Переворот 26 мая. Правительство Меркуловых

Апрель и первая половина мая прошли в большом напряжении. За это время значительная часть военных, скопившихся в Гродеково, под тем или другим предлогом стала просачиваться во Владивосток. Влияние гродековцев значительно окрепло и в Никольске.

Больше того – наблюдалась солидарность командующего войсками коммуниста Лепехина со ставленником Семенова Савельевым. Они объединились общей задачей – совместной враждой против каппелевцев³³⁷.

Сессия народного собрания прервана с 9 апреля до 14 июня, надо думать, что больше она и не соберется. Ходят слухи о решении консульского корпуса объявить Владивосток международным городом.

За отказом демократических группировок Владивостока от активных выступлений руководящие круги каппелевцев все более и более связывают свою судьбу с советом съезда несоциалистических организаций, находящимся под исключительным влиянием братьев Меркуловых. Совет съезда был в весьма тесной связи и с Семеновым, жившим в это время в Порт-Артуре, и с его штабом, руководимым весьма честолюбивым генералом Клерже.

Благодаря сохранившимся значительным средствам, положение Семенова, несмотря на столь бесславный исход из Забайкалья, было весьма прочным. Он находил широкую поддержку и в Харбине, где, не без участия остающегося в тени И.А. Михайлова, был образован так называемый Национально-экономический союз, куда на основах «экономического объединения» вошли, между прочим: бывший председатель Екатеринбургского правительства (1918 г.) П.В. Иванов и виднейшие из сибирских маслоделов во главе с Шишхановым, а также руководители Всероссийского крестьянского союза Славянский, Улитин и другие³³⁸.

Харбинские национал-экономисты поддерживали претензии Семенова на роль верховного правителя России и имели уже почти готовое для него правительство, с П.В. Ивановым во главе.

Правительство это, не имеющее пока ни территории, ни подданных, повело широкую пропаганду своих идей. Читался ряд докладов, главным образом на экономические темы, рассылались программы, вербовались сторонники. Но все это пока ограничивалось Харбином и, как прежде, захватывало, главным образом, беженские интеллигентские круги, оставаясь чуждым для широких масс населения.

Как на поддерживающую его вооруженную силу Национально-экономический союз рассчитывал на гродековскую группу, преданную Семенову, на отошедшие в Монголию части Унгерна и на каппелевскую армию, находившуюся под значительным влиянием братьев Меркуловых.

Широким экономическим перспективам соответствовали широкие военные задания.

Все эти предположения, тем не менее, не осуществились. И Семенов, и национал-экономисты остались ни с чем. Их усилия подготовили лишь совершенно неожиданное торжество меркуловцев.

Успех меркуловцев в значительной степени обусловливался их активностью. Поддерживая связи с Порт-Артуром и Харбином, получая материальную поддержку от Семенова, группа эта энергично собирала вокруг себя силы, готовые к выступлению. Она учла создавшееся изолированное положение каппелевцев и не колеблясь согласилась на организацию при их содействии власти в случае свержения правительства Антонова.

Сумела эта группа заручиться и доброжелательным содействием японского командования. Если ездившие в Токио представители несоциалистических организаций, В.Ф. Иванов и князь Кропоткин, не имели там никакого успеха, то Меркуловым удалось во Владивостоке установить довольно прочные связи со штабом японского командования.

События назревали. Во Владивосток стали просачиваться военные элементы из Харбина и других пунктов Китая. Прибыли в связи с участием в заседаниях Съезда несоциалистических организаций генерал Лохвицкий, наиболее видные члены Совета казачьих войск и высокий специалист по переворотам бывший начальник штаба и военный министр Колчака генерал Д.А. Лебедев.

В мае Лохвицкий был арестован и содержался при особом отделе на Корейской улице.

Находившаяся в ведении японцев гостиница «Централь», из которой год тому назад громилась земская управа – помещение земского правительства, – сделалась местом совещаний, главным штабом меркуловцев.

Неуязвимая для власти, постоянно охраняемая японскими часовыми, гостиница эта являлась чрезвычайно удобным наблюдательным пунктом и надежным убежищем на случай тех или иных действий.

20 мая произошла как бы репетиция назревающего переворота. Под каким-то предлогом вооруженная рота японцев выстроилась у владивостокского вокзала против штаба русских войск. Здание штаба было оцеплено, все служащие выведены на улицу и объявлены арестованными. Командующего войсками Лепехина в штабе в этот момент не было. Одновременно было произведено нападение и на особый отдел штаба на Корейской улице. Ворвавшаяся вооруженная группа белых разгромила помещение и освободила находившегося здесь в подвале арестованного генерала Лохвицкого.

