25. Необыкновенная история

25. Необыкновенная история

— Недавно узнал, что наш нелегальный разведчик работал иностранным послом за границей.

— Неужели нового Штирлица придумали?

— Нет, говорили о самом настоящем после.

— Такого быть не может. Такого не может быть никогда.

Из разговора в московском метро

Штаб-квартира Службы внешней разведки на окраине Москвы. Просторное помещение отведено Кабинету истории службы — с начала ее основания в 1920 году до относительно недавних времен. Представленные материалы демонстрируются по всем правилам музейного искусства: на стендах — многочисленные фото мужчин и женщин, разведчиков разных поколений, даны краткие пояснения их заслуг. Безукоризненный шрифт, изящно оформленные застекленные стеллажи, где помещены подлинники документов, ордена, медали, грамоты и другие экспонаты.

В зале № 3 посетитель обязательно обратит внимание на выставленную здесь серию оригинальных латиноамериканских документов: чилийское удостоверение личности для иностранца, выдано в Сантьяго в 1945 году; аналогичное бразильское удостоверение, выдано в Рио-де-Жанейро в 1946 году; дипломатический паспорт, выписанный в декабре 1951 года министерством иностранных дел одной из центральноамериканских республик первому секретарю дипломатической миссии этой страны в Италии. Фотокарточки на всех документах, хотя они были сделаны в разное время, явно запечатлели одно и то же лицо. Имя везде одинаковое. И если вы спросите сопровождающего вас работника Кабинета истории: «Что бы это значило?», он, вероятнее всего, скромно заметит: «Уникальный случай в истории нашей разведки. Коротко не расскажешь…»

Действительно, здесь требуется обстоятельное повествование. Постараемся в краткой форме сделать это, опираясь на реально имевшие место события, подтверждаемые архивными документами разведслужб.

История эта начиналась так. После окончания Великой Отечественной войны в Москву возвратилась супружеская пара советских разведчиков-нелегалов. Это были Макс[46] и Луиза. Каждому из них исполнилось немногим более 30 лет, но за их плечами уже был значительный опыт разведывательной работы. Представлен отчет. Они хорошо отдохнули. Стал рассматриваться вопрос об их дальнейшем использовании. Они согласились вновь выехать на нелегальную работу и сами предложили схему своего устройства где-нибудь в европейской стране. Это совпало с интересами Центра.

Нелегалам предстояло осесть в стране для длительного проживания, создать прикрытие, обеспечивающее достаточную независимость и свободу действий. Предполагалось открыть небольшое коммерческое предприятие. Планировалось передать Максу на связь нескольких агентов — источников информации. Перед ним стояла также задача приобретения новых источников. Планировалось организовать двустороннюю радиосвязь резидентуры с Центром.

Разведчики направлялись в командировку как супружеская пара: он — выходец из Центральной Америки, она — из Уругвая. Для них подготовили минимум необходимых личных документов и разработали легенды-биографии, связанные с их действительным пребыванием в прошлом в Аргентине, Уругвае, Чили и Бразилии.

Оставим за рамками повествования техническую сторону документирования нелегалов. Скажем лишь, что у Макса был подлинный заграничный паспорт «своей» страны. Ниже читатель узнает на сей счет любопытные подробности, поскольку легендированное происхождение Макса станет причиной удивительных пертурбаций и парадоксальных поворотов, которых вначале никто не мог предвидеть. Но об этом потом.

Итак, в конце 1949 года нелегалы прибыли в Италию. Въехали по туристическим визам с правом пребывания в стране в течение трех месяцев.

Поселившись в скромной столичной гостинице, они начали изучать обстановку. Страну толком не знали, языка — тоже, связей здесь не имели. Один из вопросов, который мог возникнуть и позднее действительно возникал у их нового окружения, касался причин, побудивших их, благополучных латиноамериканцев, осесть в беспокойной послевоенной Европе. При необходимости они поясняли, что переезд в Европу вызван сугубо личными трагическими обстоятельствами: неожиданная смерть в младенческом возрасте их сына, что действительно случилось сразу после войны. Такое объяснение выглядело убедительным.

Супруги усиленно изучали итальянский язык, знакомились с различными сторонами чрезвычайно пестрой и запутанной общественно-политической жизни.

Они посчитали естественным нанести визиты дипломатическим представителям «своих» стран: почетным консулам страны Макса в Риме и Милане, уругвайскому генеральному консулу в столице. С последним сошлись достаточно близко, подружились с его женой, с их взрослыми сыновьями. Консул располагал широкими связями. Нелегалы намеревались сделать с его помощью первые шаги по закреплению в стране. Надежды оправдались. Дипломат оформил сначала продление туристических виз, а затем через знакомства в полиции получил для них разрешение на постоянное жительство. Консул согласился «принять» Макса к себе на работу, разумеется, без выплаты жалованья, что позволило тому официально считаться служащим генконсульства в Риме. Это уже был успех.

Легендой предусматривалось, что, занимаясь в Латинской Америке коммерческой деятельностью, Макс сколотил некоторый капитал и теперь намерен вложить его в какое-либо подходящее предприятие. Он заинтересовал этой идеей своего нового друга — консула. Они долго обсуждали возможные варианты и остановились на мысли организовать экспортно-импортную фирму, пригласив в компаньоны итальянца (для облегчения процедуры регистрации фирмы), отставного армейского полковника, близкого приятеля консула. Каждый внес соответствующий денежный пай. Зарегистрировали фирму в местных органах; нашли помещение под офис, сделали вывеску, наняли технический персонал.

