ПОИСК НА Д. ЧЖАНЬ-ТАНЬ
ПОИСК НА Д. ЧЖАНЬ-ТАНЬ
В половине сентября охранение и разведывание на крайнем правом фланге нашей армии, в пространстве между реками Хунь-хэ и Ляо-хэ, было возложено на конный отряд полковника Плаутина, состоявший из командуемого им Терско-Кубанского конного полка и батальона 215-го пехотного Бузулукского полка. Отряд этот был выдвинут вперед на 20 верст в д. Падиентай, на правом берегу р. Хунь-хэ.
Японская кавалерия в это время стала обнаруживать несвойственную ей предприимчивость, и ее разъезды зачастую доходили до наших застав. Местность между реками Хунь-хэ и Ляо-хэ представляет собою плоскую равнину, весьма удобную для действия конницы. Против нашего небольшого отряда мы имели, как выяснилось впоследствии, целую японскую конную бригаду с придачей небольших частей пехоты.
Терско-Кубанский конный полк, как известно, сформирован из туземных жителей переднего Кавказа — кабардинцев, осетин, ингушей и других племен, с придачей небольшого кадра из казаков-урядников Терского и Кубанского войска. Храбрые, прекрасные наездники, сидящие на прекрасных, сухих и кровных кабардинцах, предводимые нашими лучшими офицерами гвардейской и армейской кавалерии, всадники Терско-Кубанского полка представляли собой незаменимый материал для лихих набегов, поисков и разведки.
23-го сентября командующий конным отрядом, согласно полученным свыше инструкциям, решил выслать сильный разъезд, с целью занятия большой торговой деревни Чжань-Тань, расположенной на правом берегу р. Хунь-хэ, где река эта делает большую излучину. По сведениям, добытым нашими разъездами, а также и доставленным китайцами-лазутчиками, дер. Чжань-Тань состояла из 600–700 дворов, обнесенных высокими глинобитными стенами и глубокими рвами.
Входы в деревню перекопаны. Сама деревня была занята японской кавалерийской заставой человек в 50, с придачей такого же числа пехотинцев. В 31/2 верстах на запад на левом берегу реки в дер. Санде-пу находился японский отряд в 31/2 тысячи пехоты с артиллерией и кавалерией. В 4–5 верстах на юго-запад все ближайшие деревни были заняты японскими эскадронами. Дер. Чжань-Тань находилась в 20-ти верстах от наших передовых конных частей, близ нее находилась пристань для торговых шаланд и удобное место для переправы войск. Японцы, видимо, старались собрать здесь большое количество шаланд с целью устроить на них переправу.
В разъезд была назначена 4-я (кабардинская) сотня и команда охотников 215-го пехотного Бузулукского полка при офицерах: генерального штаба капитане С., командире сотни есауле К., его двух младших офицерах и начальнике охотничьей команды. Смена сотни в д. Чжань-Тань была обещана только на следующий день.
18 сентября с рассветом выступили охотники, а в 8 часов утра двинулась и сотня. Утро было сырое и туманное, и в 5 шагах нельзя было ничего видеть. В утренней тишине весело раздавалось фырканье бодрых лошадей и гортанный говор всадников-кабардинцев. Быстро и неслышно по влажной земле вынесся вперед головной разъезд сотни, в обязанность которого входил осмотр лежащих по дороге деревень и закрытых мест. Дозоры справа и слева ловко пробирались по вскопанному грядами и местами снятому гаолянному полю, с торчащими на четверть острыми остатками его толстых, в два пальца, стволов.
Вскоре туман рассеялся под лучами блестящего, хотя и осеннего маньчжурского солнца; пройдя верст 12, мы увидели наших охотников, отдыхавших на берегу веселой маленькой речушки Сихэ. Сотня спешилась, чтобы дать передохнуть коням и поправить седловку. Решено было двигаться дальше вдоль речки, пустив пеших охотников вдоль ее русла, что давало возможность скрытно, пользуясь образуемым ею оврагом, подвести пехоту незаметно, возможно ближе к с. Чжань-Тань.