После некоторого времени все сотрудники штаба были объявлены свободными, удалились и громившие особый отдел «неизвестные в военной форме».

Происшествие это породило значительную тревогу в рядах правительства Антонова и серьезные опасения среди коммунистов. Заявления и протесты, сделанные Антоновым и уполномоченным ДВР Цейтлиным, практического результата не имели. Было ясно, что неизбежна кровавая схватка, несмотря на все заверения японского командования о недопустимости таковой.

Антоновское правительство располагало во Владивостоке резервом милиции в виде особого батальона с пулеметами и конным эскадроном. При сочувствии весьма многочисленных грузчиков и других рабочих, несомненно достаточно подготовленных коммунистами, оно могло бы оспаривать победу во Владивостоке. Но в других пунктах все преимущества были на стороне переворотчиков: Никольск, Раздольное и др. пункты, кроме особо сформированных отрядов, имели и прочно организованные части каппелевцев.

Усилить себя войсками из Хабаровска правительство Антонова не могло в силу Русско-японского соглашения 29 апреля 1920 года, ревниво соблюдавшегося японским командованием.

Содействие могли оказать партизаны, но и они, в силу некоторого нажима на них со стороны владивостокского командования, если и оказали таковое в скрытом виде, то во всяком случае лишь в небольших размерах.

Решающее значение имели японцы. Их содействие на этот раз определенно переходило на сторону правых группировок. Правительству Антонова, как и ряду его предшественников, оставалось только с честью умереть.

Развязка не заставила себя долго ждать. Около 10 часов утра 26 мая в центре Светланской улицы проходила, сопровождаемая милицией, партия разновременно арестованных военных (белых). Около дома Кунста и Альберса находившаяся на улице толпа, подогретая бывшими среди нее агентами Меркуловых, потребовала освобождения арестованных. Смущенные милицейские не оказали никакого сопротивления и покорно дали себя обезоружить.

Находившийся в толпе гражданин Г., когда-то бывший рабочий, а теперь владелец местной табачной фабрики, выбросил трехцветный старый русский национальный флаг, взобрался на ближайший фонарный столб и горячей, страстной речью приветствовал первый шаг к «национальному объединению и свержению власти коммунистов».

В то же время высыпала группа вооруженных людей из гостиницы «Централь». Во главе ее были генералы Лебедев и Глебов. Постовые и милицейские были немедленно обезоружены. Переворотчики захватили здание областной земской управы. Отсюда и началось уже открытое руководство восстанием.

Одновременно белыми были захвачены штаб, гауптвахта, управление внутренними делами и другие наиболее жизненные пункты города. В очень короткое время важнейшая западная часть Владивостока была в руках повстанцев. Там на всех зданиях реяли уже трехцветные флаги.

Первое серьезное сопротивление было оказано красными у дома № 3 по Полтавской улице, против здания городской думы. Здесь помещался один из отделов Государственной политической охраны, особенно ненавистной для переворотчиков и горожан («Чрезвычайка»).

Первая попытка захватить это здание была встречена живым огнем с его балкона и окон. У белых оказались убитые и раненые. Тротуар у здания городской управы и стены самого здания были обильно обрызганы кровью.

Глазевшие горожане с ужасом шарахнулись во все стороны. Все дальнейшие попытки нападающих оказывались такими же неудачными; число жертв росло. Защищавшие здание несколько человек из милицейского резерва не выказывали никакого намерения к сдаче. Это продолжалось весь день 26 мая.

Главные силы правительства были сосредоточены в восточной части города, в так называемом Гнилом углу. Оттуда постепенно началось их наступление вдоль Светланской улицы и по берегу бухты Золотой Рог, где были сочувствующие коммунистам матросы с судов Сибирской флотилии.

В свою очередь, развивали наступление и переворотчики. Стороны сошлись почти на середине Светланской улицы в районе морских флигелей, занятых в то время Центральным бюро профессиональных союзов. На этих зданиях, в связи с переменным успехом борющихся, поочередно выкидывался то флаг ДВР, то трехцветный флаг дореволюционной России.

Я жил как раз против этих зданий. Перестрелка и мелкие схватки тянулись в этом районе не только 26 мая, но и на следующий день. Неотступно сопровождая воюющие стороны, японцы неизменно прекращали бой, как только таковой принимал более или менее серьезный характер.