Компаньоны начали изучать конъюнктуру рынка, искать коммерческих партнеров, рекламировать свои «чрезвычайно привлекательные» возможности. В результате появилась клиентура, наметились первые сделки. Предметом экспорта-импорта стали самые разнообразные товары: цемент, меха, консервы, швейные машины, велосипеды и многое другое. Вскоре деловые связи фирмы распространились на полтора десятка стран. Велась оживленная коммерческая переписка, в конторе не затихал телефон. Внешне все выглядело достаточно убедительно. Правда, прибыль была незначительной.

К тому времени Макс и Луиза жили в небольшой квартире, арендованной у вдовы погибшего на войне солдата. Эта женщина и ее друг, одновременно деловой партнер, занимались спекуляциями на черном рынке. От них Макс получал полезную информацию, а также сведения о лицах, которые участвовали в сомнительных коммерческих операциях. А среди них были и государственные чиновники, и политические функционеры.

Связь с Центром поддерживалась не всегда регулярно и оперативно. Местом основных встреч служили сопредельные страны, куда супруги когда вместе, когда порознь выезжали при возникновении необходимости или по вызову из Центра. Там составлялись отчеты, намечались дальнейшие мероприятия. Запасным вариантом служили конспиративные встречи с сотрудниками «легальной» резидентуры в Риме, но прибегали к ним крайне редко.

На исходе первого года пребывания в Италии нелегалы, как посчитали в Москве, уверенно выполнили намеченный план.

Осенью 1950 года из Латинской Америки в Европу приехала группа видных политических деятелей: бывший президент страны — «родины» Макса, бывший министр и посол во Франции. Все они были с женами. Визит преследовал наряду с отдыхом и коммерческие цели: наладить в Европе, в Италии в том числе, сбыт их собственной продукции — кофе, поскольку все они владели на родине крупными кофейными плантациями.

Почетные консулы в Италии — а их было около десятка — тепло встретили влиятельных гостей: оказывали им всяческое содействие, снабжали информацией, знакомили с нужными людьми. Кто-то из них предложил представить гостям Макса — соотечественника, преуспевающего дельца. В этой обстановке он был должен сам принять ответственное решение — идти ли на контакт с приезжими. Он только что возвратился из очередной поездки на встречу с представителем Центра, и быстро организовать дополнительную консультацию было невозможно.

Из доклада Макса о мотивах принятого им решения:

«Встреча с бывшим президентом и его группой, конечно, содержала долю риска. Я на «родине» никогда не был, знакомство мое со страной ограничивалось географическими справочниками и связями с двумя-тремя «соотечественниками». Существовала опасность, что я покажусь им подозрительным и меня начнут проверять. С другой стороны, избежать этой и подобных встреч в будущем было уже нельзя. Поэтому решил воспользоваться случаем, пойти на контакт и попытаться заручиться поддержкой этих влиятельных лиц, что укрепило бы легенду и прикрытие, создав тем самым надежные условия для развития программы, намеченной в Центре».

Макса и Луизу представили бывшему президенту и его друзьям, их женам. Более двух с лишним месяцев они тесно общались между собой: ездили по стране, заводили деловые знакомства, обсуждали экономические и политические проблемы. Максу удалось завоевать их доверие и произвести благоприятное впечатление своей эрудицией и динамизмом. Луиза подружилась с их женами.

Контакты с этими людьми подвергли испытанию заготовленную в Центре легенду, что было для Макса неожиданным.

Здесь уместно, наконец, сообщить, что же представляла собой эта самая легенда, позволившая Максу стать обладателем настоящего заграничного паспорта и закрепиться в Италии как гражданину этой центральноамериканской страны.

Работая в то время в Аргентине, он порой выезжал в соседние страны, в том числе в Чили. Там действовала группа его доверенных лиц, был среди них один центральноамериканец, назовем его «Амиго», давно проживавший там как политэмигрант. Макс поделился с ним своей озабоченностью: у него не было надежных личных документов длительного пользования. Тот подал мысль — сделать Макса гражданином его страны, предложил пофантазировать и придумал следующую версию: пусть он будет незаконнорожденным сыном реально существовавшего, известного «Амиго» его соотечественника, уже умершего. Это был человек из знатного рода, состоятельный, прославившийся на родине экстравагантными выходками, приключениями и гулянками. Расчет был на то, что эту легенду опровергнуть было практически невозможно. «Амиго» и Макс немало потрудились над составлением «правдоподобной» биографии южноамериканского «поручика Киже», который будто бы покинул родину в детском возрасте и затем прожил в Чили более 20 лет.

«Амиго» хорошо знал посла своей страны в Сантьяго и полагал, что тот поверит легенде. Так оно и получилось.

Приведем фрагмент записки Макса, где он характерным для него образным языком, с присущим ему чувством юмора вспоминает о завершающей стадии получения паспорта.

«Первый шаг — визит «Амиго» к послу. Тот, как оказалось, прекрасно знал «моего» батюшку и, поговаривали, не раз вместе с ним принимал участие в лихих его похождениях. Он проявил живейший интерес к моей личности. «Как, сын моего старинного друга здесь, в Сантьяго? Почему я ничего не знал об этом?» «Амиго» объяснял, напирая на то, какой скромный и добродетельный я и как нелегко мне было сносить насмешки тех, кто узнавал, что я побочный сын. «Хочу видеть его!» — вскричал посол. И вот я перед ним. Реакция была неожиданной, я и вообразить себе не мог, что так произойдет. «Вылитый папаша, — изумился посол, рассмотрев меня. — Узнаю вашего отца-забулдыгу!», и он полез ко мне с объятиями. Посол был, конечно, уже староват, а поэтому плохо, наверное, видел, иначе понять не могу, почему он вдруг признал во мне сына своего прежнего собутыльника.

