Белые голуби Мазари-Шарифа

Ближе к осени мы с представителем ФСКН РФ Алексеем Миловановым, который также официально считался советником посольства России, совершили беспрецедентную по наглости поездку на его бронированном «Лендкрузере» без охраны через весь воюющий Афганистан в город Мазари-Шариф, административный центр северной провинции Балх. Вместе с нами шла еще одна машина, совсем не бронированная, которую завхоз Игорь Красиков по случаю приобрел списанной в посольстве и намеревался через Узбекистан переправить в Россию. Экипаж ее состоял из трех человек, помимо прочих в ней находился один из комендантов посольства — хороший парень-пограничник, вооруженный автоматом «АКСУ». У нас с Алексеем на двоих был автомат «АКМ», старый пистолет «ТТ» с одной обоймой да ручная граната Ф-1.

В басни о том, что дипломаты и журналисты, работающие за рубежом, никогда не должны иметь при себе оружия, а обязаны руководствоваться какими-то международными конвенциями, в том числе в случае попадания в плен, пусть верят те, кто намеревается оказаться в плену или быть убитым. В Афганистане попадать в плен нельзя. В лучшем случае пленник превратится в заросшую волосами обезьяну, которую похитители будут таскать за собой из пещеры в пещеру по разным провинциям в надежде получить за нее выкуп. Во всех остальных случаях его будут насиловать, пытать, бить и унижать, а если он не сломается, то с него или снимут кожу заживо, или отрежут голову тупым ножом, набьют ее землей и травой, выставив на всеобщее обозрение в каком-нибудь кишлаке. Именно так поступали афганские моджахеды, к которым в свое время иногда попадали в плен советские солдаты.

Рано утром, прихватив с собой нехитрую снедь и много бутылок с питьевой водой, мы загрузились в «Лендкрузер». Помолившись на дорожку, медленно стартовали в сторону Чарикара, до которого нас сопровождала машина с нашими афганскими друзьями. Хуже всего было заблудиться в самом начале пути — выезд из Кабула на «северное шоссе» довольно сложный, а достигнув административного центра провинции Парван, автомобилист уже вряд ли потеряется, так как других дорог там нет. В машине тихо играла приятная музыка — хор Сретенского монастыря, и это располагало к спокойствию и безмятежности.

Трасса от Кабула до Мазари-Шарифа и «Моста дружбы» в афганском городе Хайратон, по которому в феврале 1989 года страну покидал советский Ограниченный контингент, проходит через горы Гиндукуша — перевал Саланг и является главной северной транспортной артерией страны. В 80-е годы из СССР в Афганистан по ней доставляли топливо, а также грузы военного и гражданского назначения транспортные колонны, которые постоянно подвергались нападениям душманов. Сегодня такие же грузы везут в Исламскую Республику из независимого Узбекистана, и частенько их «бомбят» талибы. Доехав до Чарикара, мы ошибочно свернули не на том повороте и, как нам объяснил местный сотрудник дорожной полиции, поехали куда-то в сторону Баграма. Нужно было брать левее, через знаменитую «чарикарскую зеленку», которая в 80-х годах не уступала кандагарской «Черной площади» по количеству сожженных на ней единиц бронетехники и числу погибших и раненых советских и афганских солдат.

Проехав по шоссе через порушенную и еще никем не восстановленную зону зеленых насаждений, где по обочинам не росла даже трава, а все придорожные постройки были уничтожены огнем нашей бронетехники еще четверть века тому назад, мы глубоко вздохнули и выдохнули. Так велико было напряжение от воспоминаний, всплывших в голове при виде этого узкого «коридора смерти». Особенно сложный для дорожного движения подъем на южный склон Саланга был уже припорошен снегом, мы ехали по перевалу осторожно, чтобы не покатиться юзом и не упереться бампером в скалу. Навстречу бесконечной вереницей ползли афганские грузовики, которые ночью по трассе не ездят, ведь в темное время суток, случись что, никто и не поможет.

Снимать Саланг фотоаппаратом лучше летом. Зимой тут непролазные снежные заносы, а пропасти и отлоги гор засыпаны многометровыми сугробами. Зимой дорога по Салангу превращается в каток и грузовики с цепями на колесах через перевал гоняют только самые отчаянные люди, не боящиеся улететь в пропасть. Затяжной подъем до главного тоннеля составляет несколько десятков километров. Грузовики движутся со скоростью четыре-пять километров в час как вверх по серпантину, так и вниз. Перепады высот очень велики. Никакие тормоза не удержат груженый «КамАЗ», если он вдруг покатится вниз. А если мотор «не вытянет» на подъеме, то фура поедет вниз, сминая и сбрасывая в пропасть идущие за ней грузовики.

Советские колонны обеспечения и боевое сопровождение шли в 1980-х по Салангу летом и зимой. Они попадали во вражеские засады, машины горели, падали в пропасть, советские солдаты погибали или становились калеками. У въездов в тоннели, «пронизывающих» изнутри горы, то там, то тут еще можно увидеть следы советских боевых застав — сложенные из камня остатки построек, вмурованные в породу цистерны для горючего, выровненные площадки и остатки боевой техники, переданной в свое время афганской армии. Большинство галерей (тоннелей) сделаны на Саланге для защиты от камнепадов и селей, которые бывают здесь довольно часто. Многие из них имеют отдушины для поступления воздуха.

Главный многокилометровый тоннель Саланга — память о советских воинах, которые погибали здесь от удушья. Первый случай массовой гибели советских солдат в этом тоннеле произошел еще в 1980 году при вводе советских войск. В середине узкого темного тоннеля произошла авария и колонна встала. Из-за отсутствия боевого опыта приказ о том, чтобы водители заглушили двигатели боевых машин, поступил очень поздно. Угарный газ наполнил туннель, и произошла трагедия. Через несколько лет она повторилась дважды, причем с большим числом жертв. Рядом с выездом из туннеля стоял памятник советскому водителю, спасшему ценой своей жизни на дороге афганцев от падения в пропасть.

