Первые немецкие шпионы

От уголовного розыска, которому я мог бы посвятить себя целиком, меня отвлекала работа по выявлению шпионов, для которой адмиралтейство и военное министерство не располагали ни необходимым персоналом, ни достаточным количеством тюрем. В моем распоряжении было и то и другое, кроме того я был судьей и членом прокуратуры. Поэтому невольно эти оба министерства привыкли с самого начала войны присылать мне на просмотр свои дела.

Очень много писали о шпионах, которые были арестованы, судимы и казнены в Англии. И мне нет надобности повторять то, что было уже сказано много раз. Но большинство писавших по этому вопросу получали сведения от третьих лиц, между тем как я получал информацию из первых рук. Это послужит мне оправданием, если я позволю себе рассказать еще раз историю первого шпиона, прибывшего в Англию после объявления войны, — Карла Ганса Лоди.

Я уже описывал, каким образом счастливая охота, предавшая в наши руки всех немецких шпионов накануне объявления войны, дала нам возможность отправить наши первые семь дивизий по ту сторону Ла-Манша, не потеряв ни одного человека. Это может служить доказательством того, что немецким осведомителям были обрезаны крылья и они ничего не знали о том, что происходило в Англии в эти роковые дни. Но мы были уверены, что Германия не замедлит заместить интернированных нами шпионов другими. Первые сведения мы получили из депеши, адресованной в Стокгольм Адольфу Бурхгардту и задержанной цензурой, потому что следы Бурхгардта уже были открыты. Он собирал посланную немецкими шпионами информацию. Телеграмма эта была послана из «Северной Британии», гостиницы в Эдинбурге, и была подписана фамилией Инглиз. Отдел почтовой цензуры, только что начавший функционировать, получил тогда распоряжение читать все письма, посылаемые по этому адресу; было также произведено тайное следствие для наведения справок об отправителе этих писем. Оказалось, что это был мнимый американский турист, некий Чарльз А. Инглиз. По всей вероятности, он проник сюда с группой бельгийских беженцев и потому не привлек к себе внимания полиции, когда высадился в порту. Через два дня после получения телеграммы было перехвачено письмо на имя Бурхгардта, написанное правильным английским языком и содержащее военные сведения об укреплении берегов и вооружении военных кораблей. За этим посланием последовали три другие телеграммы, не оставлявшие никакого сомнения относительно деятельности их автора. Мы попытались установить личность Инглиза через посредство американского посольства в Берлине и получили ответ, что американец по имени Чарльз А. Инглиз просил выдать ему паспорт для возвращения в Соединенные Штаты. Паспорт его был отправлен с несколькими другими паспортами в министерство иностранных дел в Берлине и там «затерялся». Обещали произвести основательные поиски, но так как господин Инглиз выражал нетерпение, желая поскорее вернуться домой, то американский посланник выдал ему новый паспорт, и он отправился с пароходом в Нью-Йорк. Между тем в Шотландии существовал второй Чарльз Инглиз, собиравший военную информацию для Бурхгардта. Было известно, что это лицо является агентом, поддерживающим связь с немецкими шпионами.

Вначале все это еще не представляло особой опасности, хотя и было точно установлено, что автор писем, адресованных Бурхгардту, был шпионом, так как нами была перехвачена вся его корреспонденция. Поэтому мы решили предоставить ему свободу действий еще на некоторое время в надежде получить подробности о тех, для кого он работал, а также о роде информации, которая была ему особенно нужна. Инглиз оставался недолго в эдинбургской гостинице, он нанял квартиру под видом американского туриста, осматривающего достопримечательности страны. Он взял также велосипед и отправился в порт Розит, где проявил слишком много любознательности для обыкновенного туриста. Ввиду невозможности следовать за ним во всех его экскурсиях, не возбуждая его подозрений, работники контршпионажа получали сведения о всех его передвижениях из его писем к Бурхгардту Очевидно, эти письма никогда не достигали своего назначения, за исключением одного, в котором излагалась знаменитая, но далеко не правдивая история о переходе русских полков через Англию. Все эти письма были написаны на немецком и английском языках обыкновенными чернилами. Их тщательно осматривали, чтобы убедиться, что в них ничего не было написано симпатическими чернилами, однако осмотр этот не дал никаких результатов. Из Эдинбурга Инглиз приехал в Лондон и остановился в гостинице в квартале Блюмсбери, в котором было множество семейных пансионов, роковым образом привлекавших всех шпионов во время войны. Здесь он стал интересоваться нашей противовоздушной защитой, довольно скудной в начале войны. Через двое суток он уже вернулся в Эдинбург и 26 сентября выехал в Ливерпуль, где происходило переоборудование океанских пароходов во вспомогательные броненосцы. Послав всю эту информацию, которая могла бы быть весьма полезной немцам, если бы до них дошла, он отправился в Холей-Хэд и сел на пароход, направлявшийся в Ирландию. Допрос, которому его подвергли при высадке на берег, уже несколько расстроил его нервы. Ему дали возможность, однако, отправиться в Дублин, и здесь он, поселившись в гостинице «Грешэм», где находились также и другие американцы, написал своему шведскому корреспонденту, что начинает испытывать некоторую тревогу.