Я несколько раз должен был переходить нейтральную зону, чтобы попасть к себе домой. Как-то вижу двух-трех человек на крыше моего дома, устанавливающих красный флаг – значит, победили красные. Действительно: они только что сняли трехцветный флаг, выставленный моим хозяином. Над его квартирой, для большей верности, давно уже висел японский флаг. Подданство той или другой из враждующих сторон он предпочитал демонстрировать соответствующим флагом над крышей занимаемого мною дома. Этот, не лишенный остроумия, прием практиковался в эти дни многими.

Наконец, по каким-то соображениям, красная сторона была разоружена японцами. Вскоре примерно таким же порядком было «сломлено» сопротивление красных и в Шефнеровских казармах, где милиционерам оказывали содействие рабочие Дальневосточного судостроительного завода и местные матросы. В Шефнеровских казармах отсиживались, как в бесте, охраняемом японцами, видные деятели-коммунисты и агенты правительства, в том числе и Цейтлин. Там же находился и глава правительства В.Г. Антонов.

Здание на Полтавской улице «сдалось» тоже только на третий день. Его защищал один мужественный милиционер, засевший на крыше за каменной трубой, над которой развевалось защищаемое им знамя ДВР. Он каждый раз свирепо отстреливался при всякой попытке со стороны его врагов. Быстро сделался любимцем толпы, которой он показывался время от времени из-за скрывающей его трубы. Толпа ему аплодировала, посылала пищу и мешала принятию против него решительных мер.

Я, к сожалению, не знаю его конечной судьбы, но живо, как красивый эпизод, вспоминаю красную трубу, красный с синим флаг и его упорного защитника.

Борьба закончилась в Гнилом углу. Со стороны красных там дрались и партизаны. Вмешательство японцев было не в их пользу. Они, вместе с наиболее непримиримыми защитниками правительства Антонова, ушли в сопки.

Более легко совершился переворот в Никольске.

Еще 29 мая во Владивостоке имелось сведение о разоружении никольской милиции и о переходе на сторону каппелевцев части дивизиона народной охраны, а на следующий день экстренный выпуск «Слова» подтвердил утренние сообщения газет о перевороте в Никольске. И милиция, и дивизион народной охраны сдали оружие каппелевцам. Комендантом города назначен командир 2-го корпуса генерал Смолин. Общее руководство событиями находилось в руках командующего каппелевской армией генерала Вержбицкого.

То же произошло в Раздольном и др. пунктах. Власть коммунистов была ликвидирована.

Переворот на севере докатился до Спасска. Во Владивосток вошли части 3-го корпуса генерала Молчанова, наиболее тесно связавшиеся с Меркуловыми. Части эти предупредили закрепление во Владивостоке семеновцев, принимавших весьма деятельное участие в перевороте и являвшихся авангардом, подготовлявшим вступление в законные права верховного правителя – Семенова, находившегося в это время в Дайрене.

Совет съезда несосов немедленно выдвинул из своего состава правительство пяти, назвавшее себя Приамурским правительством, что показывало распространение его претензий на власть не только над Приморьем, но и над Амурской областью.

В состав пятерки вошли оба брата Меркуловых, городской голова Владивостока Еремеев и два малоизвестных гражданина – Макаревич и Адерсон. Председателем правительства был избран Спиридон Меркулов, человек чрезвычайно хитрый, честолюбивый и энергичный. В довоенное время он был одним из крупных сотрудников бывшего здесь генерал-губернатором Гондатти, хорошо знал край и местные условия. Вместе с братом своим Николаем, в прошлом – капитаном парохода на Амуре, а теперь владельцем нескольких промышленных предприятий в районе Владивостока, образцом грубой силы и упрямой воли, эти два человека фактически сделались господами положения.

Николай Меркулов, имевший связи и в японском штабе, и среди верхов каппелевцев, взял на себя заведывание иностранными и военно-морскими делами.

Значительное влияние в правительстве получил после переворота командующий каппелевской армией генерал Вержбицкий, который вместе с своим штабом прочно обосновался во Владивостоке.

Соперником ему по влиянию на правительство являлось полуавтономное уссурийское казачество, во главе с его атаманом Савицким и генералами Савельевым и Глебовым, сыгравшими весьма крупную роль в только что законченном перевороте.

