
В турецком же флоте (основные силы которого находились в Константинополе) на март 1773 г., по агентурным данным, насчитывалось 9 линейных кораблей (старых и вновь построенных) «со множеством тартан, шебек, галер и других мелких судов».{917} То есть превосходство по числу кораблей, их рангам, вооружению и экипажам турки имели подавляющее.
О том, насколько важна была флотилия в деле обороны Крыма, свидетельствует следующее. Когда в начале февраля 1773 г. с базирующимися на Керченскую бухту кораблями флотилии случилось серьезное происшествие (крепким NNW ветром в Керченской бухте взломало лед, и все находившиеся в ней корабли сдвинуло со своих мест и раскидало версты на 3–4, а «Хотин» даже вынесло на фарватер и унесло со льдом к югу за б верст), это вызвало самое серьезное беспокойство и у А.А. Прозоровского, и у В.М. Долгорукова. Получив известие о готовящемся турецком десанте в Крым, последний с тревогой писал И.Г. Чернышеву: «…И когда перед полуостровом Крымским крейсирования наших судов не будет, то и о приближении оных (вражеских судов. — Авт.) прежде узнать нельзя, как только тогда когда сухопутные посты увидят».{918} А обнаружить корабли противника последние могли только на небольшом расстоянии от берега, да и то в хорошую видимость. А самое главное, пока было бы оповещено командование, пока войска в условиях горного Крыма начали бы выдвижение, противник мог спокойно высадиться и укрепиться. Да и бороться со связью татар с турками (и проникновением в Крым турецких агентов), осуществлявшейся посредством одиночных судов, сухопутным войскам тоже было неудобно. Между тем, А.Н. Сенявин своими инструкциями 1771–1774 гг. требовал не только выполнения дозорной службы, но и уничтожения или пленения неприятельских судов.
Что касается официальных задач флотилии, то высочайшим рескриптом Екатерины II от 6 марта 1773 г. они были сформулированы так: «В рассуждении чаемых от неприятеля десантов, которые вы и будете стараться состоящею в вашем ведомстве и предводительстве флотилиею (отражать. — Авт.), употребляя для стражи пролива из Азовского в Черное море потребное число судов, а протчими защищая и Крымские берега».{919} Сохранялась и транспортная функция флотилии.
Здесь необходимо особо отметить, что тревога сухопутного командования по поводу своевременного оповещения о появлении турецкого флота с десантом и пресечения каких бы то ни было связей между татарами и турками была абсолютно обоснованной: учащение разведсообщений, активизация действий неприятельских судов у крымских берегов весной 1773 г., усилившаяся враждебность крымских татар и, наконец, информация о договоренности между турками и татарами, что последние при появлении турецкого десанта поднимут восстание, явно говорили о серьезности складывавшейся вокруг Крыма ситуации.
Проиллюстрируем тезис о развитии напряженности вокруг Крымского полуострова в начале 1773 г. В течение февраля-марта русская агентура все активнее сообщала о намерении турок высадить десант в Крыму. Более того, с этого времени также упоминался и Таманский полуостров. При этом все сведения говорили, что этот десант ожидается в обоих местах и что при появлении турок крымские и ногайские татары поднимут восстание.{920}
О больших планах турок свидетельствовала и информация из Константинополя. В частности, приведем крайне важную выдержку из записей, сделанных А.А. Прозоровским на основе сообщенных ему П.П. Веселицким данных: «Прошлого же года послан был от султана турецкого в Румелию… Осман-эфендий, бывший во время первого примирения уполномоченным для трактования о мире. Коему дано было тайное повеление в поездке своей видеться со всеми в той провинции проживающими сверженными ханами и с протчими султанами татарскими для изведания непреметным образом в разговорах их мысли об отторгшейся Крыме и ногайцах.