Сотня пошла впереди, скрываясь в густом гаоляне. Впереди в 11/2 верстах возвышался высокий конусообразный курган, на вершине которого можно было видеть простыми глазками какую-то фигуру в китайском платье, а в бинокль было ясно видно, как фигура эта, имея руки, сложенными впереди, с наклоненной головой, подавала противнику ручным гелиографом (приспособленным для сигнализации зеркалом) сигналы, вероятно, о нашем появлении.
Отряд наш приостановился, чтобы не выдать себя, а к кургану были посланы 3 молодца охотника-пехотинца и 2 всадника, чтобы захватить этого непрошеного сигнальщика. Всадники галопом пустились в обход, а пехотинцы скрылись в гаоляне. Прошло минут 10–15, а таинственная фигура все проектировалась на голубом ясном небе на вершине кургана, как вдруг, видимо заметив опасность, быстро сбежала вниз. Вскоре прискакал всадник с донесением, что захватить в плен сигнальщика не удалось, но что во время бегства его он был зарублен ударом шашки по голове. Около кургана был найден небольшой ручной гелиограф. Китаец оказался переодетым японцем с привязанной косой.
Необходимо было торопиться, чтобы предательские сигналы не произвели своего действия. Сотня двинулась на рысях вперед. Пройдя верст 5, был обнаружен небольшой японский разъезд, который открыл огонь по сотне. Оттеснив его и обратив в бегство, сотня увидала наконец цель своего движения — с. Чжань-Тань с его высокими глинобитными стенами и рвами. Головной разъезд полным ходом бросился вперед, и было видно, как, подскакав к деревне, он разделился и обе половины бросились исследовать деревню и искать, может быть, еще скрывавшегося в фанзах хитрого врага. Послышалось несколько одиночных выстрелов; еще минута томительного ожидания, сотня поскакала вперед, и деревня была занята.
Вдали еще слышалась редкая перестрелка: это головной разъезд преследовал ускакавших японцев. Немедленно были высланы разъезды в наиболее важных направлениях, и сотня, во главе с офицерами, прыгая и перелезая через канавы и валы, которыми была перекопана дорога, бросилась к пристани с целью захватить шаланды и притянуть их к своему берегу. Подтянувшиеся пехотинцы-охотники расположились в середине деревни, выставив посты, к выходам. Сотня расположилась на отдых сзади, в большом дворе.
Офицеры внимательно наблюдали в бинокли противоположный берег реки, низменный и плоский, поросший кустарником, который незаметно переходил в сплошную стену высокого гаоляна. Все внимание офицеров было устремлено на тот берег, где там и сям в гаоляне заметны были какие-то быстро мелькавшие фигуры. Но вот, к удивлению всех, на берегу реки показалась странная фигура, в короткой китайской курме, конусообразной соломенной шляпе и ружьем на плече, которая, нисколько не стесняясь высокими барашковыми папахами наших всадников, высматривавших из-за глиняных стен Чжань-Таня, мерным и спокойным шагом начала свою прогулку вдоль самой воды реки, шагах в 200 от нашего берега. Стрелять не было приказано. Высмотрев, видимо, что нужно, фигура эта таким же мерным шагом скрылась в кустарниках.
А вот против северной оконечности деревни, быстро мелькая на темном фоне, один за другим стали перебегать какие-то маленькие, одетые во все желтое, человечки. Вдруг послышалось какое-то гневное восклицание на кавказском наречии, мелькнула, как стрела, фигура в черкеске, послышался отчаянный крик и падение чего-то тяжелого в воду. Обтирая хладнокровно свой кинжал о полу черкески с еще сверкающими от волнения глазами, черкес на ломаном русском языке просил посмотреть из-за стены. Взглянув вниз с крутого обрывистого берега, можно было видеть расходившиеся круги на ровной, как стекло, поверхности воды; мелькнул китайский сапог на белой подошве, и все скрылось. А переведя взгляд на неприятельский берег, были видны скачущие по прогалине гаоляна отсталые всадники японского разъезда. Несмотря на всю тягость впечатления от этой мимолетной драмы, нельзя было поступить иначе. Наш маленький отряд был на 20 верст оторван от своих войск и находился почти в середине японского расположения. Шпионство такого рода строго карается в Маньчжурской армии.
