«В погоне за большевистским зайцем»

«В погоне за большевистским зайцем»

Информацию, которая пригодилась бы для проведения пропагандистской кампании, получить от Гесса не удалось. Из-за этого все усилия теперь были брошены на то, чтобы использовать дело Гесса в русском контексте. Однако молчание, сохранявшееся вокруг этого дела англичанами с самого начала, до того как было принято решение использовать Гесса в отношениях с русскими, привело к появлению слухов, которые влияли на Кремль очень долго — даже после того, как свернулось само дело Гесса. Так, даже в октябре 1942 г. сэр Кларк-Керр, английский посол в Москве, сообщал о подозрениях русских, связанных с тем фактом, что их оставили в неведении о деле Гесса. Как бы Вы себя чувствовали, писал он Черчиллю, если бы Риббентроп прилетел в Россию, а Англию заставили теряться в догадках относительно характера его миссии? Кларк-Керр информировал, что в Москве имеют хождение две версии. Первая: Гесс был связан с влиятельными людьми в Англии, «которые дали ему понять, что, если он прибудет со специальной миссией и определенными предложениями, то правительство Его Величества не только заключит мир, но и объединится с немцами в крестовом походе против большевизма». Эти люди были столь могущественны, что Черчилль, хотя и отверг предложения Гесса, не осмелился разоблачить их и предпочел оставить русских «в беде». Согласно другой версии, которую посол считал преобладающей, предполагалось, что Черчилль держит Гесса про запас, на случай если понадобится вести с ним переговоры¹. Размах, который с течением времени приняли связанные с делом Гесса подозрения Сталина, и причины этого проявились осенью следующего, 1942-го года. Лондонская «Таймс» вновь разожгла эти подозрения, перепечатав статью из стокгольмской нацистской газеты «Дагспостен». Сама статья, написанная очевидно по заказу Берлина, была примером лжи и дезинформации, составленной так, чтобы сыграть на известных подозрениях Сталина в обстановке ухудшения англо-советских отношений. Статья с поразительными подробностями описывала полет Гесса. Утверждалось, что миссия Гесса была не какой-то бессмысленной и самостоятельной выходкой одиночки, а представляла собой часть хорошо продуманной политики Гитлера. Его план якобы имел целью убедить Англию прекратить военные действия и заключить союз с Германией против СССР. Дезавуирование миссии Гитлером было страховкой против возможного провала переговоров. В этих разоблачениях обыгрывалась тактика англичан, которые вели дело, связанное с Гессом, очень скрытно; обращалось особое внимание на то, что Черчилль ни разу не советовался ни с парламентом, ни с кабинетом².

Через несколько дней стокгольмскую статью подробно изложила и прокомментировала лондонская газета — «Ди цайтунг». Эта газета немецких эмигрантов в Англии фактически финансировалась английским министерством информации. Однако комментарий, сделанный по поводу статьи о Гессе, был напечатан без предварительных консультаций с министерством. В нем говорилось, что хорошо осведомленные политические наблюдатели в Лондоне «считают, что версия, изложенная в «Дагспостен», является в целом правильной». Газета, далее, связывала это с «целым рядом зондажей, проводимых Берлином уже несколько месяцев, и особенно активно в последнее время, с целью исследовать наличие возможностей компромиссного мира». Кларк-Керр предупредил Идена, что русские обязательно сочтут эту статью «выражением официального мнения правительства Его Величества» и что «они сделают из мухи слона». И действительно, Сталин дал санкцию на публикацию 19 октября в «Правде» злобной статьи, в которой, среди прочего, заявлялось, что отказ англичан предать Гесса суду превращает Англию в убежище для гангстеров. Из-за того, что Сталину в свое время подбросили дезинформацию, он по-прежнему подозревал, что Гесс все еще может быть использован в качестве канала для переговоров, если военные действия примут неблагоприятный оборот. По словам Кларк-Керра, «с тех пор как Гесс прибыл в Шотландию, его дело время от времени активно обсуждали и в отношении него ощущалось определенное беспокойство. Он был, если можно так выразиться, скелетом в шкафу, однако бренчание костей этого скелета, раздававшееся эпизодически, не слишком портило настроение публики. И вот теперь Советское правительство сочло необходимым вытащить его и выставить на всеобщее обозрение»³.