Сей посланной по краткому знакомству с Девлет-гиреем, бывшим в хотин-ской кампании ханом, заехав к нему вступил в разговор об обстоятельствах войны… Девлетгирей открылся ему: крымцы де и нагайцы принуждены были поступить по требованию российских войск предводителей для спасения жен и детей своих от неминуемой гибели. Но он, Давлет-Гирей удостоверяет, естьли б сильная помощь от Порты к ним прислана была, то де крымцы, присоединясь с турками, напали бы на российския войски и выгнали бы оныя из всего Крыма. А сия область по-прежнему подверглася бы султану турецкому. Он, Давлет-гирей, ко умножению в определенной от Порты помощной корпус военных людей из охотников все свое движимое и недвижимое имение употребить готов. А ежели бы и все протчие, в Румелии находящиеся в отставке ханы и проживающие султаны, равным образом имущество свое для службы султанской жертвовать захотели, то немалая бы сумма собралась на произведение достаточного жалования вновь охотно определяющимся военным людям для учинения с многочисленным войском тем сильнейшего в Крыму на россиян нападения, о овладения оным, ибо тогда и нагайцы, прямыя махометани по единоверию, к Порте прислонятся…
Султан турецкой, сведав таким образом о мыслях татарских султанов, а при том зная, что все нагайцы преданнейшими были Крым-гирей хану, и что сына его Бахтыгирей султана над меру любят и почитают, послал к нему в Румелию нарочного, чтоб он прибыл в Царьград и явился у него, Бахты-гирей, исполняя повеление, явился у двора и допущен султану, от коего весьма милостиво принят. А между протчем вопрошен наедине, какого он мнения о нагайцах? Можно ли их денежными дачами, другими подарками и прелесными обнадеживаниями преклонить на прежнем основании подвергнутся Порте…
Бахты-гирей султану ответствовал: “Во всенижайшее исполнение монаршего повеления, сколько он во обхождении с нагайцами приметить и познать мог, объявить должен, что оной народ непостоянен, склонен к хищничеству и корыстолюбив, ибо деньгами и подарками делать все у них можно, а в законе магометанском весьма тверд. И естьли б султан турецкой изволил для преклонения оного ему комиссию поручить, то он по имевшемуся его у нагайцов кредиту, обещал желанного достигнуть. А как султан намерен был ево по сему делу потребить, то ему оное и вверенно. Почему Бахты-гирей, испро-ся у султана одного салахера, назначил с оным брата своего Махмет-гирея, кои не токмо знатною денежною суммою и многими другими по татарскому вкусу и употреблению вещьми для подарков, но и письмами Бахты-гирея от имени турецкого султана с наисильнейшими обнадеживаниями и уверениями к начальству и духовенству нагайских орд снабдены и в Суджук-кале отправлены. Откуда они рассылкою чрез нарочных писем увещевали знаменитых начальников приезжать к ним или поверенных присылать с их печатьми для приему подарков. Удостоверяя, что султан турецкой, буде они свой магометанский закон не пременили, преступление их во отторжении от единоверия великодушно прощая, по прежнему их под свою защиту приемлет. Такого содержания письмы и к здешним (крымским. — Авт.) ширинам присланы были. От коих и ответ получили, яко они всеусердно желают быть на прежнем основании под Портою, только ожидают сильного сикурса для избавления их от россиян (курсив наш. — Авт.). О нагайцах же, хотя Мегмет-гирей султан с салахиром и разгласили, якобы от них секретно чрез явившихся у них мурз и муллов уверены, что готовы по единоверию подвергнуться] Порте, однако то еще сумнительно. Потому что с осторожности в народе поговаривают, будто явившияся нагайских орд у подсылыциков мурзы Наги с словестным уверением о охотном всего нагайского общества сами собою по алчному их корыстолюбию для получения подарков отлучились. Но как бы то ни было, время скажет. А Мегмет-гирей султан и салахир взял их с собою. Отправились было на корабле в Царьград для представления их султану турецкому депутатами нагайских орд. Только сильным противным ветром занесены опять в Суджук-Кале, где Мегмет-гирей публично отзывался, что он во что бы то ни стало, а на зиму в Суджук-Кале не останется. Но намерен отправиться сухим путем в Царьград, не взирая на дальнее расстояние весьма и неудобное и опасное предприятие оного. Однако об отправлении его еще подлинного известия нет”».{921}
Увеличение числа судов у Крыма и Тамани также связывали с подготовкой десанта и помощью турками татарам: на судах действительно прибывали турецкие агенты, привозились порох, оружие, деньги, но слухи говорили и о таком способе переброски в Крым татар, бежавших в свое время оттуда и оставшихся верными Турции. Так, арестованный в апреле татарин указывал, что «все… шатающиеся купеческие суда… получали от хана повеление о возврате на прежние жилища с тем умыслом, что когда побольше их под видом купечества в Крым пристанет, тогда уже и турецкий флот, крейсирующий в море, мог приближиться к здешним берегам и, соединясь с ними, обще сделать десант».{922}
Интересно и сообщение из Тамани: 4 апреля туда пришло некрасовское купеческое судно с посланием великого визиря абазинцам, черкесам, таманцам и некрасовцам о том, что «в мае верно в Крым войско на судах прибудет. Но чтоб в ожидании того, жители, как крымские, так и все (прочие) показывали себя склонными России. А когда узнают о приближении войска к Крыму, то б старались во всех местах по берегу моря припасти волов и лошадей… к поднятию войска и турецкой артиллерии. А сами б прежде отнюдь не трогались, пока не увидят десанту».{923} Но вот о месте появления турецкого флота агентура сообщала абсолютно разные сведения. Неясно даже было, откуда пойдет турецкий флот с десантом: из Синопа или со стороны Очакова.
Анализ данной информации может говорить: 1) о ведении турками информационной войны; 2) о колебаниях противника при выборе места главного удара или же о стремлении поднять восстания ногаев и крымских татар, только подогревая ожидания ими десанта и помощи оружием и боеприпасами. Однако как первое, так и второе таили в себе большую угрозу позициям России в регионе.
Нужно также отметить, что опасения Долгорукова и Прозоровского по поводу невозможности без Азовской флотилии своевременно узнать о появлении турецкого флота и уберечь Крым от турецких агентов, прибывавших на отдельных судах, вызвали даже конфликт между ними и А.Н. Сеняви-ным, разгоревшийся весной 1773 г. В мартеапреле В.М. Долгоруков написал И.Г. Чернышеву несколько писем с резкой критикой А.Н. Сенявина, обвиняя его, в частности, в том, что войска в Керчи и Еникале остались практически без припасов, а корабли флотилии все никак не могут выйти в море.{924} В ответ Сенявин указал, что бездействие флотилии вынужденное: осенью 1772 г. она была парализована вспышкой чумы в Таганроге, унесшей множество жизней моряков и мастеровых, а весна 1773 г. выдалась слишком затяжной и холодной, что задержало ремонт кораблей. Но как только первые корабли будут готовы, они сразу же выйдут в море. Сенявин даже заявил, что просит отставки, если ему перестали доверять.{925}
Но Чернышев принял позицию Сенявина, и конфликт удалось погасить, однако напряженные отношения между Долгоруковым и Прозоровским с одной стороны, и Сенявиным — с другой остались до конца войны. Этот кризис наглядно продемонстрировал как всю важность поддержки с моря русских войск в Крыму, так и непонимание сухопутным командованием специфики морской деятельности.
