Высадка во Владивостоке. Последние дни правления генерала Розанова. Мой арест

Владивосток. 19 января

Около 3¹/₂ часа дня японский пароход «Хозен-мару» медленно подходил к пристани. Двойное чувство тревоги и радости при виде родной земли на этот раз как-то заслонило чудесную панораму бухты и города.

Осталось впечатление мелькнувшего под бортом крошечного русского суденышка, несущего бранд-вахту под старым Андреевским флагом, и дымящейся темной массы направо, у адмиральской пристани – японский броненосец «Миказа» и – все.

У меня были некоторые основания к тревоге: правивший во Владивостоке Розанов был ставленником враждебного мне колчаковского правительства, правда, доживавшего последние дни и на Дальнем Востоке. Кроме того, я не просил разрешения на въезд в Россию, а только телеграфно известил о таковом.

Рассеянно отвечая на вопросы начальника сербской военной миссии, любезно занимавшего меня за время нашего пути, я напряженно наблюдал длинную полоску людей на берегу около пристани. Это была военная команда.

«Встреча или арест?» – невольно мелькнуло в сознании. По счастию, ни то ни другое. Это были сербы, встречавшие прибывшую со мной их военную миссию. Я умышленно задержался в кают-компании парохода. Вскоре мне доложили, что меня ищет русский полковник. Это был Г., прибывший встретить меня по поручению Розанова. Несмотря на все пережитые невзгоды, он получил чин подполковника и теперь работает в штабе Розанова.

Г. быстро устроил все формальности с паспортом и багажом. Автомобиль доставил нас в гостиницу «Версаль», где мне любезно была приготовлена комната. Жилище на самом верху было не из важных. Постоянные перевороты и «смена властей» отразились даже и на состоянии когда-то очень хорошей гостиницы. Отсутствие ремонта, неряшливость и грязь сильно чувствовались.

В лучших номерах гостиницы, как я потом узнал, помещались полномочный представитель Семенова – полковник Магамаев и особая ликвидационная комиссия, хорошо ориентированная в наличии огромных товарных ценностей, имевшихся еще к тому времени во Владивостоке.

По коридорам сновали коммерсанты, дельцы, артисты, много военных, и русских и японских.

В городе еще функционировали все многочисленные учреждения и представительства, создавшиеся за время существования Омского правительства.

По газетным сведениям я знал, что за устранением Колчака по какому-то акту от 4 декабря 1919 года, считавшемуся многими апокрифическим, права верховного правителя переходили к атаману Семенову²⁷⁶. Таким образом, усиление семеновского влияния в Приморье, и в частности во Владивостоке, во многом зависело от того, пойдет ли Розанов в подчинение к Семенову.

Уступая духу времени и в целях «сближения с общественностью» Розанов организовал даже под своим председательством особое «экономическое совещание», где вместе с чиновниками заседали представители общественности и земства и где разрешались важнейшие экономические вопросы края.

Это высокое учреждение не помешало, впрочем, Розанову довольно ловко ликвидировать огромные запасы хлопка и чрезвычайно своеобразно, не обижая себя, распорядиться вырученными за хлопок миллионами.

«Хлопковая панама», о которой я слышал еще в Японии, наделала потом немало шуму, впрочем совершенно безвредного для Розанова, успевшего выехать за границу.

Оживление вокруг семеновского представителя Магамаева, уверенный тон и развязность, с которой действовали во Владивостоке члены ликвидационной комиссии, ясно показывали на стремление сторонников Семенова укрепить здесь власть их атамана.

Розанов пружинил и вел «политику». Он признал Семенова правителем, но в то же время всеми способами оттягивал свою поездку в Читу, куда вызывал его Семенов, и начал подсчитывать свои силы.

Ликвидация восстания Гайды и полный достоинства ответ союзникам за их попытку вмешательства в наши дела и угрозу разоружения русских войск, несомненно, подняли было престиж Розанова даже в кругах, относившихся к нему весьма сдержанно²⁷⁷. У него были еще верные ему части: юнкера военного училища (инструкторская школа на Русском острове) и гардемарины, остальные войска пока внешне подчинялись.

