Фиктивные переговоры

Фиктивные переговоры

Вскоре после прибытия Гесса Киркпатрик высказал следующее предложение: «В связи с условием, что Германия не может вести переговоры с нынешним правительством, можно было бы внушить Гессу мысль, что есть шанс устранить нынешнюю администрацию. Если устроить ему встречу с членом консервативной партии, который мог бы произвести на него впечатление, что его соблазняет идея избавиться от нынешнего правительства, тогда, может быть, Гесс раскроется»⁶⁰. За эту идею ухватились, когда увидели, что Гесс впал в депрессию, как только осознал провал своего плана. Он постоянно выражал тревогу из-за того, что «оказался в лапах клики Сикрет сервис» и что с ним обращаются, как с обычным военнопленным. Переписка Кадогана с Черчиллем доказывает без тени сомнения, что Гесс не привез с собой никаких планов из гитлеровской рейхсканцелярии. Одной из задач, поставленных перед Саймоном, было «получить информацию по вопросу о том, был ли Гесс послан в Англию Гитлером для осуществления какого-либо плана мирного наступления»⁶¹.

26 мая Иден попросил Саймона провести беседу с Гессом. Саймон должен был признаться Гессу, что английскому правительству известно о беседе, но в то же время намекнуть, что у него натянутые отношения с Черчиллем и Иденом. Применявшиеся тактические уловки не предполагали настоящих переговоров. Основа для беседы была четко определена Саймоном, который настаивал на том, что это будет «частью разведывательной» работы, с ясной и ограниченной целью — предоставить Гессу «благоприятную возможность свободно говорить о своей «миссии» и выяснить по ходу того, как он отводит душу, собирается ли он сообщить какую-либо полезную информацию о стратегии и намерениях противника». Как и Гамильтон, Саймон был исключительно чувствителен к новым намекам на свои прошлые связи со сторонниками умиротворения и поэтому попросил гарантий того, что «ни при каких обстоятельствах об этой беседе не станет известно»⁶².

Черчилль через своего помощника майора Десмонда Мортона, специалиста по делам разведки, передал Саймону пожелание узнать, каковы были причины очевидной озабоченности Гесса международным положением и почему он «столь искренне стремится сейчас к достижению устроенного на скорую руку мира»⁶³. В намерения Форин оффис входило также разговорить Гесса, в особенности относительно намерений Гитлера по отношению к России⁶⁴. Однако Кадоган и «С» на это слабо надеялись. Киркпатрик, натаскивая Саймона перед его беседой с Гессом, формулировал те вопросы, которые он будет ставить ему. Они совершенно очевидно были составлены под влиянием идеи, доминировавшей в Форин оффис. Саймону посоветовали спровоцировать Гесса, задав ему вопрос о том, какой смысл заключать мир с Англией, если Германия «собиралась подписать его с Россией и принести в Европу русский большевизм. Если Германия была заинтересована только в Европе, ей следует отказаться от своих замыслов против России, поскольку Россия является азиатской державой за пределами сферы влияния Германии». Надежда была на то, что такая постановка вопроса даст возможность узнать от Гесса, действительно ли Германия стремилась к достижению соглашения с Россией или же она готовилась к войне⁶⁵.

И действительно, именно лорд Саймон имел наилучшие шансы получить информацию от Гесса. Поэтому их беседу надо изучать самым тщательным образом. Пока Саймон не назвал свое имя, Гесс проявлял сильную подозрительность. Он потребовал присутствия двух свидетелей-немцев, а также герцога Гамильтона, который, как он считал, «не входил в политическую клику или в банду Сикрет сервис, которые препятствовали его встречам с людьми, подлинно стремящимися к миру, и с королем. Он вновь повторил, что прибыл в Англию по своей воле, доверившись рыцарству короля»⁶⁶. Через некоторое время Гессу сообщили, что с ним будет вести переговоры лорд Саймон, который как лорд-канцлер обладал определенной свободой действий. Гессу напомнили также, что они с Саймоном встречались в Берлине, когда последний, будучи министром иностранных дел, посетил Гитлера. Гесс был в восторге. «Казалось, перед нами другой человек… Он с удовольствием вспоминал главного участника переговоров»⁶⁷.

Утро Гесс провел плохо. Он отказался от ленча и пожаловался, что завтрак плохо на него подействовал. Его подкрепили стаканом портвейна, дали глюкозы. Вскоре после полудня «С» привез лорда Саймона в Тауэр. Он и Киркпатрик находились там под псевдонимами, соответственно: д-р Гатри и Маккензи. Их беседа с Гессом, принявшим конспиративное имя «Джонатан», длилась три часа. Идя на встречу, Саймон изучил все материалы, представленные Гессом, и хорошо в них разбирался. Майор Шеппард, сотрудник разведки, под охраной которого находился Гесс, докладывал своему начальству, что, когда Гесс прибыл, никаких официальных предложений у него не было. Как только он узнал о предстоящих «переговорах», он начал составлять обширные записки. Их он потом и вручит Саймону в качестве своего официального предложения⁶⁸.