Расспрашивал он меня, однако, весьма подробно, но после такого приема и меня, признаться, «понесло». Чего я только не наговорил. И скитания на чужбине расписал, и всплакнул о своей несчастной маменьке, которую отец так не по-джентльменски бросил. Добавил еще, что, хотя и не повезло мне с родителями, все же сумел выкарабкаться, встать на ноги, завести бизнес.

Выдать мне паспорт посол согласился сразу же, даже особенно не интересовался, зачем он мне. Вполне был удовлетворен, когда я сказал, что надоело скрывать от людей свое происхождение. «Папенька теперь умер, — вздохнул я и даже пустил слезу. — Наследства мне его не надо, я и сам не бедняк, но пора все оформить по закону». В общем расстались мы с послом почти друзьями. Когда он провожал меня до двери своего кабинета, все повторял: «Ну вылитый папаша!»

Признаться, мы с «Амиго» отчаянно блефовали. И не только потому, что выдавали меня за сына человека, довольно известного у себя на родине. Дело в том, что в этой стране я вообще никогда не был. И потому, когда посол пытался было заводить разговор со мной о стране, я как заведенный повторял: «Давно я там не был, слишком давно. Маменьку-т? отец заставил уехать, она и меня с собой взяла. Так что ничего припомнить и не могу…»

Хотя и блефовали мы, но все сошло благополучно. Через неделю на руках у меня был новенький загранпаспорт. Незадолго до отъезда из Чили, в августе 1945 года, я получил (сам и инициировал) в Генеральном консульстве «моей» страны в Сантьяго письмо-рекомендацию следующего текста:

«Рад подтвердить, что (имярек) в течение многих лет занимался коммерческой деятельностью в Сантьяго, где его прекрасно знают и ценят за личные достоинства и интерес, проявленный к общественной деятельности. (Имярек) — один из самых выдающихся членов нашей национальной колонии в Чили.

Генеральный консул… (подпись, печать)».

Позже эта бумага оказалась мне весьма полезной».

Когда в Центре в конце 40-х годов изучались возможности дальнейшего использования Макса, стало необходимым проверить надежность этой его легенды. Из Москвы он съездил в зарубежную командировку, разумеется нелегально, и там в посольстве «своей» страны без затруднений продлил в начале 1949 года полученный в Чили загранпаспорт, срок действия которого к тому времени истек.

И вот теперь, осенью 1950 года, в Риме встречи с «соотечественниками». Да еще с какими…

Неожиданности продолжились. Узнав детали биографии Макса, бывший президент вдруг заявил: «А мы с вами — дальние родственники. Да-да, не удивляйтесь. Если не ошибаюсь, покойный ваш отец приходился племянником дону К. А тот был женат на тетке моей матери. Не правда ли, забавно?» Дальше — больше. «Почему все-таки вы так долго не приезжали на родину? Как случилось, что до сих пор о вас ничего не было слышно?» Вопросы не из приятных, каверзные. Ответы Макса «Чувствовал себя ущербным как незаконнорожденный» и т. д. и т. п. как будто удовлетворили бывшего президента, который, однако, жестоко упрекнул его в излишней скромности и щепетильности. Позже выяснилось, что бывший президент наводил о нем справки как в Италии, так и в Латинской Америке. Отрицательных последствий это за собой не повлекло.

Одним из результатов приезда гостей из-за океана явилось подключение торговой фирмы Макса к реализации в Европе предложенного ими товара — кофе. Отношения Макса с бывшим президентом приобрели дружественно-деловой характер. Они перешли на «ты». Очередной неожиданностью стало предложение гостя, чтобы Макс стал его доверенным лицом не только в коммерции, но и в политической области: нелегал был посвящен в его далеко идущие честолюбивые планы возвращения к власти на основе демократических выборов.

Ко времени описываемых событий бывший президент и его ближайшие сподвижники возглавляли на родине оппозиционную буржуазную группировку и планировали на ее базе образовать политическую партию. Они были достаточно опытными, хитрыми, недоверчивыми политиками, склонными к риску и авантюре, и понимали, что курс Вашингтона направлен на политическое и экономическое подчинение их страны интересам США, но считали, что с американцами надо «умело» сосуществовать. Бывший президент доверительно говорил Максу: «Янки пуще всего боятся коммунистов. Мы, латиноамериканцы, должны воспользоваться этим страхом и заставить их подороже платить за наш антикоммунизм». Вместе с тем он сознавал, что на голом антикоммунизме сделать политическую карьеру в стране с укоренившимися демократическими традициями невозможно. Поэтому он готов был пойти на определенные социальные реформы, чтобы «выпустить пар из котла», ослабить классовую напряженность, которая, как он полагал, и порождает коммунистов.

Оценив широкий кругозор Макса, знание им международных дел, политической проблематики, бывший президент попросил его составить для их группировки предвыборную программу, базирующуюся на лозунге: «Против империализма и против коммунизма». Нелегалу пришлось выполнить эту необычную да и нелегкую задачу. Заказчик высоко оценил представленную работу, пообещал Максу дружбу и всяческую поддержку (эту программу с некоторыми поправками официально одобрил съезд позже созданной им партии).