Но начавшаяся борьба на два фронта – с нарастанием семеновского влияния, с одной стороны, и с усиливающимся нажимом левых группировок, захвативших в сферу своего влияния не только партизан, но и некоторые войсковые части – с другой, делала положение Розанова весьма тяжелым.

Методы его управления в значительной степени измотали население. Сторонников становилось все меньше и меньше. Напрасно Розанов стремился уклоном в сторону крайней реакции хотя бы несколько упрочить свое положение. Напрасно он заявлял, что открыто становится на ее правом фланге, – положение не улучшалось. Чувствовалось уже новое влияние. Союзники искали «демократическое правительство» – таковым намечалось земство; местные же большевистские группировки, в свою очередь, готовили подход к установлению «власти Советов».

Такие впечатления создались у меня из сопоставления всех разговоров, встреч и наблюдений, имевших место в первые два дня моего пребывания во Владивостоке.

С Розановым я виделся и довольно долго беседовал вечером в день моего приезда. Он значительно обрюзг. Тон воеводы доброго, старого времени. Дом – полная чаша. Любезен; остроумной шуткой с примесью солдатской грубости маскирует назревающую тревогу перед нарастающими событиями.

Владивосток. 21 января

Беседовал с главнокомандующим японскими экспедиционными войсками генералом Оой. Полный, пожилой японец, говорит медленно, слегка отдуваясь. Осторожен. Конечный вывод беседы: они (японцы) против протягивания руки большевикам, против всяких вооруженных восстаний, в остальном согласны на полное невмешательство.

Я, конечно, горячо поддержал мысль о мирном установлении порядка – будем верить, что это общее желание.

Г., с которым я потом беседовал, не разделяет моей веры, он пессимист и чует бурю, действительно, ее признаки уже за пределами городской черты.

Владивосток. 23 января

«Дальний Восток» и другие местные газеты усиленно направляют меня в Читу, откуда я будто бы имею целый ряд лестных предложений. Эти сообщения разнообразятся вариантом о моем намерении создать свое правительство при содействии некоторых союзных держав.

В ряде открытых писем в редакцию я категорически опроверг эти досужие басни, причем в отношении содействия союзников высказался вполне определенно, заявив, что «великое дело спасения родины, прежде всего, есть наше собственное дело».

Гостиница кишит агентами всех контрразведок: отечественных и иноземных. Японец-парикмахер, работающий в самом вестибюле, внимательно осматривает проходящих – непосредственно или их отражение в зеркале. Немой неослабный розыск всюду следует по пятам.

Владивосток. 25 января

В городе тревожное настроение. Ночью слышалась орудийная пальба. Это Розанов громил восставших егерей, засевших в здании Коммерческого училища. Победа опять на его стороне. Тем не менее боевые силы Розанова тают. Обнаружена сильная пропаганда среди юнкеров инструкторской школы. Безусловно верны только гардемарины²⁷⁸.

События нарастают. Местное земство непрерывно получает постановления войсковых частей и даже партизанских отрядов с заявлением, что «только власть правительства областной земской управы является их властью».

К земской группе, руководимой председателем управы Медведевым, примыкают значительно более левые элементы. Мне показывали сибирского эсера Линдберга, играющего большую роль среди партизан и войсковых частей.

Генерал Оой, кажется, тревожится петициями, поступающими от войск и партизан к земству. В беседе со мной у него мелькала мысль о разоружении русских войск. Я заметил, что это будет очень похоже на вмешательство в русские дела. Общего вооруженного выступления пока нет, егеря разоружены Розановым, да и вообще отобрать что-либо, в том числе и оружие, гораздо труднее, чем дать. Замечание мое оказалось убедительным.

Видел Розанова. Он настроен воинственно, надо думать – надеется на активное содействие Японии. Расчет недостаточно верный, особенно если принять во внимание противодействие американцев и чехов, симпатии которых, или во всяком случае симпатии их представителей, всецело на стороне земства.

Розанов в разговоре заявил, что он видит только два выхода из создавшегося положения: или большевики, или «Боже, царя храни» и что он всецело за второе. Заявление это, несомненно, предназначалось для небольшой группы сидевших у него гостей. Я никого не знал из них – это, как он объяснил мне, поддержка Розанова – крайняя правая местной общественности.