Эти подозрения можно оценить в полной мере только, если еще раз вспомнить о решении Идена и Б и верб рука, с которым нехотя согласился Черчилль в ночь с 14 на 15 мая 1941 г. Тогда они планировали сыграть на пропагандистской стороне миссии Гесса. Сцена для тонкой игры, в которой Гесса использовали бы для изменения советской политики, была к тому времени уже готова. Как только Гесс приземлился в Англии, Криппс сообщил в Форин оффис об интересе, который его миссия возбудила в Москве. Криппс ошибся, когда посчитал, что его угрозы Молотову были «по всей видимости проигнорированы». Полностью отдавая себе отчет в взрывоопасном характере дела Гесса, он предложил воспользоваться «прекрасным случаем», чтобы или сыграть на советских страхах, или развеять их. Он предложил следующее:

«1. Инцидент с Гессом, несомненно, заинтриговал Советское правительство не меньше, чем кого-либо другого и вполне мог вновь возбудить их старые страхи относительно того, что сделка о мире будет заключена — за их счет.

2. Я, разумеется, не знаю, до чего дойдет откровенность Гесса, если он вообще был готов говорить открыто. Но если предположить, что он готов к откровенности, тогда я очень надеюсь, что вы в срочном порядке рассмотрите возможность использовать то, что он вам скажет, для того, чтобы усилить советское сопротивление перед лицом давления немцев. Это можно сделать либо: (а) усиливая их страх остаться в одиночестве и иметь дело с последствиями этого, либо (б) дать им понять, что трудности не будут столь ужасными, если разрешить их сейчас и не в одиночку. Можно также проводить обе эти линии одновременно и это предпочтительнее, так как они в действительности не являются взаимоисключающими.

3. В пункте (а) я имею в виду: (1) раскрыть тенденции во влиятельных немецких кругах к компромиссному миру с Англией; (2) раскрыть несомненно ведущуюся немцами подготовку либо к прямому нападению на Россию, либо к подрыву нынешнего режима политическими средствами.

4. В пункте (б) я имею в виду раскрытие слабых сторон германской военной машины, особенно в том, что касается прямого столкновения с Россией и, в более общем плане, внутренних политических и экономических трудностей Германии. Также любые конкретные свидетельства существования оппозиции войне против СССР — в народе или в партии; при этом должно быть совершенно ясным, что такая оппозиция, хотя возможно и недостаточно сильна, чтобы не дать немцам напасть на Россию, но будет мешать им после нападения».

В следующей телеграмме он продолжал развивать эту тему: если правильно использовать соответствующую информацию, русские могут перестать рассуждать и убедятся, что сейчас у них еще есть какая — то опора, а позже может и не быть. В этот момент Сарджент, автор концепции, определявшей англо-советские отношения, как представляется, категорически возразил против идеи упоминать о сепаратном англо-германском мире. Эта идея, считал он, могла бы бросить охваченного паникой Сталина в немецкие объятия. Криппсу поэтому пришлось какое-то время терпеливо ожидать, будет ли получена от Гесса какая-нибудь информация⁴.

Через пару дней, когда стало ясно, сколь ограничены оказались перспективы использования Гесса для ведения пропаганды на Германию, Сарджент предложил использовать Гесса в духе предложений, высказывавшихся Крип-псом. Поскольку Гесс не сообщал что-либо о немецких намерениях в отношении России, идеи Криппса можно было реализовать только умышленным распространением дезинформации. В материалы дезинформации и предполагалось включить указания на раскол в нацистском руководстве относительно планов, касающихся России. В дезинформации можно было сообщить, что Гесс, в отличие от Геринга и Риббентропа, которых он, казалось, не выносил, оставался «одним из самых фанатичных нацистов». В своей ипостаси хранителя истинной доктрины нацизма Гесс был, дескать, преисполнен решимости не допустить какого-либо соглашения между Россией и Германией⁵.