Уже в самом начале беседы Саймон убедился, что заявление, которое Гесс так старательно составлял двое суток в ожидании их встречи, не содержит ничего нового. Написанные от руки его корявым почерком наброски, которые он вручил Саймону, совершенно не соответствовали предположению, высказанному Пэдфилдом и другими, что Гесс привез с собой письменные предложения, содержавшие прямые упоминания операции «Барбаросса» и будущего России⁶⁹. Категорический вывод Саймона, который он сообщил Черчиллю, состоял в том, что «Гесс прибыл по собственной инициативе. Он не прилетел ни по приказу Гитлера, ни с его разрешения; Гитлер также не знал заранее о его полете. Это его собственная затея. Если бы он добился своей цели и побудил бы нас вести переговоры, имея в виду мир того сорта, который хочет Гитлер, то он бы оправдал себя и хорошо послужил бы фюреру». Саймон, далее, вынес верное впечатление, что Гесс не входил в тот круг политиков, которые вели войну, он мало знал о стратегических планах, так как сферой его деятельности было управление делами партии. План Гесса был в лучшем случае «искренней попыткой скопировать идеи Гитлера, высказанные ему в ходе многочисленных бесед». Изучив эту беседу, специалисты МИ-6 пришли к выводу, что Гесс фактически был неспособен возражать против каких-либо аргументов, особенно политического характера⁷⁰. Это совпадало с впечатлением, которое Гесс произвел на первого заместителя госсекретаря США Самнера Уэллеса в ходе встречи 3 марта. Впечатление это было убийственным. Уэллес ожидал, что Гесс обладает «мощным и определяющим влиянием в делах Германии». Вместо этого тот «просто-напросто повторял то, что ему было велено мне сказать… затрагивавшиеся вопросы он не разбирал. Да и сам не ставил каких-либо вопросов»⁷¹. Эта закончившаяся неудачей попытка получить какую-нибудь информацию окончательно положила конец «полуофициальным переговорам». Кадоган грубовато определил, что Гесс превратился в «патефонную пластинку»⁷².

Таким образом все предположения, что молчание и дезинформация являлись зловещим укрывательством допросов Гесса — все эти домыслы не подтверждаются имеющимися доказательствами. И уже в тот момент, когда немецкие войска пересекли советскую границу, секретная разведывательная служба, закончив тщательное исследование того небольшого материала, который был получен от Гесса, пришла к выводу, что «он высосан подчистую, и с этих костей не соскребешь больше мяса»⁷³. Ошибки в том, как велось все это дело, возникли из-за разногласий относительно возможностей его использования для информирования общественности и для пропаганды. Мысли об укрывательстве вообще не возникало ни на одном этапе просто потому, что скрывать было почти нечего. Выражая мнение Черчилля, майор Десмонд Мортон выступал за опубликование официального заявления, где была бы собрана вся полученная информация. Если бы это зависело от него, говорил он Идену, «любому человеку, поставленному руководить информированием по этому вопросу, должен быть предоставлен доступ ко всем документам по нему. Информация не должна ограничиваться всего лишь одним сухим правительственным коммюнике»⁷⁴. Читая обширные записи бесед между «Гатри» и «Джонатаном» (т. е. Саймоном и Гессом — Прим. перев.), Черчилль пришел к выводу, что заявления Гесса были похожи на «разговор умственно отсталого ребенка, совершившего убийство или поджог». Он даже не разделил общее мнение, что Гесс «фактически отражал внутренний мир Гитлера». Его, однако, позабавило, что Гесс дает понять «нам нечто от атмосферы Берхтесгадена, одновременно искусственной и зловонной». К этому времени Черчилль утратил какое-либо желание выступать с публичным заявлением⁷⁵.

Приходится допустить, что последовательность заявлений, делавшихся Гессом на допросах десятки раз, постоянное фиксирование людьми Секретной разведывательной службы его даже самого бессвязного бормотания, — все это является подтверждением его версии событий. Главный психолог британской армии, вызванный для обследования Гесса, проникся «острым ощущением, что его рассказ в общем правдив». Он также заметил, что, поскольку Гесс не говорит свободно по-английски, ему трудно изложить убедительную версию, которая была бы сплошной ложью. Он также высказал подозрение, что психическое состояние Гесса было неустойчивым: «он представляет собой несколько параноидный тип… у него в ненормальной степени отсутствуют интуиция и самокритика. Он также принадлежит к интроспективному и отчасти ипохондрическому типу. Этот человек производит на меня впечатление неуравновешенной, психопатической личности…»⁷⁶