Однако нужно было принять меры к разведке противоположного берега. Вызваны были охотники из пешей команды. Нашлись три молодца, которые, сняв сапоги и высоко засучив шаровары, с ружьями на плече, бесстрашно зашагали в брод на левый берег реки, где все казалось так предательски тихо. С волнением и страхом за жизнь храбрецов-охотников следили их остальные товарищи из-за высоких стен деревни. Все ждали выстрелов и сами приготовились поддержать огнем охотников, но каким-то чудом им удалось перебраться на другой берег, высоко держа в руках винтовки, чтобы не замочить их. Сев тут же смело на берегу и надев сапоги, три смельчака бесшумно скользнули в гаолян и скрылись. Наступила томительная тишина. День приближался к концу.
К вечеру пришло от охотников донесение, в котором они сообщали, что, пробравшись через гаолян незаметными, они залегли в канаве около дороги и видели, как мимо них прошел японский эскадрон, в хвосте которого было человек 30 вооруженных хунхузов.
Между тем почти уже стемнело. Нетерпение маленького отряда все росло и росло. Все были уверены, что японцы, пользуясь изолированным его положением, попытаются окружить его, или же выбить и заставить покинуть столь выгодный наблюдательный пункт у важной переправы через р. Хунь-хэ. Всем хотелось, чтобы поскорее раздалась столь знакомая глухая трескотня японских винтовок. Приказания все были отданы. Бдительность и расположение постов вновь проверены. Но и тут вновь подтвердилась крайняя осторожность японцев. Видимо, отряду удалось проскользнуть в д. Чжань-Тань совершенно незаметно, а шпионство было прекращено тем, что все немногочисленные оставшиеся в деревне жители-китайцы были собраны в несколько фанз на площади и к ним приставлен караул.
Наконец, часу в 8-м вечера послышалась стрельба у южного выхода из деревни. По звуку выстрелов — стреляли японцы. Их выстрелы как-то суше и отрывистее наших. Нашим охотникам запрещено было стрелять, чтобы не обнаруживать слабые силы отряда, да к тому же они хорошо были укрыты толстыми глиняными стенами. Запыхавшийся охотник с поста доложил, что японские пехотинцы, переправившиеся вброд с левого берега реки, залегли в гаоляне и обстреливают пост. С западной же стороны то и дело подскакивают японские разъезды и открывают с коня стрельбу. Быстро, не суетясь, в полной тишине, резерв отряда разобрал ружья и в порядке двинулся на выстрелы.
Прошло около четверти часа. Японская стрельба не прекращалась. Наконец раздался первый русский залп, столь ненавистный уху японцев. За ним еще несколько залпов, и японцы прекратили стрельбу.
Все вновь затихло и замерло кругом. Ночной мрак окончательно окутал своим непроницаемым покровом и деревню, и окружающие окрестности. Где-то теперь вновь появятся японцы? В особенности нужно было опасаться за единственный путь отступления отряда — за проход, сделанный в стене у северной опушки селения.
Вскоре опять затрещали японские винтовки уже в другом месте, но теперь уже достаточно выяснилось, что нападения ждать ночью нечего, а с рассветом нужно быть готовыми на все. Офицеры, собравшись в одной из фанз, не раздеваясь, конечно, и не снимая с себя оружия, прилегли отдохнуть. До рассвета оставалось несколько часов.