Кстати, генералы «бомбардировали» письмами о необходимости срочного выхода флотилии в море не только Петербург и А.Н. Сенявина. А.А. Прозоровский постоянно запрашивал также Я.Ф. Сухотина, находившегося с эскадрой флотилии в Керчи. Здесь уместно привести несколько выдержек из их переписки, которые прекрасно иллюстрируют сложившееся положение.
В ответ на запросы о времени выхода судов флотилии в море Я.Ф. Сухотин в начале марта направил А.А. Прозоровскому рапорт, в котором писал, что «он от его высокопревосходительства господина вице-адмирала и кавалера Сенявина получил повеление, дабы вооружить фрегат и четыре корабля. И по окончании перемирия следовать ему для крейсерства в Черное море. А как он до получения еще сего повеления о приуготовлении на первой случай четырех кораблей имел старание, в чем хотя продолжающимися стужами крепкими, северными ветрами и за многими недостатками предуспеть не мог. Но ныне продолжает неусыпное старание, дабы оныя, хотя не все вдруг, к выпуску в море приуготовить. Касательно ж до вооружения фрегата, то как со оного за мелкостию Керчинской бухты не токмо артиллерия с ея снарядами, но и балласт из оного выгружен на берег, отведя его способом мелких судов на довольную глубину, пока оной повелит по надлежащему вооружить и нагрузить. А два бомбардирские корабля для постановления в проливе при узком проходе по возможности исправлены и, по прочищении в проливе льда, на стражу поставлены быть имеют. Как же скоро приуготовит назначенное число кораблей, то нимало не мешкав со оными отправиться в Черное море для крейсерства на определенную дистанцию».{926}
На это А.А. Прозоровский ответил так: «Что принадлежит до занятия узкого в проливе прохода, то оное по тогдашним обстоятельствам находил я очень изрядным. Касательно ж скорейшаго исправления протчих затем кораблей и фрегатов, возобновил мою просьбу, чтоб он, как по долгу к высочайшей службе усердия, так не меньше и для общего добра, усугубил свое старание и как наискорее выступил в море. Поелику хотя его сиятельство граф Петр Александрович и до того времени еще не уведомил меня о разрыве перемирия, но как я от верной руки имел уже известие о угрожающем в Крым сильном десанте, то сие было тем вероятнее, что уже на сих днях между Кефы и Керчи противу Текильской пристани показалось с противной стороны одномачтовое судно, которое, стояв целой день на якоре, потом пустилось опять в море. А при том к Таману в недавнем времени прибыли из Синапа два купеческие одномачтовы ж судна. Все сие означало не иное, что, как только подсылки с письмами для сделания переговоров с здешним народом, как удобнее десант произвести. На каковой случай нужно самое скорейшее, как только можно, в море выступление, ибо сим только способом пресечь можно таковой вредные для нас подсылки и соглашении».{927}
Наконец, 24 марта, как значится в дневнике А.А. Прозоровского, он направил следующее письмо Я.Ф. Сухотину: «Я представил ему (Сухотину. — Авт.), сколь нужно, чтоб наша флотилия крейсировала, ибо естли хотя малая часть оной в море находилась, то бы они не посмели так близко к берегам приближаться. Ныне же, видя открытое для себя море, делают предерзость, которой я сам воспрепятствовать не могу, поелику вся возможность моя состоит в том, чтоб не допустить их на берег. Но они, не приближаясь ко оному, останавливаются в такой дистанции, что не подвержены уже пушечным нашим выстрелам».{928}
Однако все тревоги Прозоровского и Долгорукова за флотилию оказались напрасными: февральский инцидент обошелся без крупных повреждений русских кораблей, и вскоре все они были возвращены на свои места. А уже 14 марта 2 русских бомбардирских корабля встали на оборону Керченского пролива.{929} В Черное же море для транспортировки грузов были направлены палубные боты. Один из них (№ 4), под командованием лейтенанта Б. Шиш-марева, применив артиллерийский огонь, даже захватил 26 марта около Кафы двухмачтовое турецкое судно.{930} Тем временем, 27 марта для крейсерства в районе Керченский пролив — Кафа из этого пролива вышли первые три готовых корабля 2-го рода («Новопавловск», «Корон» и «Морея») иод командованием капитан-лейтенанта И. Баскакова.{931} Наконец, 11 апреля в море вышли фрегат «Первый» и корабль «Таганрог», под командованием капитана 1 ранга Я.Ф. Сухотина.{932} Присоединив три ранее вышедших корабля, он совершил поход до Балаклавы, положив начало полноценным крейсерствам флотилии около Крыма.