Тогда же, осенью 1950 года, эти влиятельные люди по собственной инициативе выдвинули идею о назначении Макса на дипломатический пост в Италии. Они преследовали в первую очередь свои корыстные цели: закрепить за собой Макса как выгодного коммерческого партнера и одновременно отблагодарить его за оказываемые услуги. Возникла новая ситуация, снова потребовавшая принятия непростого решения. Выход Макса на дипломатическую арену предполагал более широкую, нежели у коммерсанта, известность и не исключал углубленной проверки его прошлого заинтересованными спецслужбами. Последнее, конечно, было нежелательным.

Первоначально в Центре склонялись к тому, чтобы нелегал отказался от сделанного ему предложения. Сам Макс придерживался иного мнения. «Сегодня мое положение куда крепче, чем было к концу прошлого года, — докладывал он в Москву. — Это, конечно, не значит, что мне нечего опасаться. По мере расширения связей увеличивается и риск, множится фактор непредвиденности. Но ведь все это входит в правила игры и является неотделимой частью жизни разведчика. Думаю, мы должны идти на этот риск, ибо в данном случае он оправдывает себя».

Бывший президент и посол покинули Рим первыми. Бывший министр остался еще на месяц. Стремясь максимально закрепить с ним личные отношения, Макс предложил ему переехать из гостиницы к нему в дом. Тот согласился. Перед отъездом они расстались как «большие друзья» (позже бывший министр активно содействовал дипломатической карьере Макса).

Тем временем коммерческая деятельность Макса оживилась. Из-за океана в адрес его фирмы стал регулярно поступать товар. Случалось, что за месяц приходило 250–300 стандартных мешков кофе общей стоимостью до 40 000 долларов США. Макс продавал кофе, вырученные деньги отсылал хозяевам, как правило, на счета в американских банках, получал свою незначительную долю. О степени доверия, которым он пользовался у партнеров, свидетельствует тот факт, что дорогостоящий товар он получал «под честное слово», без предоставления гарантий и выполнения иных договорных формальностей.

Теперь Макса то и дело стали посещать приезжавшие с «родины» гости: деловые люди, политические деятели и др. Устанавливались новые знакомства, рос объем почтовой связи с «друзьями» за океаном. Супругов настойчиво приглашали посетить родину Макса. В переписке постоянно обсуждался вопрос об оформлении назначения Макса на дипломатический пост (к этому времени Центр дал свое согласие). И наконец это действительно произошло.

Итальянские власти выдали Максу местные документы для дипломата (право иммунитета!), на его автомашине появился дипломатический номер. Его имя и должность занесли в официальный справочник членов дипломатического корпуса. Помещение, арендованное под миссию, получило соответствующую вывеску (туда супруги переехали на жительство), три технических служащих создавали должную рабочую обстановку. Макс нанес обязательные протокольные визиты, начал деловую переписку со своим МИД, с президентом страны, включился в рутинную жизнь столичного дипкорпуса.

Укажем, что этот пост Максу предоставили без выплаты денежного содержания, о чем, однако, итальянские власти не знали. Лишь впоследствии ему установили жалованье — 150 долларов в месяц.

В связи с переходом на дипломатическую работу по существующему правилу он лишался права заниматься коммерческой деятельностью. Поэтому торговую фирму в Риме пришлось ликвидировать. Однако предприятие, в котором по-прежнему были заинтересованы бывший президент и к⁰, сохранилось под другим названием. Ее контора размещалась в Милане, и Макс работал в ней на правах негласного компаньона. Владельцы кофейных плантаций продолжали регулярно получать выручку за продаваемый в Италии кофе.

Своеобразный поворот приобрела деловая и личная переписка Макса с министром иностранных дел «своей» страны. Проявив служебное «усердие», нелегал добился от МИД Италии приглашения министру и его жене посетить страну. В благодарность министр назначил Макса советником их делегации на VI сессии Генеральной Ассамблеи ООН, которая в то время работала в Париже. Главой делегации был вице-президент страны, с ним Макс сумел установить добрые личные и деловые отношения.

В ноябре 1951 года Макс выехал в Париж. Участвовал в заседаниях Генеральной Ассамблеи и совещаниях регионального комитета латиноамериканских стран. Это событие стало ярким эпизодом в его оперативной деятельности. А поскольку сам факт участия в таком форуме советского разведчика — явление отнюдь не ординарное, расскажем об этом подробнее.

Сразу по прибытии в Париж Макс окунулся в активную дипломатическую работу. Повестка дня сессии была насыщенной. Заседали комитеты, подкомитеты, комиссии. На высшем международном форуме шла политическая борьба по всем правилам бушевавшей в то время холодной войны.

Вспомним, что применительно к деятельности ООН в лексиконе советской печати тех лет устойчиво бытовал термин «машина голосования». Так называли механизм диктата американцев в отношении участников голосования в интересах поддержки политического курса США. Западников раздражала подобная русская формулировка, и они, в свою очередь, не стеснялись в выборе ярлыков, характеризуя политику СССР. И хотя это хлесткое сравнение — «машина голосования» — действительно может показаться несколько чрезмерным, по сути своей оно соответствовало действительности. Об этом свидетельствовал и парижский опыт Макса, который как непосредственный участник некоторых событий в ООН на себе испытал действие этой «машины» и даже стал ее невольной «жертвой». А произошло следующее.