Острое желание осуществить замысел, намеченный этими рекомендациями, несмотря на его явную опасность, было тесно связано с выводами английской разведки относительно наращивания немецких войск на русских границах. Следует помнить, что использование дела Гесса против России в большой мере исходило из ошибочного анализа ситуации английской разведкой, которая только в конце мая 1941 г. полностью осознала вероятность германо-советской войны. А до этого разведка по-прежнему твердо придерживалась мнения, что размещение немецких войск на Востоке было прелюдией к переговорам с Советским Союзом. Объединенный комитет по разведке (ОКР) впервые обсудил вопрос вероятности войны лишь 23 мая. Но и тогда он сделал тот же вывод: «наиболее вероятным курсом является сотрудничество… Если несколько недель назад по всей Европе наибольшее распространение получили слухи о надвигающемся нападении Германии на СССР, то сейчас дело обстоит противоположным образом. Есть некоторые признаки, дающие основание предполагать, что новое соглашение между двумя странами, может быть, уже почти готово». Самая последняя информация дает основание предполагать, что «Гитлер и Сталин могли прийти к решению заключить далеко идущее соглашение, — основа которого пока еще не ясна, — о политическом, экономическом и даже военном сотрудничестве». Война возможна только в том случае, если «Советский Союз либо не согласится на германские требования, либо не выполнит какое-либо достигнутое соглашение»⁶. В то же время в подробной межведомственной памятной записке, утвержденной Иденом, делался вывод, что война против России не соответствовала бы экономическим интересам Германии⁷.

Отбрасывались любые факты, противоречившие этой концепции. Например, когда стало известно, что Геринг направил своему близкому другу — шведскому бизнесмену сообщение, которое, как казалось, содержало информацию о том, что около 15 июня Германия нападет на Россию, Иден отмел эту информацию, заметив, «что на 15 июня намекали столь часто, что это становится подозрительным». Подобные сообщения от Криппса, после его встречи с советским послом в Стокгольме Коллонтай, не были восприняты на том основании, что «отрицание мадам Коллонтай ее осведомленности о политических разговорах еще ничего не значит»⁸.

31 мая оценки были несколько изменены. По-прежнему ожидалось что Германия станет использовать свои недавние военные успехи и укреплять свое положение на Ближнем Востоке. Однако уже не считалось немыслимым, что Германия станет «навязывать свои требования к Советскому Союзу путем угрозы применения силы, которая [могла бы] немедленно перейти в действия»⁹. И даже после того, как была, наконец, окончательно осознана вероятность вторжения, в Форин оффис это истолковали так: самые последние разведывательные данные о военных передвижениях и т. п. со всей определенностью указывают на окончательные немецкие приготовления для вторжения на советскую территорию; другими словами, они указывают на намерения Германии выдвинуть такие далеко идущие требования к Сталину, что ему придется либо воевать, либо согласиться на «Мюнхен»¹⁰.

Даже 15 июня английский поверенный в делах в Москве расценил сообщение ТАСС, в котором отрицались враждебные намерения Германии, как попытку подготовить общественное мнение к тому потрясению, которым стало бы новое германо-советское соглашение¹¹.

Сарджент настойчиво продолжал свои усилия. Через два дня он представил новый документ, в котором изложил свои взгляды более четко и содержательно. Дезинформация, которую он хотел использовать против России, основывалась на следующих посылках:

Гесс считает себя хранителем истинной и первоначальной нацистской доктрины, фундаментальные положения которой определяют целью нацизма спасение Германии и Европы от большевизма; к настоящему времени оппортунисты, позднее вступившие в партию, и армия убедили Гитлера попытаться достичь такого урегулирования с Советским Союзом, которое бы даже превратило его в полноправного партнера держав оси; Гесс не мог этого вынести, и в этом причина его прилета в Англию.

Если бы эта версия была результативно подброшена Сталину, он должен был обязательно поверить, что Гитлер заманивает его в орбиту Германии только с целью получить опору в России. А когда Гитлер усилит свои позиции, он затем попытается свергнуть Сталина и таким путем умиротворить наиболее экстремистские элементы в своей партии. Решение о том, продвигать ли эту версию, было англичанами отложено. Однако, это сделали не из-за возможных последствий для русских, а потому, что Кадоган просто-напросто боялся того, что о ней могут узнать немцы — а их он все еще хотел держать в догадках. Меньше энтузиазма проявлял Иден, поскольку он предвидел, что дезинформация действительно могла бы подтолкнуть русских еще энергичнее стремиться к достижению соглашения с немцами, как только они узнали бы, что Гитлер склонен к переговорам.

