Даниэл Поволны «Мы приехали выполнить задачу…» Советские военнослужащие и их взгляд на вторжение

Мы получили приказ, и мы его выполнили… Знаете, что такое поставленная задача? Надо было обеспечить ее выполнение. Нам некогда было раздумывать, хорошо это или плохо. Задача есть задача, а мы были солдатами.

Генерал-майор Павел Косенко, командир 35-й мотострелковой дивизии (Группа советских войск в Германии)

Ключевая роль Советской армии во время вторжения в Чехословакию в 1968 году подробно описана. После частичного открытия советских архивов в начале 1990-х годов постепенно прояснились некоторые важные этапы операции «Дунай» – от ее секретной подготовки весной 1968-го и попыток скрыть ее под видом учений войск Варшавского договора[6] до ее осуществления в августе 1968-го. Военные историки располагают сегодня относительно большим объемом информации об отдельных шагах советского штабного командования, о количестве задействованных солдат, использованном оружии и общем числе жертв со стороны гражданского населения и военнослужащих[7].

Настоящий текст не ставит своей задачей обобщение или углубление предыдущих исследований. Он лишь помещает в этот контекст интервью с советскими солдатами и другие тексты, содержащиеся в настоящей главе. В этих материалах отражается внутренний мир советских солдат, участвовавших в августовском вторжении, и делается попытка отыскать ответ на некоторые ключевые вопросы: что, собственно, советские солдаты знали о цели интервенции? Как они внутренне проживали совершающееся вторжение? Были ли они послушными марионетками – или все же чувствовали несоответствие между тем, что им твердило о Чехословакии их начальство, и тем, что они видели собственными глазами? Один автор и одна книга не в состоянии дать полный ответ на эти вопросы. Но по крайней мере наметить его контуры им под силу.

Мы шли в неизвестность

Численность иностранных солдат, вошедших в Чехословакию ночью с 20 на 21 августа 1968 года, оценивается обычно в 500 – 750 тысяч человек, но такое количество военнослужащих их границу явно не пересекало. До сих пор отсутствуют точные данные именно о численности вошедших в ЧССР подразделений Советской армии. Однако по количеству и видам введенных дивизий можно предположить, что в ЧССР вошли 300 – 350 тысяч советских солдат, в общей же сложности – почти 400 тысяч военнослужащих армий Варшавского договора[8].

Что касается остальных, то они находились в боевой готовности на границах соседних социалистических государств, обеспечивая операцию «Дунай» логистически. Советские подразделения направлялись в ЧССР с разных сторон – с баз в европейской части СССР, прежде всего из Прибалтики и с Украины, а также из Польши, ГДР и Венгрии.

Судя по доступным источникам и интервью, знания советских солдат о Чехословакии перед вторжением были довольно скудными. За редким исключением они не выходили за рамки школьной программы и той проникнутой идеологией информации, которую можно было почерпнуть из советских СМИ. Большинство опрошенных советских солдат утверждает, что в ЧССР они до этого не бывали. Лишь некоторым из них, как, например, ефрейтору Шмелеву, интервью с которым представлено в настоящей книге, было известно, что это культурная страна с красивыми городами и замечательными историческими памятниками. Шмелев упоминает о музыке, литературе, мотоциклах «Ява» и других чехословацких изделиях; но Шмелев служил в ВДВ – элитных войсках, куда отбирали не только крепких, но и достаточно грамотных парней (это отмечает и сам Шмелев).

Контакты между тогдашней Чехословацкой и Советской армиями, конечно, существовали. В конце Второй мировой войны советские войска участвовали в освобождении Чехословакии[9] и знали своего западного соседа. Но в дальнейшем общение рядовых солдат между собой – несмотря на включение Чехословакии в Восточный блок и возникновение Варшавского договора – носило скорее спорадический характер.

Советские солдаты в ЧССР. Конец августа 1968 года

(Национальный архив Чешской Республики)

Русские общались с чехословацкими офицерами, обучавшимися в 1950-х и 1960-х годах в советских военных учебных заведениях. В Чехословакии же с начала 1950-х годов действовали присланные из СССР советники, обеспечивавшие, наряду с прочим, «советизацию» Чехословацкой народной армии, то есть ее максимальную унификацию, приведение к советскому образцу – как по вооружению и оснащению, так и по армейским инструкциям и предписаниям. Речь шла о десятках людей, чье количество со смертью Сталина в 1953 году и приходом Никиты Хрущева на должность первого секретаря Коммунистической партии Советского Союза постепенно снижалось[10]. В Чехословакии также насчитывалось некоторое количество военных специалистов, обеспечивавших производство разного рода продукции военного назначения для нужд Советской армии. Офицеры обеих стран регулярно проходили стажировки, солдаты встречались на совместных учениях, бывали поездки по обмену опытом, некоторые военнослужащие проводили вместе свободное время и отпуска. И все-таки для большинства советских солдат, участвовавших во вторжении в августе 1968 года, Чехословакия оставалась незнакомой страной.

