Большая разведка

Большая разведка

Противник, по всем данным, готовился нас атаковать, но о конкретных его намерениях мы знали мало определенного. Где же ждать удара? Если не иметь сведений об этом, враг легко может прорвать на каком-нибудь участке растянутый фронт бригады.

Поэтому решили провести в ночь на 7 ноября широкую разведку боем. Ее цель также и в том, чтобы спутать планы противника, заставить его думать, что наша оборона более мощная.

В ночь на 6–е на КП вызваны командиры и комиссары всех батальонов, командиры и политруки выделенных для разведки рот. Комбриг объясняет им общую задачу: выбить немцев с трех высот, уточнить расположение переднего края и огневых средств противника, обязательно взять пленных. Особенно важно захватить и удержать высоту 158.7: владея ею, можно не только следить за тем, что происходит у врага, но и в какой?то мере диктовать ему свою волю.

Весь день 6 ноября идет подготовка к разведке. В помощь политрукам рот выделены внештатные заместители. Коммунисты и комсомольцы расставляются так, чтобы была обеспечена моральная поддержка людям, идущим в свой первый бой. Вечером повалил мокрый снег. Бесшумно выдвигаются дозоры и полевые караулы.

— Товарищ полковник, ударная группа в составе пяти стрелковых рот готова к выполнению задания, — докладывает Вильшанскому майор Текучев.

Побывав на исходных позициях рот, мы с комбригом перебираемся на передовой наблюдательный пункт. Наступает рассвет 7 ноября. Октябрьская годовщина, как всегда, многое поднимает в душе. Вспоминается праздничная Красная площадь, строгая торжественность военных парадов, энтузиазм демонстрантов… Сегодня праздник выглядит совсем иначе. Но все, что дал нам Октябрь, стало еще дороже. И энтузиазм, с которым люди шли в колоннах демонстраций, ведет их теперь на смертный бой за наше великое дело.

В назначенный час 10–я береговая батарея начинает короткую артподготовку. Развернувшись в цепи, роты двинулись вперед. Снег успел растаять, под ногами у бойцов скользкая слякоть. А немцы уже всполошились, повсюду открыли огонь. Должно быть, решили, что мы наступаем на всем участке бригады…

Высоту 158.7 атакует рота лейтенанта А. С. Удодова и политрука М. Н. Семыкина. Эта высота — крепкий орешек, тут самый сильный огонь. Но там, где он послабее, другие роты начинают обходить высоту. Немцы, спохватившись, переносят огонь. Тем временем Удодов и Семыкин поднимают своих бойцов. На склонах завязывается рукопашная схватка.

Исход боя решает подоспевшая рота старшего лейтенанта Д. С. Пригоды и политрука С. И. Коробова. К 10 часам утра высота 158.7 — в наших руках.

К этому времени овладели мы и другой высотой из намеченных. А третьей — лишь во второй половине дня. Удерживать ее не входило в задачу, и с наступлением темноты наши бойцы были оттуда отведены. Уже после этого, на рассвете 8 ноября, немцы открыли по высоте сильный артиллерийский и минометный огонь, готовясь ее штурмовать…

Пришлось потом оставить и высоту 158.7, которую хотелось бы удержать. Тем не менее разведка боем в целом прошла успешно. Немцы потеряли убитыми более 250 солдат и офицеров. Мы взяли пленных, захватили 3 орудия, 10 минометов, 20 ручных пулеметов, 150 винтовок и другие трофеи. Было установлено, что перед фронтом бригады появились новые подразделения 132–й немецкой пехотной дивизии.

Но всем этим не исчерпывалось значение наших первых активных действий, которыми бригада отметила день 24–й годовщины Октября. Важно было и то, что необстрелянные люди приобрели какой?то боевой опыт, почувствовали, что могут наносить врагу крепкие удары. А наши потери оказались очень небольшими.

Подводя итоги боя, мы отметили, что коммунисты и комсомольцы показали товарищам пример высокого мужества. Среди многих отличившихся — герой штурма высоты 158.7 лейтенант А. С. Удодов, сержант Д. А. Ермолов, отделение которого первым на своем участке ворвалось в немецкие окопы, командир минометного расчета Г. Д. Чебаненко, истребивший десятки гитлеровцев… Перед своим первым боем 52 человека подали заявление о приеме в партию и 65 — в комсомол.