Копия с сообщения командующего палубного бота № 4 флота лейтенанта Б. Шишмарева от 29 марта 1773 г.{933}
По нагрузке из Кафинских магазинов для отвозу в Керчь сухопутного провианта, отправился я из Кафы сего месяца 26 числа и будучи в пути по выходе из Кафинской бухты, увидел я идущее от Анатолического берега двухмачтовое судно за которым я учинил в тож время погоню и по достижении оного, которое хотя и имело желание, чтоб не допустить себя до атаки, но ускорив я [смог] к нему подойтить на действительный пушечный выстрел и наипервее… я принужден тремя пушечными выстрелами, чтоб оно убрало паруса для облегчения (так в тексте. — Авт.) о себе, но тем не принудил, почему я начал производить по нему военную пушечную пальбу и по немногим выстрелам оно опустило паруса и стало на якорь, и по взятии с оного судна к себе трех человек для отбору от них [сведений] какое судно… и из разных ответов и по множеству на том судне приличествующим быть туркам народу подали думать, что оно неприятельское быть может, почему я нашел за долг, как к тому был способный ветер ититть с ним в Кафу с которым и прибыл вчерашнего числа к здешней крепости…
Поход русских кораблей к Балаклаве был обусловлен еще одним письмом А.А. Прозоровского Я.Ф. Сухотину, где, как отметил в своем дневнике Прозоровский, он написал: «Я того ж числа (6 апреля. — Авт.) флота капитану Сухотину послал сообщение, чтоб он скорее вышел в море и возвысился б против Балаклавы для очищения моря. Есть ли ж против чаяния зачем-либо он промешкает, то хотя б приказал вышедшим уже трем кораблям до Ялты крейсировать, где всегда с противной стороны намереваются приставать (неприятельские суда. — Авт.)».{934} Это письмо А.А. Прозоровского лишний раз показывает, какое значение имела флотилия в обороне Крыма. Но Сухотину ничего не помешало закончить подготовку фрегата «Первый» и корабля «Таганрог», и он совершил поход до Балаклавы с отрядом кораблей Азовской флотилии.
Надо сказать, что поход оказался оправданным. По пути были захвачены два судна: первое взял корабль 2-го рода «Морея», второе — фрегат «Первый». Но если «Морея» обошлась без погони, то фрегату «Первый» пришлось прибегать к ней дважды, да еще и с применением артиллерии.{935}
Из записок князя А.А. Прозоровского о призе, взятом кораблем «Морея»{936}
Того ж числа (1 мая. — Авт.) получил от полковника Кохиуса рапорт, что корабль Морея, на коем капитан-лейтенант Басов[127] находится, догнав верстах в 60 от стороны Ялты судно, оное заарестовал и содержит при себе на якоре не в отдаленности от гавани… И при том прислал допрос двум грекам, взятым кораблем Морея, кои показали, что оне на судне из Царьграда отправились 1-го, а прибыли к здешним берегам, по причине противных ветров, 30-го числа, остановись от Ялты в 5 верстах с намерением ночью в сем месте пристать. Куда для узнания способного к выгрузке места подсылали на лодке трех человек, но приближась усмотрели на берегу из российских войск людей, кои не допущая стреляли, чего устрашась возвратились к судну. На коем по прибытии предприняли путь к деревне Ускют, чтоб также пристать в глухом месте, но противным ветром до того не допущены. И судно отбыло в глубину моря, откуда увидели уже вдали российский корабль, от коего хотя и старались уйти, однако ж пойманы. На том судне турков 32, татар 4, греков 5, а всего 41 человек. А сверх того показал, что они слышали, будто Аджи Алибей находится в Анатолии в городе Менсыре, имея при себе 4000 и ожидая еще двух тысяч войска, чтоб с оными быть в Крым.
Из записок князя А.А. Прозоровского о взятии судна фрегатом «Первый»{937}
Того ж числа (4 мая. — Авт.) получил от флота капитана Сухотина рапорт, что он, быв с эскадрою под парусами апреля 26-го числа недалеко от мыса Аюды, который лежит между Ялты и Судака, лавируя к весту при самом противном ветре, увидел неподалеку от берега к Кафе идущее под парусами не в ближнем от эскадры расстоянии судно. И чтоб оное узнать, стал за оным чинить погоню, которое то приметило, несмотря на сильный ветер пошло от крымского берега на противную сторону. Почему он, предвидя, что оное хочет уйтить, чинил погоню. И, догнав оное версты за две, выпалил из пушки, но не мог принудить его чрез то опустить паруса, ибо оно не токмо того учинить не хотело, но старалось всякими образами удалиться и, не взирая еще на два выстрела, парусов не опустило. Напоследок, дошед на пушечный выстрел, приказал палить с ядром, а потом из картечи. Которые выстрелы хотя и пущены были мимо судна, а последний в паруса, но страх их принудил опустить паруса. Подошед к оному с фрегатом, лег он в дрейф, а судну приказал держаться у фрегата. Но как они приметили, что фрегат ход свой остановил, то вдруг отделяясь от них, поставив паруса, намерились опять бежать. Но действие небольшой пушки принудило их остановиться. А потом посланная вооруженная шлюпка его заарестовала. На нем было людей 11 человек. И находящийся на оном реиз объявил, что сие судно прибыло из Синопа с товарами и шло в Тамань, люди же на оном все крымские жители. Но он, господин Сухотин, имея сомнения, приказал всех порознь допросить, допросы прислал ко мне.