Идеологическая подготовка

О происходящем в Праге или Братиславе советские солдаты судили в основном по сообщениям официальных советских СМИ и офицеров на регулярных политзанятиях. Уже с весны 1968 года в казармах СССР, ГДР, Польши, Венгрии и Болгарии началась идеологическая подготовка солдат к операции в ЧССР. С приближением августа пропаганда набирала обороты. «Командиры, политорганы, партийные и комсомольские организации продолжают проводить активную агитационно-пропагандистскую работу по разъяснению и доведению до личного состава Постановления июльского (1968 года) пленума ЦК КПСС, материалов, опубликованных в газетах “Правда”, “Красная звезда”, касающихся положения в Чехословакии и КПЧ», – пишет в конце июля 1968-го в своем донесении из Словакии командир 38-й армии генерал-лейтенант Майоров[11], возвращаясь с учений «Шумава»[12].

В своих лекциях военные политработники в большинстве случаев лишь повторяли официальную правительственную пропаганду, дополняя ее военной информацией. «Политзанятиям уделялось чрезвычайное внимание. Нам постоянно приводили примеры обострения международного положения. Шла война с США во Вьетнаме, что очень заботило советское руководство. Нервозность вызывал самостоятельный курс румынского руководства во главе с Николае Чаушеску. В Федеративной Республике Германия к власти пришла коалиция, чьи шаги официальная советская пропаганда оценивала очень негативно, а со страниц газет не сходили сообщения об усилении тамошних реваншистских настроений», – вспоминает перед вторжением Юрий Кузьмин, солдат-срочник, служивший в Южной группе советских войск в Венгрии[13].

В подобном духе, как рассказывает Кузьмин, объясняли рядовым советским солдатам и события в Праге. Образ Чехословакии, встававший перед ними летом 1968 года на политзанятиях, выглядел зловеще: они видели страну, в которой СМИ захватили правые, поливающие грязью честных коммунистов, страну, где набирает силу контрреволюция, сторонники которой нападают на силы безопасности и стремятся подорвать дружбу с Советским Союзом, страну, которая наивно открывает свои границы Западу и впускает к себе его агентов.

Солдатам также говорили о передвижениях и маневрах армий НАТО в Федеративной Республике Германии, сильно при этом преувеличивая масштабы этой в общем и целом рутинной военной активности по ту сторону границы. Эти маневры и передвижения якобы подтверждали приготовления Запада к захвату Чехословакии[14].

Солдаты, воспитанные советским строем и отрезанные от семей и других источников информации, чаще всего принимали такую версию событий на веру. «Мы не сомневались в том, что в стране пытаются ликвидировать социализм, и не хотели оставить братский чехословацкий народ в беде», – вспоминал рядовой Кузьмин[15].

Эдуард Воробьев, в августе 1968-го младший офицер, а в конце 1980-х – последний командующий Центральной группой войск СССР в Чехословакии, вспоминает в своем интервью, опубликованном в данном сборнике, что он и его коллеги были уверены: Запад хочет внести раскол в единство социалистического лагеря. «Мы в этом не сомневались. Я и сам в это не только верил, но и, будучи руководителем группы политзанятий, убежденно разъяснял это своим подчиненным, сержантам и солдатам. Никто меня к этому не подталкивал», – говорит Воробьев. Большинство советских солдат входило в ЧССР с мыслью о том, что если они не вмешаются, то в страну вторгнется западногерманский бундесвер или другие войска Североатлантического блока.

Вторжение

И все же ввод войск в Чехословакию стал для советских солдат неожиданностью. Многое из услышанного ими на политзанятиях не отвечало реальности. Люди, которые должны были встретить их как спасителей от контрреволюции, угрожали и возмущались. «Возле наших машин стоят словаки, и все задают один и тот же вопрос: “Зачем вы приехали?” В окнах второго этажа появляются молодые женщины, хватающиеся за голову. По выражениям их лиц ясно, о чем они думают: “Что происходит? Что с нами будет?” У некоторых текут по щекам слезы, жестами они показывают, чтобы мы уезжали. К нам подошла молодая женщина и сказала, что они всегда уважали русских, но теперь все кончено», – описывает свои впечатления участвовавший в операции по занятию Братиславы рядовой Кузьмин[16].

«Сопротивление людей меня удивило, как и остальных солдат. Но тогда мы об этом особо не думали. Нас заботили конкретные задачи. Я был уверен, что это временно. Людей обидело, что войска вошли без их согласия, но постепенно это пройдет, особенно если никаких боев не будет», – вспоминает Эдуард Воробьев, занимавший со своими сослуживцами район Шумавы возле западногерманской границы.

Советское военное командование подозревало, что ситуация не будет развиваться по заранее намеченному плану, и для предотвращения «морального разложения» своих подчиненных ограничило до минимума их контакты с населением. В подразделениях усилилась работа пропагандистов, среди солдат распространялись сомнительные слухи, призванные поддержать советскую версию событий: мол, контрреволюционеры похищают и убивают советских солдат, и, кроме того, повсюду – например, в машинах «скорой помощи» и школах – обнаруживают оружие.