Тогда мы еще не знали, что разведка боем, предпринятая 7 ноября, будет иметь и дальнейшие важные последствия. Между тем гитлеровское командование поспешило перебросить на участок, обороняемый нашей бригадой, 22–ю пехотную дивизию, которая считалась одной из лучших в 11–й армии генерала Манштейна. До этого 22–я дивизия была в составе войск, предназначавшихся для наступления на Севастополь со стороны Ялтинского шоссе. В результате ее переброски на наше направление наступать от Ялты начала 11 ноября лишь 72–я немецкая дивизия, которую достойно встретили уже занявшие оборону части Приморской армии.

Много лет спустя я прочел мемуары Манштейна. Объясняя, почему немцы не овладели Севастополем в ноябре, он, между прочим, писал: «…Противник счел себя даже достаточно сильным для того, чтобы… начать наступление с побережья севернее Севастополя против правого фланга 54–го корпуса. Потребовалось перебросить сюда для поддержки 22–ю пехотную дивизию из состава 30–го армейского корпуса. В этих условиях командование армии должно было отказаться от своего плана взять Севастополь внезапным ударом с востока и юго–востока».

Вот как было воспринято врагом и как Повлияло на его планы то, что мы называли просто разведкой боем.

Когда мы с комбригом вернулись с передового НП, выяснилось, что член Военного совета флота Н. М. Кулаков разыскивал меня по телефону и приказал приехать к нему на флагманский командный пункт.

Дежурный по ФКП был уже предупрежден и сразу провел меня к Кулакову. Выслушав краткий доклад о разведке боем, Николай Михайлович протянул мне бланк депеши:

— Познакомься с этим документом…

Это был ответ из Ставки Верховного Главнокомандования на донесение Ф. С. Октябрьского и Н. М. Кулакова о тяжелой обстановке под Севастополем. В сознание врезалась фраза: «Севастополь не сдавать ни в коем случае, помощь будет оказана». Радиограмму подписал И. В. Сталин.

Речь шла, казалось бы, о само собой разумеющемся. Но в той обстановке много значила такая вот предельная, наивысшая степень ясности, которую вносил этот документ в понимание наших задач.

По совету Н. М. Кулакова я заехал к командующему Приморской армией генерал–майору И. Е. Петрову — представиться и доложить о первых боевых делах бригады, которыми он, по словам Николая Михайловича, очень интересовался.

— Молодцы моряки восьмой бригады! — этими словами встретил меня командарм, — Вот так и надо воевать — не ждать, пока противник начнет нас лупить, а бить его первыми!

Он стал расспрашивать о наших делах и жизни. Узнав, что бойцы еще не обеспечены горячей пищей, командующий страшно возмутился и обещал немедленно заняться этим лично. Благодаря вмешательству генерала Петрова кухни, обнаружившиеся на заводе, через два дня поступили к нам отремонтированными и заново полуженными.

Знакомство с командующим Приморской армией как-то очень меня ободрило. Иван Ефимович Петров принадлежал к людям, в которых с первой же встречи начинаешь верить. Я ушел тогда от него в приподнятом настроении, испытывая прилив энергии.

В бригаде еще не один день обсуждали и переживали боевые дела участников «большой разведки». Куда ни заглянешь — кто?нибудь рассказывает: «Как ворвались мы в их окоп…» или «Он — на меня, а я хвать его прикладом!..»

Но скоро главной темой разговоров в окопах стал подвиг, совершенный в это же время на участке восемнадцатого отдельного батальона морской пехоты, который был только что сформирован и стал нашим соседом. Первые сведения об этом подвиге дошли до нас через связных и мгновенно распространились по бригаде. Однако сперва никто не знал фамилий героев, да и подробности всего, что произошло, излагались по–разному.

Вечером 8 ноября я соединился с соседями по телефону и спросил комиссара восемнадцатого батальона старшего политрука Мельника, не может ли он прийти на КП ближайшего к нему батальона нашей бригады — второго. Минут через сорок мы там встретились, и вот что я услышал.