Поелику я видел из сих допросов великое их разноречие, то потому велел господину капитану Сухотину пристрастно их допросить, ибо довольно уже опытом примечено, что и на других прежде прибывших к здешним берегам судах большая половина людей была турков, требуя от него, чтоб он впредь приходящие с противной стороны какого б роду ни были суда признавал не иначе, как неприятельскими, как в рассуждении продолжающейся у нас с Пор-тою войны, так особливо и потому, что никаким образом распознать неможно, что люди на них будут крымской области, а не с противной стороны. Почему и просил его, чтоб он поступил с ними на основании военного права. После чего и получил от него рапорт, что оные, как реиз, так и матросы, все турки имеют на левой руке знаки, натираемые порохом.
Между тем, побывав в Балаклаве, в середине мае отряд Сухотина вернулся к проливу, около которого встретил прибывших к флотилии: младшего флагмана контр-адмирала А.Ф. Баранова и назначенного командовать отдельным отрядом капитана 2 ранга И.Г. Кинсбергена.{938} А.Ф. Баранов, исходя из решения Сенявина, разделил отряд Сухотина надвое: 3 корабля Кинсбергена должны были крейсировать от Кафы до Балаклавы, а сам Баранов планировал после захода в пролив крейсировать в районе Керченский пролив — Кафа — Суджук-Кале — Керченский пролив.{939},[128] 15 мая русские корабли разделились: Кинсберген с кораблями «Хотин», «Таганрог» и «Корон» направился к Кафе, а Баранов с фрегатом «Первый», кораблями «Морея» и «Новопавловск» и 2 пленными судами пришел в Керченский пролив.{940} Но здесь в ночь на 19 мая А.Ф. Баранов скоропостижно скончался, и его отряд вновь возглавил Я.Ф. Сухотин.
И в это же время от русской агентуры была получена информация о том, что Гаджи-Али паша с турецкими войсками должен появиться в ближайшие дни у Тамани, причем на купеческих судах. В частности, посланный генерал-майора Якоби на Тамань конфидент сообщил, что «на Таманской стороне слышал от приехавших из Синопа турок, будто бы через 10 дней Гаджи али бей прибудет к Таману с.войском на купецких судах, приготовленных для перевозу войск. Сколько же числом войска с ним будет заподлинно не знает, а только велено купецких; какой бы препорции не были, малой или большой, наловить до 30».{941} Более того, эта информация прекрасно сопоставлялась с данными, полученными в первой половине мая. Сперва появились сведения о жестком приказе султана Гаджи-Али бею высадиться в Крыму в начале мая 1773 г. В частности, в сообщении конфидента от 2 мая говорилось о данных, полученных через прибывших в Казылташский залив купцов, что «сераскер Гаджи Алибей заготовляет сухари для провизии назначенному при нем в Крым войску. И назад тому дней за 10 получил повеление от султана турецкого, чтоб оное заготовление как можно скорее стараться окончить и следовать в Крым конечно майя в первых числах… Выступление оного Аджи Алибея думают очень скоро последует, ибо он уже оканчивал заготовление сухарей».{942} Далее последовала информация, что вначале Гаджи-Али бей собирается прибыть к Тамани и лишь затем оттуда атаковать Крым, совместно с ударом из района Очакова.{943} И вот теперь поступило вышеуказанное сообщение.
Естественно, Я.Ф. Сухотин принял решение немедленно выйти в море для проверки этой информации, а в случае ее достоверности — для уничтожения судов противника (промедление русских в сложившейся ситуации действительно могло очень дорого обойтись). В результате в крейсерство к Таманскому полуострову под командованием Сухотина вышли фрегат «Первый» (командир — капитан-лейтенант М. Фондезин), корабли «Азов» (лейтенант С. Раткеевский), «Новопавловск» (капитан-лейтенант И. Баскаков), «Модон» (капитан-лейтенант П. Хвостов), «Морея» (лейтенант Ф. Денисон) и бот «Те-мерник» (мичман А. Тимашев).{944},[129]
Уже 25 мая у Казылташской пристани были обнаружены суда противника. Я.Ф. Сухотин немедленно направился к ним, но из-за неблагоприятной погоды смог подойти к Казылташскому лиману только 29 числа, около 15 часов. Однако идти всей эскадрой, да еще с фрегатом, к устью реки Кубани, где была пристань, через лиман с неизвестными глубинами было рискованно. К тому же было необходимо обеспечить прикрытие с моря. Поэтому к пристани направились только корабли «Азов» и «Новопавловск» и бот «Темерник» под командованием командира «Новопавловска», капитан-лейтенанта И. Баскакова.{945} Остальные же два корабля и фрегат остались в море около входа в лиман, заняв для прикрытия позицию в форме полумесяца. В журнале фрегата «Первый» записано так: «В 3/4 5 часа пришед мы на глубину 10 сажен, убрав паруса, положили якорь. Следуя нам, корабли Модон и Морея легли на якорь по фигуре рогами в море».{946}