В повестке дня уже не первый раз стоял греческий вопрос. В ходе гражданской войны в Греции и после поражения в 1949 году демократической армии значительную группу греческих детей, около 15 тысяч, эвакуировали с согласия родителей в страны народной демократии. В основном это были дети бойцов демократической армии, политзаключенных, лиц, помогавших патриотическим силам страны. Их эвакуация стала проявлением международной солидарности и фактически спасла детей от террора, царившего в то время в Греции.

Афинское правительство, поддержанное американцами, развернуло широкую кампанию по репатриации «похищенных» детей. В ход пошли дезинформация, фальшивки, клевета. Утверждалось, будто детей там содержат едва ли не в концлагерях, пытаются заставить их забыть родину, заражают «микробами коммунизма» и т. п.

По замыслу американцев, обсуждение на сессии этого вопроса должно было вылиться в очередное обвинение стран народной демократии и СССР, которые допускают «антигуманизм», «разъединяют» семьи и т. д. Советский Союз использовал трибуну ООН для разоблачения как самого мифа о «похищенных» детях, так и авторов этой политической кампании.

Американцы энергично готовились к предстоящему заседанию, постоянно вели обработку партнеров. Делегацию США возглавлял опытный дипломат, госсекретарь Дин Ачесон. Сначала он провел отдельное совещание с западными партнерами. Затем в американском посольстве собрал представителей латиноамериканских государств и выступил перед ними с призывом «дать бой большевизму». Высказал мнение о полезности участия в дебатах и дипломата от Латинской Америки и тут же совершенно неожиданно назвал Макса. Мотивировал свой выбор бесхитростно: «Вы, кажется, новичок на сессии. И тем лучше. Нужны новизна и естественные эмоции человека, которого еще не успели засушить прежние многочасовые дискуссии». Было очевидным, что Ачесон лишь огласил подготовленное заранее решение.

Макс вспоминал:

«Отказаться от выступления я не мог, мне бы этого не забыл Ачесон и не простил мой вице-президент. Но выступать так, как рассчитывал Вашингтон, поливать грязью Советский Союз? Надо было принимать решение, советоваться было не с кем. В конце концов я все-таки нашел выход. Засел за справочники и труды историков для изучения предмета, подбора фактов и составления текста речи.

Регламентом мне отводилось десять минут. К счастью, выступал я не первым, делегаты уже несколько притомились и без особого внимания слушали то, о чем я говорил. А я вещал о человеколюбии, о гуманизме, о детях как о будущем человечества, цитировал древнегреческих классиков, ссылался на Библию, впадал то в пафос, то в скорбь. Произнес немало трогательных слов о детях. К концу выступления заметил, что советский представитель Вышинский, до этого оживленно беседовавший со своими помощниками, стал вдруг слушать меня. Закончил я тем же, чем и начал, — какими-то общими, мало что значащими словами. Во всяком случае вряд ли кто мог с уверенностью сказать потом, что оратор отстаивал проект резолюции, внесенный Соединенными Штатами.

На следующий день, когда дебаты подходили к концу, слово взял Вышинский. Не помню в точности всего, о чем он говорил. Но одно мне врезалось в память совершенно отчетливо.

«Пришлось мне выслушать выступление одного латиноамериканского делегата, — сказал Вышинский. — Не скрою, по части красноречия он достиг больших высот. Но как политик он — пустышка. Это просто болтун, и место ему не здесь, на этом представительном форуме, а в цирке…»

Слушал Вышинского и Ачесон. Когда потом в кулуарах мы разговаривали с ним и я, приняв позу обиженного, выразил сожаление, что по его совету выступил на Ассамблее и навлек на себя гнев советского делегата, госсекретарь, дружески хлопнув меня по плечу, ответил: «Дорогой мой! Если Вышинский кого-то публично отругает, тому это только придает больший вес и добавляет известность…»

Вице-президент был полностью удовлетворен работой Макса в Париже. В МИД направили отчет о весьма успешной работе делегации на этой сессии Генеральной Ассамблеи.

Спустя два-три месяца Макс решил, что пришло время, используя расположение к нему кофейных партнеров, проявить инициативу и намекнуть в письмах к «друзьям», что его не оценивают «на родине» по заслугам и что можно было бы повысить его в дипломатическом ранге до чрезвычайного и полномочного посланника. Самое удивительное, что там к этой нагловатой идее отнеслись спокойно, обещали подумать и принять меры.

Как уже упоминалось, Макс и Луиза имели приглашения посетить «родину». Постоянно отказываться от них становилось неестественным, и они решили — пусть поедет Луиза. Подобрали предлог — присмотреть земельный участок для строительства дома.

Весной 1952 года поездка состоялась. Луизу приняли действующий президент, новый министр иностранных дел. Она постоянно встречалась с бывшим президентом, его сподвижниками, их семьями, с другими высокопоставленными лицами. Все в этих кругах отзывались о Максе с похвалой, высоко оценивали его дипломатическую работу, в частности готовившееся к подписанию торговое соглашение с Италией, в чем тамошние власти были крайне заинтересованы.

Пребывание за океаном Луиза использовала для того, чтобы ускорить обещанное мужу повышение в должности. И это ей удалось. Президент подписал соответствующий декрет, в МИД подготовили верительные грамоты, и Луиза отправила их в Италию авиапочтой.

Вскоре Макс вручил президенту Италии Луиджи Эйнауди верительные грамоты чрезвычайного и полномочного посланника центральноамериканской республики.

Как и положено по протоколу, Макс начал наносить визиты своим коллегам в дипкорпусе. Он докладывал Центру: «Профессиональными дипломатами в Италии я был принят как равный, ни у кого никаких сомнений не возникало».