Пытался играть некоторую роль и Совет казачьих войск, во главе с «наследником прав» известного атамана Дутова – генералом Анисимовым. У совета были свои вооруженные части – небольшие отряды оренбургских, уральских, сибирских и семиреченских казаков. В совет входило представительство и от амурских и уссурийских казаков.

С главой правительства С. Меркуловым я познакомился при несколько исключительных условиях.

В первые дни после переворота я как-то беседовал с посетившим меня американским представителем господином Смитом.

Доложили, что меня просят только что прибывшие посетители. Я вышел. Оказалось, меня желали видеть министр юстиции нового правительства Разумов, которого я видел первый раз, начальник осведомительного отдела полковник Михайлов и какой-то совершенно незнакомый человек, оказавшийся представителем уссурийских казаков.

Я спросил прибывших о цели их визита, а также поинтересовался – имеют ли они личное дело ко мне или исполняют чье-либо поручение?

Разумов очень почтительно заметил: «Мы прибыли по поручению председателя правительства, он просит вас пожаловать к нему».

В окно виднелся стоявший у подъезда военный автомобиль.

Это «пожаловать» в устах министра юстиции, подкрепленное начальником осведомительного отдела, мне не особенно понравилось. Оно очень напоминало вежливое заявление об аресте.

Я ответил, что сейчас занят беседой с американским представителем и освобожусь через 20–25 минут. «Вы или пришлите за мной машину, или, если располагаете временем, благоволите пройти на балкон и обождать».

«Гости» предпочли обождать на балконе.

Закончив разговор со Смитом, я сделал некоторые распоряжения по дому на случай возможных неожиданностей, и мы отправились.

Светланская улица, по которой мчался автомобиль, полна народу.

Меня доставили в здание областной земской управы. В кабинете председателя находился С. Меркулов во френче и высоких желтых сапогах. Сбоку в кресле сидел генерал Вержбицкий.

Поздоровались. Меркулов извинился, что побеспокоил меня.

Я довольно резко заявил ему, что хотел бы знать причину, по которой меня второй раз катают при столь пышном конвое в казенном автомобиле[93].

Меркулов объяснил, что сегодняшнее приглашение вызвано общественной тревогой в связи с появлением огромного плаката у здания, занимаемого японским жандармским управлением (обычное место расклейки сенсационных известий).

В плакате сообщалось, что, во главе со мной, я формирую новое правительство. Известие это будто бы глубоко встревожило каппелевскую армию и вызвало негодование национал-патриотов.

В голосе Меркулова звучала нотка скорби и покорность промыслу Божьему. Он недурной актер и хорошо знает, что делает.

Я заметил, что сообщение это очень напоминает мне сообщения газет, имевшие место в прошлом году, сейчас же после январского переворота, свергнувшего Розанова, и после апрельского выступления японцев. Тогда это сообщали левые газеты, теперь об этом пишет «Слово» (лейб-орган меркуловцев), и как нечто новое – плакат у помещения японского жандармского управления.

Редакция сообщения почти одна и та же, одно и то же соответствие и с истиной.

Мою сторону определенно принял генерал Вержбицкий, после чего Меркулов выразил, вместе с новым извинением, и искреннюю признательность за выяснение столь прискорбного недоразумения.

Мне даже предложена была охранная грамота в моей собственной редакции. Свидание на этом закончилось.

Обратно домой доставили на автомобиле, но на этот раз уже только в обществе шофера.

Плакат оставался на своем месте, вызывая пересуды «политиков» и горожан.

Цель этой шумихи была ясна: со мною считались и военные круги, и общество. Это не было в интересах нового правительства, неожиданное появление которого вызвало недоумение и раздражение даже в умеренных кругах. Меня надо было выяснить. Кое-что в этом направлении удалось.

Одни (левые) шипели, видя меня на автомобиле среди меркуловцев, другие, меркуловские патриоты, негодовали, читая о преступных замыслах, сообщаемых плакатом.

Владивосток все же был провинцией, и Меркуловы учитывали его психологию.

Меркуловы проделали то, что только что собиралась проделать в отношении меня и с таким же, как Меркуловы, основанием антоновская власть. Член народного собрания Л.А. Кроль рассказывал мне, что ночью с 23 на 24 мая обсуждался вопрос о моем аресте. Провоцировали меня будто бы семеновские агенты, распространявшие сведения о моем участии в готовящихся событиях. Спрошенный по этому поводу Кроль с негодованием отверг эту клевету³³⁹.