Тем временем отряд И. Баскакова вошел в лиман и у устья Кубани обнаружил 18 неприятельских судов, в том числе 6 больших. Уже при сближении с ними русские корабли открыли огонь из гаубиц, а подойдя на выгодную дистанцию и также встав на якоря, продолжили огонь. Баскаков тоже построил свои корабли полумесяцем, но изогнутым к берегу, только русские корабли были направлены к противнику не бортом, а носом. Турки даже не пытались сопротивляться. Их малые и средние суда бежали вверх по реке, но все 6 больших остались на мели. Тогда Баскаков, несмотря на наступавшую темноту, направил к ним вооруженные шлюпки, с приказом попытаться вывести эти суда в море. Русские же корабли перенесли огонь на близлежащие берега, дабы не допустить противодействия турок шлюпкам (налицо артиллерийская поддержка). Однако снять с мели упомянутые суда противника не удалось, и все их пришлось сжечь (одно из них было вооружено 8 пушками, остальные пять имели по две пушки). Заметим, что,действовали шлюпки темной летней ночью. 30 мая отряд И. Баскакова вернулся к эскадре.{947}
Плавание соединения Я.Ф. Сухотина стало «первым действием русского флага на Черном море».{948},[130] По способу проведения атаки это была операция с выделением отряда нападения и отряда прикрытия, причем последний занял у входа в Лиман позицию в форме полумесяца, обращенного концами в море, а ударный отряд для атаки использовал комбинацию из артиллерийского удара на первом этапе и выдвижения вооруженных шлюпок при поддержке артиллерийского огня кораблей для довершения дела — на втором. Наконец, майские события в Казылташском лимане стали еще одним примером ночных действий в Русско-турецкой войне 1768–1774 гг. Отдельно отметим, что за время операции «Азов» сделал 21 выстрел из гаубиц, а «Новопавловск» — 32.{949}
Между тем, 30 же числа с эскадры увидели еще два турецких судна, шедших к Тамани. К ним немедленно был выслан корабль «Морея» (лейтенант Ф. Денисон). После непродолжительной погони он вскоре настиг их и, открыв огонь, заставил сдаться одно из судов, однако второе продолжало уходить. Высадив на первое судно призовую партию, Денисон бросился за ним и заставил сдаться артиллерийским огнем. В итоге вечером того же дня (30 мая) оба взятых судна были приведены «Мореей» к эскадре, на них находился 81 пленный.{950},[131]
31 мая 1773 г. эскадра Я.Ф. Сухотина снялась с якорей и продолжила крейсерство около таманских берегов. Почти сразу она обнаружила в море еще одно судно, за которым в погоню был выслан корабль «Новопавловск». 2 июня он вернулся к эскадре вместе с взятым призом.{951} Затем все три турецких судна были отправлены в Керчь.
А утром 8 июня с эскадры увидели еще одно неприятельское судно, идущее к Казылташу. За ним в погоню немедленно направился «Модон», который, подойдя к лиману, обнаружил там 2 больших, 5 средних и 13 малых судов. Сближаясь с ними, «Модон» открыл артиллерийский огонь и продолжал его, став на якорь. Турецкие суда на этот раз попытались оказать сопротивление, но продолжалось оно недолго. Как и в мае, средние и малые суда бежали вверх по реке Кубань, оставив 2 больших на мели. П. Хвостов направил к ним вооруженную шлюпку, но турки ружейным огнем попытались ее остановить. Тогда «Модон» огнем артиллерии разогнал противника. Однако снять суда и в этом случае не удалось: как и 29 мая, оба они были сожжены.{952} Между тем, услышав открытую «Модоном» артиллерийскую стрельбу, Я.Ф. Сухотин направил к нему на помощь корабль «Новопавловск». Но когда тот подошел к лиману, все было уже кончено. 12 июня корабли вернулись к эскадре. И хотя прибытия турецких войск обнаружено не было, эти действия русских кораблей нанесли противнику чувствительный урон и на время прервали переброску турками боеприпасов, оружия, денег и агентов на Тамань. Кроме того, своим видом и успехами они ослабили влияние антирусских сил на Кубани. После этого эскадра Я.Ф. Сухотина продолжила крейсерство в Черном море, направившись на соединение с отрядом Кинсбергена (оно произошло 3 июля недалеко от Балаклавы).{953}
Тем временем успешно действовал и Кинсберген. Отделившись с кораблями «Хотин» (лейтенант П.В. Пустошкин), «Таганрог» (лейтенант А. Колычев) и «Корон» (капитан-лейтенант И. Басов) от отряда Сухотина 15 мая и взяв курс на Кафу, он вскоре также захватил турецкое судно.{954} Однако далее его стали преследовать неприятности. В Кафе из-за течи пришлось оставить самый сильный корабль отряда — «Хотин».{955} Остальные же 2 корабля перешли к Балаклаве, где и предприняли крейсерство в районе Балаклава — Козлов.{956} Но в это время серьезная течь появилась у «Таганрога». Кинсберген был вынужден зайти в Балаклаву. Здесь в абсолютно неприспособленных условиях и за короткие сроки (6–17 июня) моряки «Таганрога» сумели провести с помощью кренгования починку корабля.{957} «Корон» все это время находился на рейде.