Изучение материалов допросов Гесса, проведенных к тому моменту, привело Кадогана к безрадостной мысли, что Гесс пока что так и не сообщил никакой ценной информации. И тем не менее правительство, очевидно, не «желало создать впечатление, что он ничего путного не говорит!» Для того, чтобы использовать Гесса против русских путем периодической публикации отрывочных дезинформационных сообщений, исключительно важно было координировать пропагандистскую деятельность. Батлер жаловался, что он проводит другую линию — он последовательно стремился убедить Майского в том, что Англия будет продолжать военные усилия. Сардженту, у которого руки чесались что-то предпринять, пришла в голову мысль, что лучше всего обмануть русских можно было бы, использовав «какой-нибудь подпольный канал». Кадоган с энтузиазмом одобрил эту идею при условии, что «русских не чересчур напугают!» Он, очевидно, имел в виду германо-советский военный союз, которого столь опасались¹³.

Решение ввести русских в заблуждение о миссии Гесса следует рассматривать в контексте убежденности Форин оффис в том, что германо-советские переговоры вот-вот будут успешно завершены и поэтому их любой ценой необходимо сорвать. 23 мая Форин оффис окончательно утвердил директиву для МИ-6: «использовать инцидент с Гессом через заграничные нелегальные каналы». Директиву одобрили как «ясное предупреждение советскому правительству остерегаться нынешних предложений Гитлера о сотрудничестве и дружбе». Однако в Москве она только усилит подозрения относительно перспективы англо-германского мира и будет расценена как попытка Англии вбить клин между Россией и Германией. Слухи распространялись каналами, предложенными Сарджентом. Смысл их, в конечном итоге, был тот же, что у предупреждения Черчилля и угроз, с которыми Криппс выступал в Москве. Русских предупреждали, что если они уступят требованиям Германии, то выгоды от соглашения достанутся Гитлеру; в конечном же итоге русским придется воевать в одиночку. Таким образом, указания проводить операцию по использованию инцидента с Гессом в целях дезинформации были отданы, Кавендиш Бентинк, председатель Объединенного комитета по разведке, взял на себя ясное обязательство: «Спецотдел 2, в сотрудничестве со спецотделом 1, предпримут меры к тому, чтобы вышеназванные слухи достигли советских ушей тотчас же… Мы, несомненно, получим возможность, как обычно, ознакомиться с отдельными «шептунами» перед тем, как они начнут действовать».

23 мая директива об использовании дела Гесса была направлена в английские посольства в Стокгольме, Нью-Йорке и Стамбуле; информация была «предназначена только для России; для распространения через каналы, ведущие прямо к советским представителям». Независимо от этого распространялись слухи по другим каналам, при соблюдении координации с основными положениями, определенными в директиве. Сомнения, которые имелись по вопросу результативности подобных мер и возможных отрицательных результатов, к которым они могут привести в Москве, были отметены, возобладало желание запустить как можно больше «слухов»¹⁴.

Отдел политической разведки Форин оффис также считал, что дело Гесса не используется должным образом для получения реальных результатов. Он настойчиво предлагал извлечь как можно больше из антибольшевистской настроенности Гесса. Перед Форин оффис встал вопрос, что делать: продолжить только что запущенную кампанию слухов, или по официальным каналам сообщить русским истинную информацию о Гессе. Взяли верх взгляды Идена и Кадогана. Несмотря на попытки Даффа Купера обсудить вопрос на уровне министров, кампания слухов было продолжена¹⁵.

