Невозвращенцы становятся историками

Невозвращенцы становятся историками

Ни ошеломляющие гипотезы Суворова, ни свидетельства в их поддержку сами по себе не являются откровением¹⁵. Именно принадлежность Суворова к ГРУ (советской военной разведке) придала его аргументам вес и достоверность. Поэтому прежде чем обсуждать проблему, необходимо сказать несколько слов о феномене «Суворова». Теперь известно, что Виктор Суворов — псевдоним Владимира Богдановича Резуна, капитана ГРУ, попросившего политическое убежище в Англии в июне 1978 года. Романтический и таинственный ореол, окружавший Суворова, усилен его издателями, которые акцентировали внимание западного читателя на том факте, что Москва вынесла ему смертный приговор и поэтому его настоящее имя и местонахождение являются большим секретом. Самому Суворову льстит этот романтический ореол: «Это на самом деле совершенно потрясающее чувство освобождения. Я знаю, что я мертв, поэтому у меня нет никаких проблем. Каждое новое утро я встречаю благодарностью Богу и судьбе за то, что мне подарено еще одно утро. Господи, как это прекрасно. Я должен был 14 лет назад уже быть в ящике, а я все еще живу»¹⁶.

Никто из ученых, увлеченных теориями Суворова, не счел за должное осведомиться о его мотивах или усомниться в достоверности полученной от перебежчика информации. Ведущие специалисты по вопросам разведки утверждают, что перебежчикам, как правило, трудно расстаться с секретами, и поэтому они находятся под сильным эмоциональным давлением. Им мало доверяют, и они знают, что когда от них получат всю необходимую информацию, они станут не нужны. Единственное, что им остается, это «отдалять тот ужасный день, когда с ними будет покончено, когда они будут выжаты, как лимон, дело их жизни закончится, а они станут чужими в свободной, но непонятной им стране». Предусмотрительный перебежчик преувеличивает свою роль в советской разведке, намекая на доступ к досье и архивам, которых он никогда не видел, или утверждая, что знает о чем-то из первых рук и имеет нужных знакомых. Такие личности, как правило, выступают с весьма спекулятивными и потому сенсационными заявлениями, привлекающими внимание читателя, хотя на самом деле они чаще всего были всего-навсего мелкими функционерами, не посвященными в процесс принятия Кремлем решений. Их информация зачастую черпается из сплетен, распространяемых их коллегами по работе¹⁷.

Суворов пошел по стопам тех перебежчиков, которые даже во время войны пытались добиться признания и внимания с помощью дезинформации. Леон Гельфанд, оставшийся в Риме в 1940 году, проинформировал англичан, что «Сталин с 1933 года добивался заключения соглашения с Гитлером»¹⁸. Таким образом, Суворов не является исключением. После своего бегства он опубликовал несколько книг о советской военной разведке и своей собственной работе¹⁹. Однако можно с уверенностью сказать, что он имел весьма ограниченный доступ к секретной информации во время своей непродолжительной службы в военной разведке в качестве младшего офицера, а затем краткого пребывания в Генштабе.

Стало знамением времени, что такие люди, как Резун, ранее пользовавшиеся привилегиями, полагающимися «номенклатуре», стремятся в заново родившейся России быть приравненными к истинным диссидентам и критикам режима, как например, Андрей Сахаров — людям, дорого заплатившим за свои убеждения. Суворов предал систему, и его действия, естественно, заставляют поставить вопрос о моральной чистоплотности личности. Чтобы опровергнуть какие-либо обвинения в предательстве, Суворов рассказывает о себе в приукрашенных тонах: «Я уже полностью отдавал тогда себе отчет, что у этого режима нет никакого будущего. Я понимал, что он рухнет. С другой стороны, я был фанатически влюблен в армию, в оружие, в сильные, мощные организации, такие, например, как ГРУ. И я гордился тем, что я офицер. Это шло параллельно. Я ненавижу режим и страшно люблю армию»²⁰. Как мы вскоре увидим, вольное обращение с источниками стало его товарным знаком. Отягощать себя доказательствами — занятие для него совершенно чуждое.

Перебежчики, чтобы удержать интерес к себе, часто используют свои знания для пропаганды политических идей своих новых работодателей. Подобно Кривицкому и другим перебежчикам 30-х годов, работы Суворова сильно окрашены политическими и идеологическими предрассудками, имеющими цель разжечь «военный психоз» и предостеречь общественное мнение Запада от возобновления разрядки²¹. Книга Суворова написана в процветающем жанре заговорщицкой психологии. Она внушает читателю, что значимые события нельзя объяснить обычными категориями; теория заговора, или заговорщический менталитет превосходит ординарные свидетельства. Заговорщицкая психология, или «история, рассказанная в виде народного мифа»²², исключительно действенна во время перехода от тоталитаризма к демократии. Теория заговора в том или ином обличии легко завоевывает умы и не воспринимает опровержения, с особой силой она проявляется при объяснении ключевых моментов истории, насыщенных информацией и фактами, и тем самым подверженных постоянным ревизиям.

Период между началом второй мировой войны и немецким вторжением в Россию представляет собой особо благодатную почву для теории заговора, поскольку он включает в себя основополагающие мифы, такие, как договор между Риббентропом и Молотовым, полет Рудольфа Гесса в Англию и предупреждение, направленное Черчиллем Сталину. Суворов правильно понимает, что самые старые, заскорузлые теории заговора живут дольше других. Они воскрешаются, едва успев стереться из памяти, имитируя истину, а на деле скрывая ее новыми нагромождениями лжи. Теория заговора, будучи исключительно привлекательной для обывателей, пропагандирует мифы, преднамеренно и настойчиво скрывает истину, упрощая сложные ситуации. Это особенно применимо к России, где период 1939–1941 гг. оставался еще несколько лет назад «белым пятном» в советской историографии. Суворов не удосужился изучить появившиеся в изобилии новые материалы, так как правильно рассчитал, что идеи, внушенные с помощью теории заговора, сильнее фактов.