Настало время действовать, так как он покинул Дублин, направляясь в Киларне, несомненно с намерением сесть на пароход, уходивший в Принстоун. Мы обратились с просьбой к королевской ирландской жандармерии арестовать и задержать его до прибытия полицейских агентов из Скотланд-ярда. В его багаже нашли паспорт на имя Чарльза Инглиза, который был «затерян» в германском министерстве иностранных дел. Фотография Чарльза Инглиза была заменена фотографией Карла Лоди. Его письма к Бурхгардту разоблачили его настоящую фамилию. Кроме того, у него нашли 175 фунтов стерлингов бумажными и золотыми деньгами, записную книжку с подробностями о морском сражении, имевшем место несколько недель назад в Северном морю, адреса разных лиц в Берлине, Стокгольме, Бергене и Гамбурге и копии четырех писем, адресованных в Стокгольм.

Это было первое дело по шпионажу, которое пришлось разбирать нашему новому трибуналу. По правую руку от меня сидел очень искусный «майор», сражавшийся на юге Африки и не имеющий соперников в деле собирания улик против шпионов. Не имея права называть его настоящей фамилией, я назову его майор Сванн. Слева был начальник морской разведки сэр Реджинальд Холл. Лоди был худой, высокий брюнет, смотревший в упор на судей злыми глазами из-под резко очерченных бровей. Когда я спросил, как его зовут, он сейчас же ответил: «Карл Ганс Лоди». Увидев на моем столе письма, написанные его собственной рукой, он вынужден был во всем сознаться. Ганс Лоди рассказал, что был офицером в германском флоте и был переведен в запасные кадры по собственной просьбе за несколько лет до войны. Потом он поступил на службу в пароходное общество «Гамбург — Америка Лайн» в качестве гида для туристов. В этой должности он путешествовал по всей Англии. Его длительное пребывание в Америке дало ему возможность усвоить довольно ярко выраженный американский акцент, и он достаточно хорошо говорил по-английски, чтобы сходить за американского туриста. В июле 1914 г. он находился в Норвегии и 4 августа, когда война с Англией стала неизбежной, отправился в Берлин, чтобы предложить свои услуги адмиралтейству в качестве секретного агента.

Его судили в Военном совете на Вестминстерском Гильд-холле 30 и 31 октября. Он был признан виновным и присужден к смертной казни. Пять дней спустя он был расстрелян в лондонском Тауэре.

14 февраля прибыл в Ливерпуль немецкий шпион такой комической наружности, что вряд ли мог иметь какие-либо шансы на успех. Это был Антон Купферле, бывший унтер-офицер германской армии. Каким образом фон Па-пен, военный атташе в Вашингтоне, мог финансировать и послать в неприятельскую страну человека с такой подлинно немецкой наружностью, при этом совершенно не владеющего английским языком, совершенно непонятно.

Этот Купферле называл себя представителем фирмы шерстяных изделий, утверждал, что он по происхождению голландец; действительно, некоторая доля правды была в его словах, так как он когда-то вел торговлю шерстяными материями под фирмой Купферле и К°. Во время переезда через океан он проявлял большую словоохотливость, беседуя со всеми иностранцами и выдавая себя за американского гражданина, едущего в Англию по делам. Из Ливерпуля он отправил письмо в Голландию, в адрес, уже известный военному министерству как адрес агента, получавшего сообщения от шпионов, за которым цензура установила самое строгое наблюдение. С внешней стороны письмо это было незначительным, но после химического анализа между строчками была раскрыта подлинная цель этого послания, написанного симпатическими чернилами. Купферле посылал сведения на немецком языке о всех военных кораблях, замеченных им во время переезда через океан. Из Ливерпуля он отправился в Дублин, а оттуда в Лондон, где был арестован вместе со всем багажом и доставлен в Скотланд-ярд. В его чемодане нашли бумагу, совершенно сходную с той, на которой были написаны письма симпатическими чернилами, а также весь материал, необходимый для этой работы.

Пред нами предстал ярко выраженный тип немецкого унтер-офицера, сухого, натянутого и грубого. Он не пытался прикрыть дымкой невинности свою недавнюю деятельность и ограничивался самыми односложными ответами. К тому времени административный аппарат, заменявший гражданский суд в военном совете, уже был в действии, и это дело было передано в суд в «Олд Бейли», заседавший под председательством «лорда, главного судьи» Англии и двух других судей, соблюдавших весь церемониал и всю пышность, присущие этому историческому трибуналу. Сэр Джон Саймон, генеральный прокурор, вел обвинение, а сэр Эрнест Уайльд был представителем защиты. Улики, подтверждавшие виновность подсудимого, не оставляли никаких сомнений относительно исхода процесса. Суд удалился на совещание в уверенности, что вновь соберется на следующее утро, но второе заседание оказалось уже излишним. Главный надзиратель Брикстонской тюрьмы услыхал ночью глухие удары, раздавшиеся из камеры Купферле. Он поспешно оделся и встретил в коридоре ночного надзирателя, который сообщил, что ему не видно Купферле через глазок его камеры. Бросились к заключенному и, открыв дверь, увидели, что Купферле повесился на форточке окна камеры.

Он затянул петлю шелковым платком и встал на толстую книгу, которую затем оттолкнул ногой. На стук, который произвел непроизвольно ногами повесившийся, вошел надзиратель. Было сделано все, чтобы вернуть его к жизни, применяли искусственное дыхание, но напрасно.

Хотя Купферле и родился в Баварии, но он был насквозь проникнут прусским духом, и вся его психология была психологией пруссака. Надо полагать, что в начале войны он сражался на западном фронте. На лице у него был рубец, происходивший, по всей вероятности, от удара прикладом. Его похоронили на кладбище Стретамского парка.