С раннего утра опять то здесь, то там слышалась назойливая трескотня японцев, но дело только этим и ограничивалось. На противоположном берегу все было спокойно, неприятель себя, видимо, не хотел обнаруживать. В 7 часов утра лихой 4-й сотне Терцев приказано было изготовиться, а через четверть часа сотня, во главе с офицерами, справа по три, на рысях, выходила из деревни, чтобы смелым поиском проникнуть еще дальше в глубь японского расположения и дать своим главным силам столь ожидаемые и ценные сведения, не имеются ли на правом берегу р. Хунь-хэ значительные японские силы. При предстоявшем тогда переходе в наступление всей нашей армии эти японские отряды могли бы угрожать обходом нашему правому флангу,
В д. Чжань-Тань остались пешие охотники, которым было приказано при невозможности удержать деревню, отходить медленно с боем на север. По сведениям от высланных накануне китайцев-лазутчиков, к югу и югу-западу от покинутой сотней дер. Чжань-Тань в деревнях Тутхайза, Хуаилатхоа и Цыютхоа находились значительные конные части японцев. Вот тут-то и двинулась смело кавказская сотня, забирая на запад, чтобы обойти с этой стороны японцев и, в случае неудачи, не быть ими окруженной.
Взяв направление по компасу и подвигаясь под прикрытием еще местами не снятого гаоляна, сотня каждую минуту рисковала наткнуться на засаду, и неожиданный залп неприятеля мог бы повлечь за собой большие жертвы. На беду, лошадь в левом дозоре все время перекликалась ржанием с сотней. Впереди шел небольшой разъезд, под начальством храброго молодца-урядника Кубанского казака Рыбакина.
Так, скрываясь все время за высокой стеной густого гаоляна и наметом проскакивая открытые места, сотня подвигалась вперед, готовая ежеминутно наткнуться на врага. Двигались будто в густом лесу. Впереди, кроме 11/2 саженного гаоляна, да небольших лужаек в тех местах, где он был снят, ничего не было видно. Вдруг откуда-то спереди и сбоку совсем близко послышалась трескотня японских выстрелов. Несколько пуль с жужжанием шмелей пролетело над нашими головами, срезая верхушки гаоляна. Послышался впереди крик: «Японцы! За мной»! И головной разъезд сотни карьером понесся по дороге.
Сотня пошла за ним широким наметом, и видно было, как человек 6–8 японцев, одетых в желтые коротенькие куртки, пригнувшись к лукам седел, поскакали по дороге. С каждой секундой, однако, расстояние между ними и урядником Рыбакиным, вырвавшимся вперед на своем сером кровном кабардинце, становилось все меньше. Вот уже он настигает заднего. Японцы в своей бешеной скачке продолжали отстреливаться, положа свои карабины на плечо. Конечно, эта стрельба была на воздух. Рыбакин на всем скаку, только придерживая поводья, скидывает из-за спины винтовку, целится на скаку, и задний японец падает с лошади с простреленным затылком.
Вновь закинув винтовку за спину и не останавливаясь, храбрый джигит догоняет следующего японца и наносит ему страшный удар шашкой, разрубая плечевой сустав левой руки. Японец, падая с лошади и желая зарубить своего врага, саблей наносит рану лошади Рыбакина в шею у дыхательного горла. Оставив раненого, Рыбакин мчится дальше и разрубает череп третьему японцу. Шашка, скользнув в ране, снимает кожу с половины головы. Наконец, последнего японца герой-казак ссаживает с лошади ударом шашки по голове.
Видя вдали всю эту геройскую борьбу и слыша трескотню выстрелов, сотня усиливает аллюр. С невольным мучительным любопытством вглядываются люди в извилистую в гаоляне дорогу, ожидая и боясь найти на дороге в жертвах борьбы, происходящей впереди, своих товарищей. Но нет. Вот, раскинув руки, на животе, лежит маленькая фигурка японца-кавалериста в желтом хаки. У него прострелена голова. Дальше, дальше! Лошади горячатся и рвутся вперед. Все позабыто: и опасность засады, и близость больших сил противника. Только глаза как бы удвоили свою остроту. Все, — все мысли впереди.
Вот еще один труп на дороге. Кажется, не наш. Опять японец с окровавленной головой. А там впереди виднеются кучки спешившихся всадников. Захватили в плен двух раненых японцев. Вот, скачет всадник во весь опор с донесением, что шагах в 500 от сотни, флангом к ней, двигается шагом эскадрон японцев в 104 коня, на рыжих лошадях.