Макс вспоминал некоторые детали первого посещения посла США Элсуорта Банкера.

«О, любезный коллега, очень рад видеть вас, — дружелюбно обратился американец, приглашая меня в кабинет. — Признаться, я уже отчаялся когда-нибудь встретиться, прошел месяц после вашего назначения… Не извиняйтесь, дорогой друг. Я прекрасно знаю, дел у вас сейчас много и весьма ценю, что первый дипломатический визит вы решили нанести именно нам». Дальнейшую беседу обычного светского характера прервал телефонный звонок. Сняв трубку, Банкер долго произносил «алло, алло», потом бросил мне: «Это из Вашингтона», и жестом указал на столик с напитками — распоряжайтесь, мол, сами.

Готовясь к этой встрече, я имел в виду расспросить посла кое о чем, как «дипломат дипломата», разумеется, но действительность разрушила эти мои намерения, и причиной тому оказалось содержание его телефонного разговора. По ходу дела стало ясно, что по запросу оттуда Банкер должен был дать оценки внутриполитического положения в стране. Следует признать, сделал он это четко, с хорошим знанием дела.

Дальнейшую беседу, уже со стаканами в руках, лучше изобразить в лицах.

— Чувствую, что вы не были безучастны к тому, о чем я говорил с Вашингтоном по спецсвязи. Не так ли, дорогой друг?

— Напротив, господин посол, мне были крайне интересны ваши оценки. Не скрою, вы облегчили мне мою задачу.

— Вот как?

— Не удивляйтесь, ведь мы с вами дипломаты, хотя к этому положению я пока полностью не привык. И задачи у нас в принципе одинаковые: информировать свои правительства обо всем, что происходит и что должно еще только произойти. В вашем же сообщении Вашингтону я нашел немало ответов на вопросы, которыми мне приходится заниматься…

— Ваша откровенность просто подкупает, — рассмеялся американец. — Я заметил, что вы прислушивались к телефонному разговору, но был убежден, что как только я вас спрошу об этом, вы начнете отнекиваться, говорить, что вам это ни к чему, что вы целиком были заняты приготовлением напитка и тому подобное… Такая откровенность вам идет, вы мне симпатичны ею».

Дипломатическая и общественная деятельность Макса приняла достаточно активный характер. Как официальный представитель он участвовал в сессиях ФАО — Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН со штаб-квартирой в Риме, был делегатом на Международной конференции по хлопку, на Международном католическом конгрессе, посвященном проблемам мира, являлся участником 1-й Всемирной конференции по кофе в Триесте. Неоднократно читал в итальянской академии культуры и искусства лекции по истории древней культуры Латинской Америки, был избран ею почетным академиком. Выступал по радио, в местной печати. Подготовил к публикации брошюру о странах Центральной Америки.

В одном из отчетов он писал: «Излишне говорить, насколько каторжным и неблагодарным трудом является мое участие во всех этих съездах, конгрессах, конференциях, сколько времени я должен тратить на подготовку выступлений, на редактирование отчетов. Конечно, это укрепляет мое положение как здесь, так и на «родине», но от этого мне отнюдь не легче».

Любая исполненная работа оценивается по достигнутому результату. Иными словами, по качеству. В разведке — то же самое.

Информационную деятельность Макса Центр в целом признал положительной. Конечно, не имея соответствующей агентуры, он не мог добывать секретные документы из правительственных и высших политических кругов. Но его материалы добротно дополняли и уточняли другую имевшуюся у разведки информацию. Наибольшую ценность представляли сведения по Ватикану, поскольку исходили они из самой «глубинки» всемирного католического центра и от весьма компетентных источников.

Целеустремленно, упорно заводил Макс связи среди церковников разных уровней и лиц, с ними связанных. Использовал любые возможности — коммерческие дела, официальные приемы, культурные мероприятия, застолья и т. д. (заметим в скобках, что работа в этих кругах, простое общение с церковниками требовали конкретных знаний в вопросах религии. Поверхностность, дилетантство исключались. Учитывая это, Макс постоянно изучал данную проблематику).

Еще в начале командировки внимание Макса привлек принц Джулио Пачелли, племянник папы Пия XII. Он происходил из знатного итальянского рода. Аристократ, сноб с широкими связями в церковных и светских кругах. Занимал ряд значительных должностей: член правления «Банка ди Рома», президент директората компании ватиканского торгового флота, полковник папской гвардии и т. д.

Встретиться с ним удалось не сразу, но уже после первого визита вежливости завязалось доброе знакомство. Затем встречи приобрели регулярный характер. Дело в том, что Пачелли заинтересовался предпринимательской деятельностью Макса, когда узнал, что тот, сотрудничая с бывшим президентом и его друзьями, налаживает экспорт кофе в европейские страны. Пачелли выразил желание посредничать в поставках кофе для Ватикана и получать при этом определенную выгоду. С деньгами у него было неважно. Договорились провести первую пробную сделку — 150 мешков кофе. Она состоялась, и после этого Макс стал постоянным поставщиком кофе для Ватикана и в качестве посредника аккуратно получал положенную ему долю.

Пачелли представил Макса своим близким друзьям: кардиналу Боргончини-Дука — секретарю конгрегации «Святого отдела» (полицейская служба Ватикана), тот подарил Максу свой трактат: «Исследование относительно точной даты рождения Христа», секретарю конгрегации по делам пропаганды, ответственному деятелю Ватиканской дипломатической академии. Состоялось знакомство с одним из руководителей итальянской военной контрразведки, конфиденциальная информация которого, как удалось установить позже, весьма ценилась в параллельной службе Ватикана.