Тяжелый «Лендкрузер», натужно ревя мотором из-за специфической «высотной» нехватки кислорода, продирался сквозь этот тоннель. Из остатков убитого колесами машин и бронетехники асфальта то тут, то там торчали вверх куски острой стальной арматуры. Двигались крайне медленно, чтобы не порвать покрышки. Окна машины были наглухо закрыты, кондиционер гонял по салону только «внутренний» воздух, так как вентиляция туннеля не работала. И все равно где-то посередине узкого каменного коридора в машине запахло угарным газом.

То ли от воспоминаний о происходивших здесь трагедиях, то ли действительно от легкого отравления газами, но головы у всех пассажиров наполнились тяжестью, а в душе возникло странное тревожное чувство. Выход из тоннеля — круглый кусочек неба вдали — был воспринят всеми как спасение из этого капкана. Сразу после того, как машины выбрались по буеракам из тоннеля, мы остановились и решили перекусить, а заодно и глотнуть свежего воздуха. На выезде из «каменной могилы» мы встали на бывшей советской заставе, по которой протекал светлый ручей. Каждый думал о своем. Мне казалось, что если закрыть глаза, а потом их резко открыть, то я вдруг снова увижу родных моему сердцу «шурави» в выцветших зеленых «эксперименталках» и панамах с красными звездами. Но ничего такого не произошло. Человеческая память и сиюминутная реальность мало соотносимы. Скоро солдаты той войны покинут землю, и обо всем будут помнить только горы и вечно голубое афганское небо.

Далее наш путь пролегал через несколько северных провинций. В небольшом придорожном кишлаке, уже на порядочном расстоянии от Саланга, дорогу нам преградил броневик песчаного цвета. Военнослужащие иностранного контингента ISAF, судя по нарукавным нашивкам — европейцы, были ошеломлены тем, что они, стоявшие в бронежилетах при полной боевой выкладке, вынуждены были проверять документы у «долбанутых» русских, которые спокойно ехали себе на север в рубашках с коротким рукавом. Мы загодя спрятали оружие под сиденья и, открыв дверь, начали с ними объясняться на пальцах. Не помню, по какой причине, но английский язык в тот момент почему-то напрочь вылетел из головы, и я объяснялся с ними, используя очень скудный словарный запас, тряс посольским удостоверением личности. Но если я еще как-то был похож на русского, то Алексей, лицо которого украшала черная небритая щетина, вызвал у них подозрение и даже страх. Но и он замахал удостоверением, предъявив, помимо прочего, документ сотрудника миссии ООН по борьбе с наркотиками. Эта карточка подействовала на офицера успокаивающе.

Пока нас проверял командир, стоявший рядом с машиной (устроить досмотр он не мог ввиду того, что на авто были красные дипломатические номера), бродившие вокруг иностранные солдаты показывали нам поднятые вверх большие пальцы правой руки, выражая искреннее восхищение нашей смелостью и раздолбайством. На прощание офицер, пожелав нам доброго пути, информировал, что в районе Доши несколько часов назад на дороге шла ожесточенная перестрелка. Отъехав от патруля где-то на километр, мы увидели по правую сторону от дороги довольно большой гарнизон немецких военных с танками и броневиками. Но «вермахт» на нас вообще никак не отреагировал — с русскими связываться себе дороже…

Наш путь лежал сразу через несколько северных провинций. Зеленые рисовые чеки и узкие скалистые ущелья проскочили без происшествий, правда, на одном из участков пути не разглядели под ярким солнцем на повороте огромную яму посреди дороги, которая там образовалась из-за провала грунта. Ехавшая первой машина Красикова взлетела, как лыжник на трамплине, но удачно приземлилась, потеряв лишь кое-какие запчасти при сильном ударе глушителем об асфальт. Увидев этот кульбит, Алексей попытался экстренно затормозить, но наш автомобиль из-за брони весил гораздо больше, чем «Прадо», снизить скорость удалось только частично. В свободном полете я думал о том, что сейчас все четыре колеса раскатятся в разные стороны по шоссе и наша поездка закончится именно здесь. Но «крузак» неожиданно легко перенес удар, а мы его вообще почти не почувствовали. Решили дальше сильно не гнать, ведь здесь на дороге помощи ждать было неоткуда.

Объезжая большое красивое озеро в районе Доши, увидели старые советские БТРы, вмурованные афганцами в нависающие обочины дороги для того, чтобы избежать осыпей и оползней, а также поросшие тиной остатки деревянных столбов от старого моста. Дорога вилась по открытой местности, и чем дальше она шла на север, тем становилось жарче. Вообще провинция Балх — одно из самых жарких мест в Афганистане. Из-за жары здесь в изобилии растут арбузы и дыни, и их вырастает здесь значительно больше, чем может съесть местное население. Бахчевые стоят совсем недорого, а потому водителям грузовиков невыгодно везти их даже в Кабул — слишком большие затраты на бензин или дизтопливо, в результате коммерческая перевозка не окупается. Мы, конечно, мимо арбузов, похожих размерами на авиабомбы, и сочных желтых продолговатых дынь просто так проехать не смогли и прикупили себе по парочке.

Уже когда въехали в провинцию Балх, то решили в Мазари-Шариф сразу не соваться — было слишком жарко, и на одном из пустынных перекрестков свернули направо к пограничному с Узбекистаном порту Хайратон, где размещался городок, в котором жили наши консульские работники, работавшие в Мазарях по сменам.