— Не зная, что и где предпримет противник, — рассказывал комиссар, — мы в порядке усиления боевого охранения сформировали несколько групп–пятерок, которые назвали разведывательными. Одну такую группу возглавил политрук Николай Фильченков. Она выдвинулась на высоту у дороги, что идет к шоссе севернее Дуванкоя. Вчера утром, когда вы уже вели бой, у нас сперва было спокойно. Потом Фильченков дал знать на КП, что показались танки и что он со своими краснофлотцами постарается их задержать. Шло семь танков, группа Фильченкова залегла на их пути с гранатами и бутылками. Три танка разведчики подбили. Остальные повернули назад — немцы, с перепугу должно быть, не поняли, что наших всего пятеро… А потом там появилось пятнадцать танков. Мы уж приготовились встретить их на переднем крае. Но Фильченков решил не допустить врага и до батальонного рубежа. И не допустил. Пятеро моряков уничтожили еще несколько танков. Гранат у них было порядочно, но на такой бой, понятно, не хватило. Гранаты кончаются, а танки лезут… Чтобы хоть как?то их задержать, наши ребята стали с последними гранатами кидаться под гусеницы. Первым Фильченков, за ним двое краснофлотцев, кажется, уже раненные… Погибла вся пятерка. Последний, Василий Цибулько, умер уже на руках у нашего военфельдшера Петренко. От него и известно главное. Подробности уточняем — кое?кто видел эту схватку издали…

Старший политрук кончил, и все в землянке некоторое время молчали. С чем было сравнить этот подвиг? А он совершен вот тут, рядом. И люди, наверное, самые обыкновенные… Я спросил Мельника, что он о них знает.

— Трех других краснофлотцев звали Иван Красносельский, Юрий Паршин и Даниил Одинцов, а больше мне о них пока почти ничего не известно, — вздохнул комиссар Мельник и развел руками: — Батальон новый, все незнакомые… Про Фильченкова знаю, что призван из запаса. Он горьковчанин, волжский водник. Срочную служил на пограничном катере на Амуре — вспоминал тут как?то…

Подвиг пяти героев вошел в историю, их имена известны теперь далеко от Севастополя. У того места, где они преградили путь фашистским танкам, стоит памятник. И наверное, каждый, кто к нему приходит, хоть на минуту мысленно переносится в севастопольский ноябрь сорок первого года, ощущает грозное величие тех дней. Ведь в подвиге политрука Фильченкова и четверых его друзей матросов с изумительной силой проявился тот необыкновенный душевный подъем, с которым вставали на защиту Севастополя черноморцы, готовые остановить врага любой ценой.

После того как подошли основные силы Приморской армии, наша бригада была включена в четвертый сектор обороны. Комендантом его стал генерал–майор В. Ф. Воробьев, командир 95–й стрелковой дивизии. Артиллерия дивизии начала оказывать нам поддержку. Начальство было теперь ближе, улучшилась связь, нас стали чаще проверять и информировать об обстановке. Но, хотя наших войск под Севастополем значительно прибавилось, за 8–й бригадой оставили весь ее прежний участок — 9 километров по фронту.

В конце ноября, когда немцы поутихли, мы усиленно занялись укреплением своих позиций. Штаб вносил подсказанные опытом первых боев коррективы в систему управления батальонами. Партийная комиссия бригады, возглавляемая батальонным комиссаром Ефимом Марковичем Хиславским, переходила из подразделения в подразделение, разбирая заявления о приеме в партию. За дни боев их набралось более двухсот.

Краснофлотцы по–хозяйски обживали свой рубеж. Каждая рота уже имела помимо обычных большую землянку, расположенную метрах в пятистах от переднего края. Вечером она становилась своеобразным клубом, куда собирались на огонек печурки свободные от службы бойцы.

Вспоминается, как, обходя позиции четвертого батальона, я заглянул в такую землянку, привлеченный доносившимися оттуда веселыми голосами и смехом. Человек двадцать сидели на скамьях, придвинутых к двум печкам, в которых потрескивали смолистые чурки. Присел к огоньку и я, краснофлотцы тесно сгрудились вокруг, и пошла у нас общая беседа.

Было приятно ощущать приподнятое настроение бойцов. А они наперебой рассказывали разные смешные истории. Потом я все?таки спросил, по какому это поводу сегодня такое веселье. И самый активный рассказчик забавных историй ответил:

— А почему ж нам, товарищ бригадный комиссар, не быть веселыми? Немца бьем, а сами сидим в тепле, обуты, одеты, горячий харч имеется!..