Особо сильное впечатление производили истории о героях-танкистах, на пути которых контрреволюционеры выставили детей и других гражданских и которые предпочли погибнуть – лишь бы только не нанести им вред[17].

Сомнения, мучившие советских солдат при виде происходившего вокруг, чаще всего рассеивались под давлением изолированного армейского мира, ощущения опасности и повседневных обязанностей. Бывали, правда, и случаи несогласия и сопротивления, однако проявлялись они в относительно «тихой» форме, поскольку каждый реалистично мыслящий солдат понимал, каковы окажутся последствия для него и его семьи. В донесениях, хранящихся в музее национальной обороны Центрального военного архива в Праге, упоминается примерно десять случаев дезертирства советских солдат. Но их командиры о таких случаях не распространялись, и чехословацкая сторона узнавала о них, только если ее просили о содействии в поисках. Поэтому нельзя однозначно даже определить причину этих поступков. За ними могли скрываться и попытка эмигрировать на Запад, и стремление сбежать от дедовщины, и тоска по дому, и излишняя психическая нагрузка. Во время пребывания в ЧССР в 1968 году покончили с собой не менее пяти советских солдат[18]. Но в какой мере сыграли роль несогласие с оккупацией или протест против нее, выяснить сложно. Единственный советский военнослужащий, публично осудивший августовское вторжение в ЧССР (хотя сам он в нем непосредственно не участвовал), – генерал Петр Григоренко[19]. Некоторые советские офицеры, принимавшие участие в операции «Дунай», уже в августе 1968-го – хотя всегда тайно и наедине – говорили чешским собеседникам о своем несогласии с вторжением, как это было, по воспоминаниям Альфреда Черного из Брно, с генерал-лейтенантом Борисом Ивановым. А генерал армии Иван Павловский, командовавший введенными в Чехословакию советскими войсками, годы спустя писал в своих воспоминаниях: «Честно говоря, я бы не сказал, что отношение населения к нам было дружелюбным… Сами понимаете, если я, непрошеный гость, приду к вам домой как незваный гость и начну распоряжаться, это не очень понравится»[20].

Инциденты

Эмоциональное напряжение и постоянная конфронтация с враждебным окружением закономерно приводили к жертвам – как среди местных жителей, так и среди самих военных. Во время оккупации, согласно новейшим данным, погибли 122 чехословацких гражданина[21]. Почти половина из них скончалась в результате аварий на дорогах с участием военных транспортных средств, и примерно столько же лишилось жизни из-за стрельбы солдат оккупационных войск. К уже известным инцидентам у здания Чехословацкого радио в Праге и событиям в городе Либерец 21 августа следует прибавить и один из самых трагических случаев, происшедший 12 сентября 1968 года на шоссе между городами Свитавы и Литомышл. Тогда в аварии погибли трое членов семьи Хлуповых – отец, мать и старший сын, – в живых остались лишь двое детей[22]. В чешских и словацких публикациях отмечаются кражи советскими солдатами в занятых ими зданиях продуктов и личных вещей и даже случаи насилия над женщинами[23]. Но расследования по этим событиям если и имели место, то проводились тайно, решения советской военной юстиции чехословацкой стороне не сообщались; не исключено поэтому, что некоторые преступления так и остались безнаказанными.

Советские солдаты на Староместской площади. Прага, август 1968 года

(Национальный архив Чешской Республики)

Советская пропаганда, напротив, преувеличивала жертвы среди солдат[24], а жертвы другой стороны отрицала. Утверждения генерала Косенко, что подчиненные ему в Праге части никого не убили и не ранили, а, наоборот, потеряли несколько человек, в свете имеющихся в нашем распоряжении фактов выглядят несостоятельными. Однако сам он по прошествии более чем сорока лет в своих словах не сомневается.

Вооруженные столкновения у здания Чехословацкого радио. Прага, 21 августа 1968 года

(Национальный архив Чешской Республики)

«Мы возвращались домой с гордо поднятой головой. Мы помогли братскому народу, защитили социализм, вновь продемонстрировали, что не бросаем друзей в беде», – вспоминает о возвращении в СССР в ноябре 1968 года рядовой Кузьмин[25].

Некоторые очевидцы вторжения, вспоминающие о нем сегодня, постепенно корректировали собственное отношение к событиям, но мало кто из них полностью изменил свою тогдашнюю оценку военного вмешательства. Необходимо учитывать, что в большинстве случаев речь шла о молодых (моложе двадцати лет) людях, которые лишь со временем, набравшись опыта, смогли понять и осмыслить случившееся. Советская перестройка и гласность позволили напечатать ряд мемуаров[26], однако в большинстве из них – даже в тех, в которых упоминается о вине за вторжение на территорию суверенного государства и за совершенное насилие[27], – повторяются старые мифы об угрозе третьей мировой войны и о необходимости «превентивного удара», нанести который потребовала сложная международная обстановка.

Пережитое советскими солдатами в августе 1968-го все еще ждет честного анализа – как и многие другие болевые точки недавней советской истории.