При содействии Пачелли Макс получил доступ в два салона ватиканской знати, куда приглашались политические деятели, крупные предприниматели, важные иностранные гости. В списке его связей появились шеф гражданской администрации Ватикана, один из юридических советников этого государства, редактор газеты ведущей буржуазной партии.

В поиске информации Макс плотно задействовал все свои контакты в дипкорпусе. Его коллеги-латиноамериканцы, как правило, откровенно делились сведениями. Иногда они были интересными, но нередко основывались на слухах и сплетнях. Наладились отношения с дипломатами из американского посольства. Проходили «задушевные» беседы с послом Банкером, а затем, правда, недолго, со сменившей его в 1953 году госпожой Клер Л юс, женщиной острого ума и очень независимой. В длительные собеседования переходили встречи на официальных приемах с кадровым разведчиком — военно-воздушным атташе, а также со вторым секретарем посольства США. Приходилось дискутировать со строгим в суждениях прагматиком, послом ФРГ Клеменсом фон Брентано. Добавим, что Макс несколько раз встречался и доверительно беседовал с председателем совета министров Италии де Гаспери, с его заместителями, с министрами. Регулярная связь существовала с сотрудниками министерства иностранных дел.

Некоторое удивление в Центре поначалу вызвала информация Макса о размещении США усовершенствованного атомного вооружения на их базах за границей, об американских оценках военных потенциалов СССР и США. Казалось бы, откуда он мог получить такие сведения? Оказалось, что он случайно познакомился с отставным американским генералом, крупным дельцом, бывшим сотрудником одной из спецслужб США. Чутье разведчика подсказывало: здесь стоит поработать. Нужно было «лишь» заинтересовать американца в поддержании знакомства с представителем столь экзотического государства и «разговорить» его в нужном ключе. Опытность Макса в искусстве «человековедения» и на этот раз помогла ему приобрести полезного информатора. Таковым оказался и другой его знакомый — шифровальщик министерства иностранных дел.

Добываемые сведения Макс чаще всего передавал при встречах с нашими работниками легальных резидентур в других странах. Иногда использовались другие каналы связи (но не по радио; эту систему ввести в действие не удалось). От него регулярно поступала текущая информация о происходящих событиях. Направлялись также заранее подготовленные обстоятельные доклады. Например, «О некоторых новых моментах во внешней политике Ватикана», «О реакции деловых кругов Италии на обострение международной обстановки», «О положении в правящей группе итальянской демохристианской партии», «Латиноамериканские государства и их политика по отношению к США и Советскому Союзу». И многое, многое другое. По возвращении из командировки Макс представил ряд фундаментальных аналитических материалов: «Новое политическое положение в Европе», «Крестовый поход Ватикана против демократии», «Ватикан — “черный Интернационал”» и др.

Помимо политической, разведчик получал немало оперативной информации: характеристики на лиц, могущих представить интерес для разведки, данные на четырех агентов британской и американской разведок, о дипломате западной страны — скрытом стороннике коммунистов. Сообщил конкретные сведения о способах фальсификации материалов фотовыставки «По ту сторону железного занавеса», организованной антисоветчиками в Риме. Материал был использован «легальной» резидентурой в Риме для проведения контрдействий.

Был такой эпизод. Один из латиноамериканских дипломатов предложил Максу выехать вместе с ним в Чехословакию, забрать там и вывезти из страны драгоценности, принадлежащие бывшим владельцам пивоваренных заводов в г. Пльзень. За это было обещано крупное вознаграждение. Макс, естественно, отказался, а информация была передана в рамках существовавшего сотрудничества органам безопасности Чехословакии.

Нелишне напомнить, что у Макса не было вспомогательных информационных источников (агентов). Все сведения он добывал лично, как принято говорить в разведке, «втемную», от своих связей.

В период своего пребывания в Италии Макс много раз встречался с главой католической церкви папой Пием XII. Происходило это при посещении Ватикана кем-либо из высокопоставленных гостей из-за океана. Один раз состоялась беседа наедине. Это случилось вскоре после его возвращения из Парижа с сессии Генеральной Ассамблеи. Небезынтересно отметить, что приглашение на аудиенцию исходило от самого понтифика, который, по словам передавшего приглашение Пачелли, заинтересовался подробностями парижской сессии. Встреча проходила в кабинете Пия XII на третьем этаже папского дворца, рядом с личными апартаментами, что подчеркивало ее приватный характер.

Макс вспоминал:

«Первосвященник попросил меня подробнее рассказать о том, как проходили заседания Генеральной Ассамблеи, поскольку газетные отчеты, с которыми ему довелось познакомиться, не давали полного представления. Просил он также высказать мою оценку некоторых аспектов международной обстановки.

Я ответил примерно следующим образом. Во-первых, русские ведут себя очень уверенно, пользуются несомненным успехом у многих делегаций, так как выступают против колониальной политики западных держав. Во-вторых, Советский Союз неустанно твердит о мире, а западники все время говорят о вооружении. Это непонятно общественному мнению, и оно склоняется, «к сожалению», на сторону СССР… Впечатление такое, что, несмотря на звучные речи, западные делегаты смертельно боятся русских… Рассказал я, как однажды, придя на заседание, заметил возбуждение среди делегатов. Оказалось, произошло вот что. Обычно советский представитель Вышинский, место которого рядом с английским делегатом, приходил, садился в кресло, не здороваясь с соседом. А в тот день было иначе: Вышинский сказал англичанину «Здравствуйте!». И вот на основе этого ничтожного факта делается вывод, что русские меняют свою политику, становятся более сговорчивыми.