Эта версия распространилась мгновенно. В зале приемов Форин оффис лично Иденом был проведен инструктаж для руководящих представителей английских газет. Он заявил газетчикам: «Гесс был очень откровенен о своей миссии. И эта миссия указывает на то, что в руководстве Германии имеется раскол». Представитель влиятельной газеты «Таймс» после этого инструктажа был убежден, что Гесс пытался «доставить план мира» и был официально уполномочен Гитлером на это. Такие взгляды получили широкое хождение в Лондоне¹⁶. К 10 июня, как раз в те дни, когда Саймон беседовал с Гессом, дезинформация уже не ограничивалась «слухами». Иден ввел в заблуждение Майского, заставив его поверить, что «Гесс бежал из Германии в виду ссоры не с самим Гитлером, а с некоторыми окружающими его высокими персонами, вроде Риббентропа и Гиммлера»¹⁷. Получив такую информацию в Москве, Сталин мог понять ее двояко, причем каждая из версий приводила к катастрофическим последствиям. Если информация была истинной, то его линия на умиротворение с немцами была правильной. Если же англичане пытались втянуть его в войну, то и в этом случае его бдительность была оправданной.

Не успела «кампания слухов» начаться, как Криппс, которого не известили о незначительности информации, полученной от Гесса на допросах, также проявил горячее желание использовать дело Гесса. Будучи блестящим аналитиком и наблюдателем, он не умел выбирать правильную линию поведения, его действия часто были суетливыми и импульсивными. В телеграмме Идену он писал: «Я сохраняю достаточно надежд на то, что Советское правительство не пойдет на такие уступки, которые кардинально повлияют на его подготовленность или приготовления к войне, так как я уверен, что у них нет иллюзий относительно основных намерений Германии в том, что касается их; я уверен, что они преисполнены решимости сопротивляться в тех случаях, когда, по их собственной оценке, они должны сопротивляться или погибнуть». Криппс был убежден, что «из-за очевидного нежелания Советского правительства вести в настоящее время войну с Германией «оно должно испытывать очень большой соблазн» вести дело чересчур тонко». Криппс поэтому считал, что действия Советского правительства в таких случаях будут зависеть от его анализа соотношения сил Англии и Германии. Он выразил надежду на использование полученной от Гесса информации для того, чтобы «оказывать воздействие на решения Советского правительства в критический момент и, что особенно важно, убеждать их не сосредоточивать внимание на внешних факторах, упомянутых выше, другими словами, внушить им, что сейчас у них есть опора, а вот позже ее может и не оказаться»¹⁸.

Хотя Криппсу были даны указания не предпринимать каких-либо действий по своей инициативе, его в полной мере проинформировали о кампании дезинформации, которая, на первый взгляд, казалось соответствовала его рекомендациям:

«Через негласные каналы мы сообщаем, что полет Гесса является показателем растущих расхождений из-за проводимой Гитлером политики сотрудничества с Советским Союзом, и что в случае продолжения этой политики Гитлер будет настаивать на краткосрочных соглашениях, зная, что он будет вынужден отказаться от этого курса и нарушить любые обещания Советскому Союзу, которые он может быть уже дал. Так что в конечном итоге положение Советского Союза окажется хуже, чем было вначале. Окажется, что они потеряли потенциальных друзей, пошли на уступки и в своем ослабленном состоянии остались один на один с Гитлером».

Однако, как и русские, Криппс так и не поверил, что Гесс прибыл в Англию с пустыми руками. Сформулированные им предложения основывались на неверной посылке, что предупреждение будет искренним¹⁹.

Весь май трения между Даффом Купером и Иденом не прекращались. Иден находился под постоянным давлением Майского, требовавшего борьбы со слухами; он был преисполнен решимости прекратить полуофициальную утечку информации из Форин оффис. 5 июня Иден дал официальное указание хранить молчание в связи с делом Гесса; в то же время Форин оффис сохранил свое право вести тайную пропагандистскую кампанию и «выдумывать и распространять большевистские и другие версии». Угрюмое замечание Кадогана, что «слухи могут быть более безответственными и, если они даже не приносят неудобств, могут оказываться противоречивыми и сбивающими с толку», осталось незамеченным. А попытки Идена сохранять жесткий контроль оказались безуспешными. Вплоть до немецкого вторжения как военная разведка, так и министерство информации усердно пытались изменить решение Идена, которого они все равно не придерживались. Военная разведка считала, что, если главной целью было «заставить немцев теряться в догадках», то «молчание бесполезно и что-нибудь должно появляться». Точно так же Дафф Купер продолжал засыпать Черчилля требованиями выступить с публичным заявлением²¹.