Я пожалел, что эти слова не слышат из первых уст наши хозяйственники. Они раздобыли в конце концов и теплое белье, и сапоги для всего личного состава. Обнаружив на Северной стороне бездействующий банно–прачечный комбинат, интенданты бригады с помощью местных жителей привели его в порядок, и краснофлотцы начали ходить с позиций в баню, а после мытья получали чистое белье. И вот даже специально заготовленные сухие чурки для печек стали регулярно доставляться в батальоны и роты… Все это немало значило для настроения бойцов, особенно в такую раннюю зиму, когда уже в ноябре холода дошли до Крыма.

Конечно, не только о веселом говорили в тот вечер в землянке. Вспоминали краснофлотцы родные края, делились думами и тревогами о том, как идет война. Кто-то, обернувшись ко мне, сказал:

— Что правда на нашей стороне — это понятно. И что немцев в конце концов победим — тоже ясно. А вот как здесь, под Севастополем, пойдут дела?

На прямой вопрос надо было и отвечать прямо. Я рассказал, сколько дивизий бросили немцы на город и как, несмотря на это, сорвался у врага план быстро им овладеть. Севастополь сковал крупные фашистские силы, которые не могут идти дальше. На всех нас большая ответственность за то, чтобы и впредь сковывать их, изматывать, истреблять.

Бойцы помолчали. Потом немолодой краснофлотец, куривший огромную, скрученную как?то по–особому «козью ножку», негромко, но веско сказал:

— Насчет этого можете, товарищ комиссар, не сомневаться. Понимаем, что не всем доведется увидеть победу, а истреблять фашистов будем нещадно. И не быть нашим детям рабами!

Так убежденно это прозвучало, что все в землянке шумно выразили одобрение и даже зааплодировали.

Мы не обольщались затишьем на фронте: не приходилось сомневаться, что враг готовится к новому наступлению. И решили опять провести «большую разведку». Наметили ее на 27 ноября.

Командующий Приморской армией отнесся к нашему намерению одобрительно, однако потребовал, чтобы план разведки доложили ему лично. Командир бригады был занят проверкой рот, выделяемых для разведки боем, и ехать на армейский КП пришлось мне.

Генерал–майор И. Е. Петров принял меня немедленно и сразу углубился в наш план. Просматривая его, он высказывал частные замечания, которые каждый раз предварял деликатным: «А может быть, лучше так?» В целом план командарму понравился.

— Вашу инициативу, — сказал он, — ставлю в пример. Нельзя оставлять врага в покое. Надо его тревожить, чтоб не вздумал считать нас слабее себя. Для этого и необходимы такие налеты. Но учтите — за излишнюю потерю людей будете отвечать. Проверьте все еще раз, а завтра я постараюсь к вам заехать.

Командарм сдержал слово и побывал 26 ноября в бригаде. С КП он сразу же отправился в подразделения, беседовал там с бойцами и командирами.

— Берегите людей, — наставлял генерал командиров рот и взводов. — Главное в бою — перебить как можно больше вражеских солдат, а своих сберечь.

Воспользовавшись приездом командарма, В. Л. Вильшанский доложил ему о том, что у нас все еще нет постоянного начальника штаба, должность которого исполняет начальник оперативной части. Подумав немного, И. Е. Петров сказал:

— Если вице–адмирал Октябрьский согласится, можно назначить к вам майора Сахарова из девяносто пятой дивизии. Это серьезный штабной работник, хорошо показал себя под Одессой.

Через несколько дней майор В. П. Сахаров прибыл в бригаду.

Вторая разведка боем также прошла успешно. В 3 часа 27 ноября подразделения, участвовавшие в ней, атаковали противника. Первая ударная группа под командованием старшего лейтенанта Я. Г. Кибалова и политрука А. П. Иванова, перебив немецкое боевое охранение, ворвалась на окраину деревни Калымтай. Гитлеровцы, ночевавшие здесь, были застигнуты врасплох и вначале вообще не оказали организованного сопротивления. Многие солдаты убегали, бросая оружие.

Лишь некоторое время спустя противник организовал контратаку. Бой стал переходить в рукопашные схватки. Кибалов был тяжело ранен, и группу возглавил старший лейтенант А. А. Гнидин. К 10 часам он привел ее в расположение бригады. Были захвачены пленные и трофеи.

Активно действовала и вторая группа во главе с лейтенантом И. П. Савельевым и политруком Г. Н. Бубновым. Разведка помогла точно установить расположение развернутых против нас частей и подразделений 22–й немецкой дивизии, которая по всем признакам готовилась к наступательным боям.

Однако сроки нового наступления оставались неясными.