Владивосток. 26 января

С утра оказался под домашним арестом. Часового не было, у дверей со стороны коридора стоял какой-то прапорщик. На мой вопрос: кем и за что я арестован – мой страж ответил, что это распоряжение коменданта крепости, и тут же добавил: «Я, ваше превосходительство, здесь, собственно, ни при чем; мой отец – управляющий дворцом одной из великих княгинь, и мне моя настоящая миссия крайне неприятна».

Выходя в коридор, я успокоил его, заявив, что, раз это служебное поручение, он тут действительно ни при чем.

Вернувшись в номер, стал спокойно ждать, что будет дальше. В дверь заглянул знакомый по Токио Л., он теперь на службе у японцев, его ко мне не пропустили. Молодой, крайне болезненный поручик Щ., который был приставлен ко мне штабом войск, пришел с пропуском (значит, арест всерьез) и сообщил, что в 12 часов у меня будет сам комендант крепости.

Действительно, около полудня постучали; стороживший меня прапорщик доложил, что просит принять комендант крепости генерал Вериго.

Я несколько удивился подобной любезности и заметил, что у арестованного только одно право – не разговаривать с посетителями и что против визита коменданта я ничего не имею.

Вошел Вериго, молодой, весьма энергичный с виду генерал. Он очень извинялся за причиненное мне беспокойство, которое будто бы вызывалось необходимостью предупредить возможные в отношении меня неприятности со стороны юнкеров инструкторской школы, недовольных моими посещениями здания земской управы.

Вериго сообщил также, что бунтовавшие егеря уже разоружены; четверо ранено. Подробно развивал передо мной намерения атамана Семенова, который будто бы вполне сознает необходимость соглашения с общественными кругами.

«Вы, кажется, собираетесь проехать в Читу, там вас ждут». – «Нет, это выдумки газет, я пока никуда не собираюсь», – ответил я генералу.

Вериго раскланялся и, еще раз извинившись за беспокойство, любезно заявил, что я совершенно свободен.

В создавшейся во Владивостоке обстановке, может быть, это действительно была любезность. Здесь теперь столько охотников за черепами, и идейных и корыстных. Я как-то не останавливался до сих пор на этой стороне вопроса. Первый опыт обошелся не особенно дорого: пришлось ликвидировать несколько заметок, касающихся текущих событий.

Владивосток. 27 января

Сегодня еще тревожнее, чем вчера. 35-й егерский полк ушел с офицерами в Никольск-Уссурийск, где и присоединился к местному гарнизону, враждебному Розанову. Полковник Ф., мой ученик по академии, командует здесь артиллерийским дивизионом; он рассказывал о положении вне Владивостока, оно не оставляет и тени иллюзий для власти.

Комендант гостиницы приходил с приказом Розанова, которым все офицеры, врачи и военные чиновники обязывались собраться в морском штабе для информации о положении дел в связи с событиями в Никольск-Уссурийске, который, по вчерашнему бюллетеню, занят большевиками. Был у Г. – они в тревоге.

Владивосток. 28 января

На вчерашнем вечернем заседании городской думы, в связи с усилением вооруженных сил Японии на Дальнем Востоке, 47 голосами против одного вынесена резолюция против интервенции. Овации по адресу председателя областной земской управы Медведева. Правое крыло думы отсутствовало. Несколько раньше по тому же вопросу я получил резолюцию расширенного заседания Бюро кооперативных организаций во Владивостоке от 18 января 1920 года; с участием представителей: «Центросоюза», Московского Народного банка, «Закупсбыта», Союза приамурских кооперативов, Общества потребителей служащих и рабочих Уссурийской железной дороги, «Экономиста», сибирского «Коопстраха», Союза потребительских кооперативов юга России, «Амурского кооператора», Южноуральского союза кооперативов, Центрального продовольственного бюро железных дорог «Продпуть», Уральского союза потребительских обществ. Вот эта резолюция:

«Бюро кооперативных организаций во Владивостоке в расширенном заседании 18 января сего 1920 года, с участием представителей нижепоименованных организаций, имея в виду усиление вооруженных сил Японии в Восточной Сибири, в связи с прекращением общесоюзнической интервенции в России, полагает:

1) Кооперация, являясь по существу своему политически нейтральной, не принимающей участия в текущей политической борьбе, кровно заинтересована в существовании и создании таких условий государственной жизни, при которых ее работа, для обслуживания интересов миллионов населения, протекала бы нормально, и не может молчать, когда возникает угроза единству, национальному существованию и независимости России.