Выписка из шканечного журнала корабля «Таганрог» за 1–21 июня 1773 г.{958}
Дата … Событие
30 мая … Корабли «Таганрог» и «Корон» вышли из Балаклавы в море на поиск виденных с берега в море судов и пошли к W
1 июня … Весь день крейсировали в море, но никаких судов не обнаружили
2 июня … По приказу капитана 2 ранга И.Г. Кинсбергена корабли провели пушечную и ружейную экзерцицию. Затем учились брать рифы у парусов
3 июня … Продолжали крейсерство в Черном море
4 июня … То же
6 июня … «Таганрог» и «Корон» вернулись к Балаклаве. Из-за сильной течи Кинсберген приказал «Таганрогу» для производства ремонта втянуться в Балаклавский залив. Приказание было выполнено: «Таганрог» подошел к берегу
7 июня … И.Г. Кинсберген переехал с «Таганрога» на «Корон». «Таганрог» начали разгружать: спустили стеньги, стали свозить на берег провиант, припасы, балласт, порох
10 июня … 12-фунтовые пушки правого борта «Таганрога» передвинули к левому борту; сюда же выставили 11 бочек, полностью налитых водой. Это позволило накренить «Таганрог» на левый борт и приступить к ремонту части подводной обшивки правого борта
11 июня … Ремонт обшивки правого борта «Таганрога» был завершен
12 июня … Передвинули все 12-фунтовые пушки с левого борта на правый. Начались ремонтные работы части подводной обшивки левого борта
13 июня … Исправление «Таганрога» было закончено. Корабль выпрямили
14 июня … Экипаж «Таганрога» начал возвращать грузы обратно на корабль
15 июня … На выходе из Балаклавского залива встал на якорь «Корон». «Таганрог» продолжали загружать
16 июня … На «Таганрог» закончили грузить порох и пресную воду, он снова вернулся в строй. «Корабль в грузу обстоит: ахтерштевень — 9 футов, форштевень — 8 футов 2 дюйма, дифференту 10 дюймов»
17 июня … Капитан 2 ранга И.Г. Кинсберген отдал приказ о выходе «Таганрога» из Балаклавского залива. «Таганрог» начал тянуться из залива и в итоге вышел на Балаклавский рейд
18 июня … «Корон» также вышел на Балаклавский рейд. Оба корабля расположились на рейде
19 июня … На «Таганрог» с «Корона» переехал И.К. Кинсберген, почему на корабле подняли брейд-вымпел и спустили обычный. В течение всего дня было маловетрие
20 июня … С ночи установился крепкий ветер, с нахождением шквалов. Утром он только крепчал, но днем стал умеренным. А вот сильная качка осталась
21 июня … «Превеликое волнение» продолжалось всю ночь, и на «Таганроге» появились повреждения такелажа. Утром осмотрели грот- и бизань-мачты. «По осмотру оказалось грот-мачта в трех местах дала немалые трещины, а на оной в топе эзельгофта весьма слабо ходит грот-стеньга… грот-брам-эзельгофт раскололо надвое». Днем установился штиль. «В 2 часа прислана к нам из Балаклавского залива от господина генерал-майора Кохиуса лодка, на которой прислан был сержант, который по приезде объявил, что видно из расставленных от него по берегу форпостов ходящие под парусами неприятельские суда…»
Между тем, в июне 1773 г. И.Г Кинсберген высказал предложение о переходе флотилии к наступательным действиям на Черном море, и, в частности, выдвинул идею о проведении флотилией десантной экспедиции на Синоп. Обосновывая необходимость наступательных действий в письме И.Г. Чернышеву, он так указывал на недостатки чисто оборонительных мероприятий: «Хотя купеческие суда, взятые нашими эскадрами, составляют для неприятеля потери, но не могут привести ни к чему серьезному… оборонительной войной, какую мы ведем около берегов, мы даем неприятелю время приготовиться, исправить свои ошибки и может быть воспользоваться теми и другими обстоятельствами». Для удара же по Синопу И.Г. Кинсберген предлагал выделить 2 фрегата, 4 корабля 2-го рода, бомбардирский корабль и одно взятое у турок судно, а также 1000 гренадеров, 200 охотников и 8 полевых орудий. Исходя из допросов пленных, он был полностью уверен в успехе предприятия и считал, что «нападение произведет сильную тревогу в Константинополе». Кроме того, И.Г. Кинсберген предлагал провести и вспомогательные десанты сил первой армии и запорожских казаков в Манглии и около Варны или Сизополя. Наконец, в качестве минимальной угрозы для турок указывал на необходимость отправки в крейсерство к Анатолии одного из фрегатов Азовской флотилии, что сразу же заставило бы турок разбросать свои морские силы на Черном море для защиты купеческих судов.{959} Обо всем этом он написал И.Г. Чернышеву, А.Н. Сенявину и А.А. Прозоровскому. Ожидая ответов, И.Г. Кинсберген продолжил действия по уже угвержденному плану.
Из переписки капитана 2 ранга И.Г. Кинсбергена с вице-президентом Адмиралтейств-коллегий И.Г. Чернышевым
1. Перевод письма И.Г. Кинсбергена графу И.Г. Чернышеву с корабля «Таганрог» от 12 июня 1773 г.{960}
Я надеялся встретить неприятельские корабли; по крайней мере по сообщенным мне сведениям они должны были находиться на высотах Балаклавы; но я искал их безуспешно в продолжении 8 дней; в это время Таганрог потек, так, что принуждены были откачивать в сутки по 12 фут и более, смотря по состоянию ветра и волнения; я решился, наконец, идти на Балаклавский рейд и ввести Таганрог в гавань для осмотра и исправления к принятию такого решения меня еще более побудило заявление офицеров о том, что корабль уже три раза стоял на мели и не был килеван в продолжении трех лет (тогда как это должно производить по крайней мере раз в год, в особенности для кораблей). Два корабля ходят дурно, имеют ужасный дрейф и едва поворачивают в самую хорошую погоду; все это вынудило меня увеличить их парусность.
