Конец интервенции. «Пешее» правительство сибирских автономистов. Красная армия во Владивостоке

Японцы очищали окрестности Владивостока. К 25 октября остался лишь слабый арьергард в самом городе. Подошедшие было вплотную к городским окраинам красные предусмотрительно, во избежание столкновения с японцами, проявлявшими крайнюю нервность, были отведены за станцию Угольная.

Из Владивостока отбыли остатки земской рати, готовились к отходу и суда Старка.

Правитель Дитерихс не проявлял никакой деятельности. Он заявил лишь, что вывозит всех желающих до ближайших портов Кореи и не берет никаких обязательств за их дальнейшую судьбу.

Грузился последний батальон японцев, ночевавший биваком в саду рядом со зданием земской управы. В узком переулке между Светланской улицей и набережной Золотого Рога постепенно исчезали последние запоздавшие пассажиры – японцы и русские, отъезжавшие с японскими транспортами.

Дитерихс на борту судна. Власти не стало.

Новая власть с поддерживающей ее вооруженной силой в 20–30 верстах от города. Пустоту эту совершенно неожиданно заполнил так называемый Совет уполномоченных автономной Сибири, выдвинувший свое правительство с А.В. Сазоновым во главе и принявший на себя всю «полноту» власти. Это «пешее» правительство (члены его не имели даже средств передвижения) продемонстрировало свою вооруженную «силу» из 3–4 десятков оренбургских казаков, с песнями прошедших по Светланской улице, во главе с генералом Анисимовым³⁶⁷.

Население отнеслось к новой власти с совершенным равнодушием – его ничто уже не могло удивить.

Эта сценка «под занавес» не тронула ничьего внимания. Занавес опустился, знаменуя конец пятилетнего обособленного существования Приморья, а вместе с тем и конец столько же продолжавшейся интервенции.

Отплыли суда адмирала Старка. В опустелом порту грустно торчали мачта и труба затопленного Старком миноносца «Инженер Анастасов».

26 октября вошли в город предводимые главнокомандующим Уборевичем части 5-й Красной армии, приветствуемые населением. Войска вошли в стройном порядке, за ними чувствовалась покончившая наконец с губительной гражданской распрей, новая Россия.

Теперь как будто бы не так уже давил своей огромной темной массой японский броненосец, единственный оставшийся призрак интервенции.

Устанавливалось спокойствие, население безмерно устало от борьбы.

Главнокомандующий Уборевич заверял «пред лицом всего культурного мира о недопустимости репрессий к оставшимся на местах гражданам». Это рассеивало опасения перед режимом новой пришедшей власти.

Я лично, еще ранее, после конца борьбы народного собрания с Меркуловыми, откинул мысль об эмиграции. После падения Директории (1918 г.) в силу особых условий я принужден был в течение года пробыть в Японии. Исключительный интерес, который возбуждала во мне эта страна, редкое радушие и внимание в отношении меня со стороны различных лиц, с которыми я встречался в Японии, все же никогда не заслоняли во мне мысли о родине и работе в своей стране.

Я не имел оснований думать, что где-либо в другом месте будет иначе, а потому, имея все возможности для отъезда за границу, тем не менее решил остаться во Владивостоке.

Это было небезопасно. Здесь против меня, как и против всякого общественно-политического деятеля, конечно, были многие, в том числе и личные, счеты.

Тем не менее это было не главным. К ответу я чувствовал себя всегда готовым.

Меня занимало другое – обстановка, создающаяся на западе Европы, допускающая возможность всяких осложнений, включительно до вооруженных выступлений извне против России, подсказывала мне, что в могущей возникнуть борьбе мое место только здесь, среди своего народа.

Я подбирал накопившиеся у меня материалы для намеченных на ближайшее время работ. Этому не суждено было осуществиться.

Вечером 5 ноября 1922 года я был арестован и водворен в местную тюрьму.