«За мной!» — слышится команда старшого офицера. Со всех сторон собираются всадники, ведущие за собой 4-х отбитых японских лошадей, пленных сажают верхом. «Мы атакуем японцев», — раздается спокойный и громкий голос. «Рысью — марш». Не успела сотня тронуться, как левофланговый дозор, подавая знаки папахой остановиться, скачет с донесением, что слева сотню обходит другой японский эскадрон, который совершенно скрыт от взоров сотни гаоляном. «Налево кругом — марш! Рысью, короче рысь!» Слышится команда, и сотня повертывает фронт в новом направлении.
Эскадрон появился со стороны дер. Чжань-Тань; нас могут отрезать от наших пеших охотников, — появились опасения у многих; но спокойный вид начальника, который, идя во главе сотни, сократил рысь своей лошади почти до шага, отрезвляют впечатлительные головы горцев. Но что же делать с раненым японцем, который, распластавшись на животе, с раскинутыми беспомощно руками и окровавленной головой, в луже крови лежит на дороге? Вот он чуть пошевельнулся. Состраданье сделало свое и, несмотря на угрожавшую со всех сторон опасность, сотня остановилась, пока соскочивший с лошади фельдшер не сделал наскоро перевязку.
Оставив на дороге раненого с забинтованной головой, сотня той же маленькой рысцой двинулась дальше, с целью соединиться с охотниками. Зорко вглядывались глаза в густую стену гаоляна, откуда ежеминутно мог грянуть почти в упор залп. Но вот уже показались высокие деревья Чжань-Таня. Осталось пройти еще с четверть версты. Горизонт открылся, все впереди было спокойно. Сотня пошла шагом. Проверили людей, все ли целы и на местах. Все были налицо, и никто не ранен. Только герой дня, урядник Рыбакин, сидя на отбитом японском коне, вел в поводу свою чудную лошадь, у которой обильно струилась кровь из большой сабельной раны. У нее было рассечено продольным ударом горло.
Однако сотня еще не была в безопасности. Оставалось до деревни несколько сот шагов. Вдруг, как горох, посыпались неприятельские выстрелы. Пули со свистом летели вокруг. В первую минуту никто не мог сообразить, откуда угрожает невидимый противник. Оказалось, что сотня шла по берегам реки и японцы с противоположного берега открыли ожесточенную стрельбу. Чуть разомкнув ряды, рысью прошла сотня опасное пространство. Вот первый взвод уже под прикрытием деревни, офицеры и люди целы, проходит второй — тоже благополучно. В третьем ранена навылет лошадь.
Возвратившись с триумфом в деревню, было решено дать людям и лошадям отдохнуть и повторить разведку, чтобы, удалившись еще далее на запад, обойти японцев и проникнуть поглубже в их расположение.
Только что пленным была окончена перевязка, как японцы начали усиленно обстреливать деревню со всех сторон. Пришло донесение, что японская рота с левого берега перешла на правый и начинает теснить наши посты. Японцы как бы решились жестоко отомстить смелому отрядцу, который не довольствовался тем, что забрался в середину их расположения, а еще захватил пленных и убил несколько человек. Пленные, устроенные под тенистым деревом, от ружейной перестрелки воспрянули духом, как от лучшей музыки, и начали оживленно разговаривать. Видимо, они надеялись на освобождение из плена.
Между тем виновник их несчастья, урядник Рыбакин, со свойственной казакам сметливостью собственноручно зашил иглой огромную рану на шее своего любимого боевого коня, обмотал бинтами и повел поить. На вопрос сотенного командира, пила ли его лошадь, Рыбакин ответил, что пила хорошо, но что «вода малость сквозь горло протекает». Однако впоследствии оказалось, что лошадь поправилась и до сих пор служит своему молодцу-хозяину.
Вскоре на смену в Чжань-Тань прибыла другая сотня того же полка, и 4-я сотня к вечеру прибыла в штаб отряда. Уряднику Рыбакину приказано было сопровождать пленных в штаб армии, где командующий армией, поблагодарив лихого казака за его геройский подвиг, собственноручно навесил на него именной Георгий.
Ротмистр С. Русский Инвалид