2) Из настоящего переходного состояния временной слабости и раздробленности на отдельные части Россия выйдет на путь единства, а также экономического и духовного возрождения только своими собственными силами[54], при непременном условии вооруженного невмешательства во внутренние дела ее других стран.

3) Имея в виду, что общесоюзническая интервенция в России не только не привела к каким-либо желательным результатам, а, наоборот, усилила хаотическое состояние страны, и поскольку Америка, Англия и Франция сознали ошибочность своих действий в этом направлении, постольку не может быть ничем оправдано продолжение интервенции одной страной, каковая неизбежно силою самих обстоятельств превратится из интервенции в фактическую оккупацию, со всеми отрицательными последствиями для населения Восточной Сибири и России в целом.

4) Несмотря на свои внутренние распри, русский народ никогда не примирится с отторжением какой-либо части России ее экономическим порабощением, а потому оккупация Японией Восточной Сибири неминуемо поведет к вооруженному столкновению с новыми миллионами человеческих жертв и разрушением богатств края.

На основании этого Кооперативное бюро заявляет, что кооперация, объединяющая миллионы трудового населения, будет самым решительным образом протестовать и бороться всеми доступными для нее, как хозяйственной организации, средствами против оккупации Восточной Сибири со стороны Японии».

Сегодня крепость объявлена на осадном положении. Вся городская жизнь поставлена в зависимость от распоряжений коменданта.

Опять собирали офицеров, врачей и чиновников, теперь уже в Коммерческом училище. По рассказам Г., было до 300 человек исключительно тылового элемента, далекого от всякой воинственности.

Владивосток. 29 января

За ночь произошли некоторые осложнения среди юнкеров на Русском острове. Город полон слухов.

Розанов делал попытку широкой амнистией исправить положение и вернуть доверие войск. Не помогло. Сегодня он отменил приказ об амнистии, сохранив его силу только для тех, кто сдаст оружие к 1 февраля²⁷⁹.

Другим приказом он объявил, что признает только власть атамана Семенова и будет ее поддерживать всеми своими силами. Это не укрепило, но еще больше ослабило его позицию, и без того почти безнадежную.

Началась большая тяга за границу, особенно со стороны обладателей иностранной валюты. Говорят, за билет в Цуругу дают до 1500 иен премии.

Из Никольск-Уссурийска прибыла делегация большевиков для переговоров, обеспечившая себя от возможных репрессий заложниками. Результата никакого.

Из касс местных уполномоченных омского министерства снабжения непрерывно «похищаются» деньги, каждый раз «вооруженными» грабителями. Злые языки уверяют, что «так всегда бывает перед неизбежной ликвидацией».

Владивосток. 30 января

Многие из жильцов нашей гостиницы на сегодняшнюю ночь приняли уже меры предосторожности: с дверей исчезли объявления и визитные карточки.

Был с ответным визитом у английского полковника Уоохема. Относительно общеевропейских дел у них ориентация весьма скудная. Уоохем интересуется, как следовало бы союзникам отнестись к возможному приходу большевиков. Я ответил, что об этом надо спросить самих союзников.

В городе сегодня несколько спокойнее. Генерал Оой заявил, что не допустит никаких вооруженных столкновений и гарантирует порядок.

Делаются подсчеты сил сторон: Розанова и незримых пока переворотчиков.

В «Военном вестнике» помещено письмо известной певицы Черкасской – вызывает французского представителя генерала Жанена на дуэль за предательство им Колчака. Об этом заявлял уже небезызвестный гражданин Сыробоярский²⁸⁰. В обоих случаях все ограничилось небольшой газетной шумихой.

Прибывают новые эшелоны японских войск (части 13-й дивизии), это, конечно, серьезнее письма Черкасской.

На Русском острове у юнкеров «без перемен». Закрыт «Голос Родины»²⁸¹.