Выслушав меня, старец дрожащим голосом сказал: «Сын мой! Действительно, положение очень и очень серьезное… Наша беда не в недостатке силы, а в моральном кризисе, который переживает общество. И новая мировая война поэтому может принести только несчастья и никакого утешения».

Мы, конечно, далеки от мысли, что это миниатюрное «активное мероприятие» оказало сколько-нибудь существенное влияние на Пия XII и тот заговорил о пагубности войны. Тем не менее откровения западного дипломата могли кое-что добавить к размышлениям понтифика по проблемам войны и мира. В начале 50-х годов тема мира между народами в выступлениях Ватикана стала занимать больше места.

Быть принятым папой римским считается в Европе особой честью. Каждый такой случай — событие. О нем широко пишет пресса, сообщается в разделе последних известий по радио.

Полезными в информационном плане оказались тесные отношения Макса с руководством известного «Мальтийского ордена». Там разрабатывались и проводились в жизнь политические и финансовые махинации в интересах реакционного крыла католической церкви, демохристианских партий Италии и ФРГ. О степени доверия мальтийцев к Максу свидетельствует тот факт, что его наградили орденом Мальтийского креста и возвели в рыцарское достоинство. Орден и соответствующая грамота хранятся ныне в музее истории Службы внешней разведки.

Читатель, конечно, вправе усомниться и спросить: неужели Макс всегда и во всем был «везунчиком», прозорливым и находчивым, никогда не ошибавшимся разведчиком? И читатель будет прав. Случались и просчеты, допускались оплошности.

…Об этом случае Макс не любил вспоминать. Поэтому пусть расскажет самый объективный свидетель происшествия — Луиза:

«Муж только что вернулся из краткосрочной командировки, где отчитывался по текущим делам. Естественно, разговоры там велись на русском языке. Через день нас пригласили на вернисаж, выставлялась живопись европейских знаменитостей. Один из наших знакомых поинтересовался у мужа, указывая на помещенное на видном месте полотно, нравится ли ему эта картина. А он возьми да ответь: «Нет!». Сказал по-русски. Мне чуть не стало дурно. Что же будет дальше? Он спохватился, снова повторил «нет» на русском и уже потом по-итальянски: «Кажется, так говорят в стране, художник которой выставил эту мазню». А картина принадлежала кисти Шагала. Муж очень любил его творчество. В последующем, анализируя наше положение с точки зрения безопасности, мы всегда вспоминали это злосчастное «нет».

Если в описанном эпизоде причиной срыва была понятная, чисто человеческая слабость — переутомление и еще не спавшая напряженность от недавней командировки, то другой случай свидетельствует уже о просчете политического свойства. Речь идет о ситуации вокруг Триеста.

Напомним историю вопроса. На протяжении почти десяти послевоенных лет проблема государственной принадлежности этой территории оставалась нерешенной. С 1947 года была образована так называемая «Свободная территория Триест», находившаяся под контролем англо-американских властей. Соперничество между ними за главенство, правовые претензии Италии и Югославии — все это сплелось в клубок непростых межгосударственных противоречий. Достоверная информация о маневрах заинтересованных сторон в отношении Триеста представляла определенную ценность. Получать такие сведения, разумеется, выгоднее всего было непосредственно на месте.

Максу пришла мысль учредить в этих целях в Триесте консульство «своей» страны. Задумано — сделано. Английским оккупационным властям направлено официальное письмо-запрос об агремане для подобранного Максом лица в качестве консула. Задумка была вроде бы перспективной, но провалилась она с треском.

Во-первых, этот шаг Макс не согласовал со «своим» министерством иностранных дел, и далеко не факт, что он получил бы одобрение. Во-вторых, не запрашивалось мнение Центра. Вероятнее всего, Москва была бы против. Это отвлекало разведчика от решения более важных задач. И наконец, он не просчитал возможную реакцию итальянцев. А таковая последовала незамедлительно. Макса вызвали в МИД, сделали строгое внушение и решительно потребовали отозвать направленный англичанам запрос. Осталось только подчиниться и выразить сожаление за доставленное итальянцам беспокойство.

В чем состоял просчет? Англичане были заинтересованы, чтобы их фактическое властвование в Триесте подкреплялось и международным признанием. Желание латиноамериканской страны открыть там консульство отвечало их намерениям. Однако в корне противоречило интересам Италии, добивавшейся, как и Югославия, полной ликвидации англо-американского контроля над Триестом (соответствующий договор был заключен в 1954 г.).

Ничего не скажешь, неприятный эпизод в карьере разведчика. Но — из песни слова не выкинешь.

Случались у Макса происшествия другого рода, например дорожные. Неприятности начались уже при выезде из Москвы в Италию. Он направился в Варшаву поездом, имея на руках иностранный загранпаспорт. На границе он указал в декларации лишь приблизительную сумму ввозимой в Польшу валюты, не дав себе труда хорошенько запомнить, сколько на самом деле у него было денег. Польские таможенники, однако, решили проверить правдивость записи в декларации и обнаружили сумму большую, чем Макс заявил. В результате у него было конфисковано 100 с лишним американских долларов, которые расценили как контрабанду, что полностью соответствовало международным правилам.