Как только получу здесь муку для печения сухарей, в которых у нас недостаток, то пойду в море с одним Короном в ожидании, пока другой исправится; я думаю, что все это возможно сделать; надеюсь, что контр-адмирал, видя мою деятельность тем скорее решится прислать мне фрегат и бот.
Ежели бы В. С. содержать у Анатолии в крейсерстве один фрегат, что, как я имел честь вам докладывать, я предлагал, то неприятель не имел бы столько кораблей у Очакова, сколько он имеет теперь.
Указания опыта убеждают меня в том, что я уже сообщил В. С, что плоскодонные корабли вовсе неспособны для этого моря, а я осмеливаюсь советовать для пользы службы в другую войну иметь в этом море шебеки.
2. Выдержка из перевода письма И.Г. Кинсбергена графу И.Г. Чернышеву с корабля «Таганрог» от 18 июня 1773 г.{961}
…Пользуясь позволением, данным мне В. С. изложить вам мои мысли
О состоянии дел.
Хотя купеческие суда, взятые нашими эскадрами, составляют для неприятеля потери, но не могут привести ни к чему серьезному, ни иметь последствий для блага государства.
Оборонительной войной, какую мы ведем около берегов, мы даем неприятелю время приготовиться, исправить свои ошибки и может быть пользоваться теми или другими обстоятельствами. Болезни и чума, между тем, истребляют наши храбрые войска, и мы ежедневно теряем людей, не видя неприятеля.
Не лучше ли бы было В. С. произвести какое-нибудь решительное движение и идти прямо на них, вместо того, чтобы ежедневно опасаться десанта с их стороны? Мой план, В. С, состоит в следующем: взять два фрегата, 4 двухмачтовых судна, 2 бота, бомбарду и судно взятое у неприятеля, снабдить их провизией и посадить на них 1000 пеших храбрых гренадеров и 200 охотников с восемью полевыми орудиями; с этим отрядом я пошел бы, чтобы высадить десант в Синоп, так как в порте находятся суда, то следует приготовить два небольших судна брандерами. Сколько можно судить по сведениям, подученным мною от пленных, дело должно иметь успех и я уверен, что такое нападение произведет сильную тревогу в Константинополе. Теперь настоящее время для того, чтобы сделать что-нибудь; в это время года можно употреблять наши двухмачтовые суда не рискуя подвергаться сильным ветрам; с хорошим ветром можно быть в Синопе через два дня. Так как Сухотин имеет чин капитана 1 ранга, я же имею в виду только благо государства и честь нашего оружия, то я предлагаю служить под его командою за волонтера и помогать ему во всем моими советами и лично во всякой должности в какую он найдет нужным меня употребить; я отложу все в сторону для пользы службе.
Так как вход в бухту защищается фортом, я беру на себя встать против него с кораблем для облегчения прохода эскадре. Потом, так как не имеется сведений о береге, я сдав мою эскадру кому-нибудь другому, беру на себя идти совершенно одному на боту для ознакомления с берегом и положением крепости, с условием, чтобы мне предоставили вооружить и оснастить бот, как я найду лучшим, и чтобы мне не делали крючков.
Если в то же время со стороны первой армии можно бы было сделать десант близ Мангли с 300 человек, а другой около Варны или Сизополя с 1500 запорожскими казаками для того, чтобы произвести опустошения, я полагаю, что это могло бы живо все решить.
Не имея сухопутных войск нельзя ничего сделать, потому что раз взявши Синоп, они могли бы идти далее с уверенностью, имея в случае несчастья верное место, куда отступить.
Много обязан содействию, оказанному князем Прозоровским для починки Таганрога. Генерал-майор Кохиус, командующий здесь, помогал мне о всем, как в работе, так и в снабжении провиантом, в котором на кораблях оказался недостаток, в особенности в хлебе, потому что его у меня вовсе нет; западные ветра вероятно препятствуют прийти ботам назначенным к эскадре с провизией.
17 июня «Таганрог» был готов к продолжению действий и вышел на рейд Балаклавы. Кинсберген вернул на него свой вымпел и стал готовиться к новому выходу двух своих кораблей в море. Но налетевший шторм вновь причинил повреждения «Таганрогу», теперь уже в рангоуте. Это заставило Кинсбергена задержаться на Балаклавском рейде до 21 июня, когда в половине третьего часа дня он получил сообщение через нарочного сержанта от генерал-майора Кохиуса, что береговые казачьи форпосты видели в море судно.{962} Но выйти в море вечером того же дня не позволила погода; это удалось И.Г. Кинсбергену, с «Таганрогом» и «Короном» только рано утром 22 июня.{963}
Однако крейсерство 22 июня ничего не дало: горизонт оставался чистым. Ночь на 23 июня русские корабли также провели в крейсерстве. На рассвете 23 числа с востока неожиданно нашел густой туман, «которым прикрыло весь Крымский берег». Но когда около 6 ч утра он рассеялся, с «Корона» увидели идущее на румбе ZW судно. Об этом тотчас же было доложено И.Г. Кинсбергену, который приказал обоим судам взять курс навстречу этому судну. «Таганрог» и «Корон» направились к нему. По мере сближения сначала удалось рассмотреть один за другим силуэты четырех трехмачтовых судов, а затем и определить их классы: перед русским отрядом были 3 линейных корабля и одна шебека.